С конца 1938 года Треппер возглавил советскую разведывательную сеть в Западной Европе, известную под именем «Красной капеллы» – название, данное ей в гестаповском досье. Точнее, так была назвала зондеркоманда во главе с Карлом Гирингом, ведущая охоту за этой шпионской организацией. Сверху эту операцию курировал сам Гейдрих, а после его гибели в мае 1942 – Мюллер[rrrrrrrrrr].
24 ноября 1942 года Треппер был арестован Гестапо в оккупированном Париже. 13 сентября 1943 года ему удалось бежать. Позднее он участвовал в освобождении Франции от немцев, а 14 января 1945 года вернулся в Москву.
Дата его ареста, последовавшего вскоре, нам не известна, но разобрались с ним именно к маю-июню 1945 года. Треппер об этом писал: «К сожалению я не знал, что за годы войны сталинизм стал еще хуже... Сводились старые счеты. Нашли возможность рассчитаться со старыми кадрами военной разведки. Через несколько месяцев после моего ареста этим людям должно было быть ясно, что они не имели права упрекать меня в измене...»[ssssssssss]
Треппер был приговорен к 15 годам заключения, сидел в Москве в Лефортовской тюрьме до мая 1954, когда был выпущен и полностью реабилитирован. Затем переехал с семьей в Польшу. Там он пользовался значительной свободой и до 1968 года побывал в Австрии, Италии, Израиле, Югославии, ГДР, Чехословакии и других социалистических странах, где делился воспоминаниями.
После 1968 года Треппер был обвинен в сионизме, стал «невыездным» из Польши, вынес несколько лет публичной травли, вел борьбу за право уехать и добился своего. Провел последние годы жизни в Израиле.
Публикацией книги Треппера в Москве в 1990 году[tttttttttt] были признаны его прежние заслуги.
Но Треппер еще с января 1969 по июнь 1973, главным образом в Варшаве, изложил корреспондентам множество не опубликованных в то время интереснейших деталей, хотя и при этом был не совсем откровенен, придерживаясь жесткой самоцензуры. Текст этих магнитофонных записей опубликован относительно недавно[uuuuuuuuuu].
Об участии Мюллера в его допросах после ареста в Париже Треппер рассказал в сентябре 1969[vvvvvvvvvv]. А еще ранее, в январе 1969, он поведал нижеследующие подробности о своем провале.
Оказывается, гестаповцы еще до ареста пытались добраться до Треппера, чтобы договориться «по-хорошему»: им был нужен авторитетный и надежный канал для связи с Москвой. Зачем – этого Треппер, похоже, так и не разгадал (настаивать на данном утверждении все-таки не будем!), оставшись в дураках и отсидев за это и у немцев, и у русских. Но зато он тогда сохранил свою жизнь, что, на наш взгляд, было бы гораздо проблематичней, если бы он побольше узнал о подоплеке всего происходившего.
В любом варианте мы (мы имеем в виду всю читательскую публику – притом на всех языках!) об этих интригах теперь почти ничего не знаем, а без Треппера не узнали бы даже и о том, что такая игра вообще затевалась.
Так или иначе, но Треппер рассказывал (это, повторяем, магнитофонная запись, так что незначительные логические сбои неизбежны):
«Вокруг нас начало сжиматься кольцо, чувствую, ищут пути добраться до меня. Причем делается это очень скрытно, чтобы никто ничего не знал. /.../
За месяц до моего ареста я начал подозревать. /.../ К тому времени через мою контргруппу узнали, что создана специально зондеркоммандо, она в Париже и начала работать. Нам стало это известно, когда группа выехала из Берлина. Знали, что коммандо руководит Карл Гиринг. /.../ Приехали они под видом организации „Тодт“[wwwwwwwwww] из Берлина и хотят купить крупную партию промышленных алмазов.
Хотят встретиться со мной. Я тогда уже был начеку. Тогда они обратились к Лихониной, она была женой русского военного атташе в Первую мировую войну в Париже[xxxxxxxxxx]. Женщина под 50 лет, держалась хорошо, была работником фирмы „Симекс“[yyyyyyyyyy]. Но была она, понятно, за немцев, немного против немцев, за англичан, но это неважно. Когда вокруг меня круг образовался, в один прекрасный день пришла и в слезах сказала, что немцы ее вызвали и сказали, что я являюсь крупнейшим английским агентом и она должна им помочь организовать со мной встречу. Уверяют, что арестован не буду, и т.д. /.../ Дал ей указание: как вести. Кончилось тем, что раз они приезжали, второй. Борьба шла полуоткрыто. После того, как они меня ждали и я не пришел, я позвонил в организацию „Тодт“ и новому начальнику, который этим занимался, позвонил и сказал: вам звонит директор Жан Жильбер[zzzzzzzzzz]. Хочу вам одно сказать. Почему я не пришел на встречу по вопросам об алмазах. Я как коммерсант торгую со всеми, но еще никогда не торговал с гестапо. Поэтому до свидания. Мы не встретимся. Сказал им, чтобы они знали, в чем дело.
Мне важно было сделать так, чтобы они знали об их игре. Позвонил я Николаи[aaaaaaaaaaa]. Он обращался к нам о проведении этой сделки, я знал, что он связан с коммандо. Я видел, что кругом все таинственно было.
За неделю до моего ареста я встретился с товарищем, который и сейчас живет в Париже. Он был в курсе дел, я ему сказал, если бы я теперь имел возможность связаться с Москвой, я предложил бы одно – разрешить мне уехать в Берлин на эту алмазную сделку и добиваться одного, рискуя жизнью своей и других, – раскрыть, что происходит»[bbbbbbbbbbb].
К тому времени радисты Треппера были арестованы: одни погибли, а другие – перевербованы и уже без участия Треппера поддерживали связь между Гестапо и ГРУ: «И в это время мне сообщают из Центра, что все идет хорошо, передатчик работает и передают важные сведения. /.../
У меня рождается мысль – немцы передают очень хорошие, нужные материалы, по которым в Центре кажется, что точки работают. Это значит, идет большая игра, но закон таков – ты не без конца даешь правдивые материалы, вводишь в заблуждение, вызываешь доверие. Потом дезинформируешь его»[ccccccccccc] – прекрасный профессиональный анализ сложившейся ситуации!
И Треппер приложил колоссальные усилия, чтобы донести до сведения Центра, что с ними со всеми ведется игра, но вплоть до 1945 года из этого ничего не выходило. Лишь потом все встало на свои места, но Треппера и наказали в Москве за то, что он оказался слишком умен и чересчур о многом догадался.
Понимая еще до ареста в Париже, что в Москве не разделяют его тревог[ddddddddddd], Треппер и предпринял отчаянные шаги, чтобы надавить хотя бы на немцев, заставляя их умерить пыл в проводимой операции. Отсюда и его телефонные звонки к какому-то директору «Тодта» и к отставному полковнику Николаи. Ясно, однако, что после таких хулиганских разговоров Гестапо и постаралось арестовать Треппера – а что им еще оставалось делать?
Понятно, что обо всем этом никак не могло рассказываться в книге Курта Рисса, опубликованной в октябре 1941 года в Нью-Йорке.
Зато Треппер наверняка чистосердечно пересказал свою историю на Лубянке в 1945 году.
А потому арест Николаи, санкционированный Серовым, и утомительные допросы престарелого полковника знаменитыми следователями-костоломами вовсе не выглядят идиотской глупостью: Николаи действительно имел прямое отношение к сокровеннейшим тайнам Третьего Рейха.
Николаи знал по крайней мере то, ради чего в 1942 году Гестапо предприняло грандиозную операцию по перевербовке и переподчинению советской разведки в Европе: это не было самоцелью, а было лишь средством передать затем какую-то важнейшую дезинформацию, как это правильно и расценил Треппер.
Только вот какую дезинформацию? Треппер, если ему верить, догадывался лишь об одном: «Мы чувствовали, немцы предпринимают какие-то очень важные шаги, для заключения сепаратного мира с англичанами и американцами и создания единого фронта против Советского Союза»[eeeeeeeeeee].
Вот теперь мы можем дополнить и исправить Треппера, завершая слишком затянувшееся почти что лирическое отступление от нашего основного текста.
Для заключения сепаратного мира с американцами и англичанами советская разведка была немцам напрямую не нужна. А нужна она была для того, чтобы через разведку передать Сталину и прочим в Кремле, что такой мир якобы вот-вот будет заключен!
Вспомните, какой была обстановка в относительно недолгий период с конца сентября и до начала ноября 1942 года, когда Треппер вовсю отбрыкивался от заигрываний со стороны Гестапо.
В Сталинграде продолжались тяжелейшие бои, но немцы упорно продвигались к волжскому берегу – шаг за шагом, квартал за кварталом. На Кавказе они водрузили свое знамя над Эльбрусом и продолжали угрожать прорывом через перевалы в Закавказье. В Египте еще не началось контрнаступление англичан, а американцы еще не высадились в Северной Африке.
Это и был самый решающий, кульминационный пункт всей Второй Мировой войны: никто в тот момент не мог наверняка предвидеть того, что произойдет в ближайшие недели, месяцы, тем более – в последующие годы. Хотя в Сталинграде и в других местах продолжалась жестокая мясорубка, но в целом фронты замерли в странной и страшной паузе. Их неподвижность на недолгое время уподобилась застывшим довоенным границам. Это давало возможность лидерам воюющих сторон поразмыслить над будущим и попытаться его скорректировать.
Это был действительно удобный миг для американцев и англичан, чтобы сменить фронт и оказаться на стороне немецких победителей, продолжавших выглядеть таковыми. Так должна была просматриваться ситуация и из Москвы, где вполне могли, в принципе, поверить в подобный поворот ненадежных союзников, совсем недавно, летом 1942, свернувших военные поставки в СССР до минимума. Тем более, если бы информация об этом пошла из собственных надежнейших и проверенных источников.