Особого внимания заслуживает сообщение Рихенталя о приезде вместе с Цамблаком «послов от города Великий Новгород» (Gross Nofgrafye)[59]. Хотя о прибытии новгородских послов говорится лишь в одном из трех вариантов записи о приезде Цамблака, правильность этого свидетельства подкрепляется наблюдениями над другими частями «Хроники». Так, Новгород упоминается и в заключительной ее части, в перечне государств, приславших своих послов в Констанц, где поясняется, что этот город богат серебром и соболями, а его жители выбирают своего правителя, как в Венеции. Рядом с этой записью помещен рассказ о «Золотой бабе», почитавшейся населением Урала, о которой Рихенталь скорее всего мог услышать от новгородских послов[60]. Таким образом, факт участия послов Великого Новгорода в поездке Цамблака в Констанц можно считать установленным и отнюдь не случайным. Известно, что вскоре после открытия Собора в Констанце, 26 февраля 1416 г., папа Иоанн XXIII, узнав от польского короля, что «схизматиков» из Новгорода и Пскова можно было бы путем переговоров привлечь в лоно Римской Церкви, назначил Ягайла своим генеральным викарием в Новгороде, Пскове и соседних землях, дав ему все полномочия для ведения с этими «схизматиками» переговоров об унии. Аналогичные полномочия были предоставлены и Витовту[61]. Очевидно, что обращению короля к папе должны были предшествовать какие-то контакты с новгородцами, а появление новгородских послов в свите Цамблака было результатом действий генеральных викариев.
Участие новгородских послов в крупной политической акции, задуманной Ягайлом и Витовтом, было, несомненно, успехом их внешней политики. Отсутствие сведений о новгородско-литовских отношениях в 1415–1418 гг. не позволяет выяснить, чем руководствовались новгородские власти, пойдя на такой шаг. Вместе с тем отсутствие сведений о поездке новгородцев в официальном новгородском летописании свидетельствует о том, что боярское правительство Новгорода не стремилось к огласке своего участия в посольстве.
Правительствам Польши и Литвы удалось организовать представительное посольство, которое должно было произвести сильное впечатление на участников Собора. Вместе с тем анализ имеющихся данных заставляет отнестись с осторожностью к бытующим в литературе представлениям о широком участии представителей разных слоев западнорусского православного общества в поездке Цамблака в Констанц. Еще осторожнее следует подходить к вопросу об активном участии верхов православного общества в подготовке этого посольства: ведь наиболее многочисленную группу его участников составляли представители городов, которые могли выполнять распоряжения своего правителя.
Своей работе о пребывании митрополита Григория Цамблака в Констанце Ю. К. Бегунов дал заголовок «К вопросу о церковно-политических планах Григория Цамблака». К сожалению, имеющиеся источники не позволяют сказать что-нибудь определенное о политических планах Киевского митрополита. Но существующих сведений вполне достаточно, чтобы установить позицию митрополита относительно возможного характера церковной унии. Главным источником сведений здесь может служить речь митрополита, прочитанная перед папой Мартином V 25 февраля 1418 г. (ее латинский перевод сохранился в дневнике кардинала Филастра)[62].
Знакомство с текстом речи показало наличие ряда выражений, характерных не для православной, а для католической традиции, как, например, наименование папы «истинным наместником Иисуса Христа». А. И. Яцимирский предположил, что эти выражения могли появиться в результате перевода речи Цамблака с греческого на латынь лицом, приверженным идее папского примата[63]. Догадка А. И. Яцимирского подтвердилась, когда польский ученый Э. Ликовский обнаружил латинский текст речи митрополита Григория Цамблака в одной из рукописей баварской библиотеки с пометой, что перевод ее на латынь принадлежит Андрею из Константинополя[64]. Этого Андрея исследователь отождествил с доминиканским монахом Андреем Хрисовергом — греком, принявшим католицизм и активно участвовавшим в переговорах об унии. Он же переводил на латынь текст условий унии, привезенных в Констанц византийскими послами[65].
Предположение о вмешательстве переводчика понадобилось потому, что за употреблением в речи характерных для католической доктрины выражений не последовало соответствующих выводов. Если папа — «истинный наместник Иисуса Христа» и единственный глава Церкви, то уния могла быть осуществлена благодаря акту подчинения папскому авторитету. В речи же Цамблака предлагался иной способ ликвидации схизмы — путем созыва Собора, на котором ученые мужи с обеих сторон обсудили бы различия в Символах веры двух Церквей[66]. Подтверждение, что этому способу преодоления раскола Церквей Киевский митрополит отдавал предпочтение, находим в другом тексте, связанном с пребыванием Цамблака в Констанце: «Григория архиепископа киевъского и всея Роуси слово похвальное иже у Фролентии и оу Костентии собороу»[67]. Принадлежность этого сочинения митрополиту Григорию Цамблаку была убедительно доказана А. И. Яцимирским[68]. «Слово» представляет собой запись речи, обращенной уже не к папе, а к отцам Констанцского Собора. Восхваляя мудрость присутствовавших отцов, Цамблак призывал их отказаться от поношений противной стороны, не уподобляться самарянам и иудеям, которых устыдил за их раздоры Александр Македонский. Пусть отцы с обеих сторон сойдутся для братской беседы, «любомудро, а не любопрительно, апостольскы, а не фарисейскы», и Бог «подвигнет обоя страны в собрание... да по первых отець преданию обновете благочестивое исповедание веры». Мы не знаем, была ли зачитана эта речь, но важно, что Цамблак нашел необходимым ее написать, чтобы изложить свои доводы в пользу ликвидации раскола путем созыва Собора из представителей обеих сторон для братской дискуссии о различиях в вероучении. Созыв такого Собора к началу XV в. был уже традиционным постулатом православной стороны. Напротив, папская курия во 2-м и начале 3-го десятилетия XV в. не была склонна на это соглашаться. Созыв Собора допускался только как своего рода техническая мера, как собрание, на котором было бы официально оформлено «возвращение» схизматиков в лоно Церкви, но папа и его советники были решительно против дискуссии по вопросам вероучения[69].
Каков же должен был быть круг участников такого Собора? В обращении к отцам Констанцского Собора Цамблак писал: «Реку не к вам токмо, но и к греком» , следовательно, по мысли митрополита, речь шла о созыве Собора с обязательным участием представителей Константинопольской Церкви. Еще более определенно говорится об этом в речи Цамблака перед папой. Сказав о желании «народов», живущих во владении Ягайла и Витовта, соединиться с Римом, митрополит отметил: «Желает этой святейшей унии, блаженный отец, светлейший господин мой, господин император Константинополя, сын вашего святейшества, а также патриарх этого города, и остальные христианские народы той земли, как уже сказано было об этом деле в присутствии вашего святейшества послом светлейшего господина императора»[70]. В последних словах прямая ссылка на речь, произнесенную византийским послом Николаем Эвдаймоноиоанном на коронации Мартина V[71]. Окончание схизмы католической Церкви сделало возможным возобновление переговоров об унии между Римом и Константинополем, и на Констанцском Соборе в 1417–1418 гг. постоянно находились византийские послы. От имени императора и патриарха послы предложили созвать в Константинополе Вселенский Собор для обсуждения спорных догматических вопросов и проблемы соединения Церквей[72]. Очевидно, что в вопросе об унии митрополит выступал с общих позиций с Константинопольской Патриархией и всем остальным православным миром[73].
Один из первых исследователей, рассматривавших в конце XIX в. материалы о поездке митрополита Григория Цамблака в Констанцу, А. Левицкий, искренне недоумевал, почему реакция папы Мартина V на обращение митрополита оказалась весьма сдержанной, выразившейся лишь в благодарности за его добрые намерения? И отчего папа не проявил никакого интереса к локальной унии с «Русской» Церковью?[74] В свете сказанного выше объяснение представляется вполне очевидным: перед ним никто не выступал с инициативой заключения такой унии[75].
Имело некоторое значение, что одна из Церквей в сфере юрисдикции Константинопольского Патриархата под воздействием своих правителей заявила о приверженности делу унии и готовности способствовать ее достижению, но это не требовало внесения коррективов в политику папства по отношению к Восточной Европе. Появление в Констанце новгородских послов было новым явлением, и курия отреагировала достаточно оперативно: в мае 1418 г. папа Мартин V возобновил действие булл Иоанна XXIII, утративших силу с его детронизацией, сделав снова Ягайла и Витовта генеральными викариями Римской Церкви in temporalibus, как в их собственных владениях, так и в Новгороде и Пскове[76]. Появление этих документов показывает, что папству идея локальной унии вовсе не была чужда, просто дальнейшие действия в этом плане курия возлагала на правителей Польши и Литвы.