Сомнений никаких не было: это – почерк Редля. Получение им денег, правда, еще не говорило о его предательстве, ведь он мог выполнять какую-то работу частного порядка»[kkkkkkkkkkk] – последнее, заметим, также является вполне здравым допущением, не имеющим, однако, ни малейшего значения для нас – посвященных в то, что эти письма были сфабрикованы самим же Ронге.
Роуэн продолжает:
«Размышления капитана были прерваны появлением одного из детективов, который вел наблюдение за Редлем.
– Что-нибудь новенькое?
– Новое-то новое, только разорванное в клочья.
И детектив достал из записной книжки клочья какой-то, видимо, записки. Вместе с Ронге они попытались сложить их вместе.
Через полчаса загадка была решена – Ронге сумел разобраться в написанном. Сомнений теперь уже не оставалось: Редль – шпион и предатель.
Клочки этой записки были получены весьма своеобразно. Оба детектива последовали за Редлем, когда он вышел из гостиницы. Обернувшись, Редль узнал в человеке, шедшем следом за ним, мужчину, который читал в вестибюле газету. Тогда он заторопился /.../.
Детективы тоже прибавили шагу. /.../ Редль, /.../ видя, что расстояние между ним и преследователями не сокращается, решил пойти на хитрость. Он достал из кармана какие-то бумажки и, даже не посмотрев на них, разорвал на мелкие клочья и бросил на землю. /.../
Редль надеялся, что мужчины остановятся и станут собирать клочки бумаги, но они и не подумали этим заняться, а последовали за ним дальше. /.../ Один из преследователей вдруг прыгнул в такси и моментально исчез. Редль обреченно шагал по улицам Вены, пройдя по километровому кольцу Шоттенринг, затем свернул в переулок Шоттенгассе к своей гостинице.
Куда же отправился второй детектив? Он попросил привезти его к тому месту, где Редль разбросал разорванную на клочки бумагу, и собрал все, что мог найти. С этим он и поспешил к капитану Ронге. Разорванными оказались квитанция на денежный перевод уланскому офицеру, лейтенанту Ховора, и запись об отправленных заказных письмах в Брюссель, Варшаву и Лозанну. Ронге мрачно усмехнулся, прочтя адреса получателей. Сам Редль в свое время составил „черный список“ иностранных разведок, в которых числились и эти адреса»[lllllllllll].
Примерно так же рассказывал об этом и сам Ронге:
«Нужно было установить за ним [т.е. Редлем] наблюдение, чтобы помешать ему сбежать. Сыщикам удалось подобрать клочки расписок, разорванных Редлем. Одного взгляда на них было для меня достаточно, чтобы убедиться, что речь шла об известных адресах, прикрывавших шпионаж, устанавливающих связь Редля не только с Россией и с Францией, но и с Италией»[mmmmmmmmmmm].
Последнее обвинение, заметим, не подтвердилось позднее ни единым намеком, так и зависнув в воздухе!
Впрочем, и шпионаж в пользу России и Франции также ничем не подтвердился!
Нам, однако, еще предстоит обсудить вопрос, были ли все обвинения Ронге в шпионаже Редля совершенно голословными или они могли отражать некоторые факты, которые Ронге так и не решился разгласить.
Квитанция о денежном переводе, упомянутая Роуэном, поминается и другими авторами. Имя адресата здесь, однако, изменено до неузнаваемости: лейтенанта, получавшего деньги от Редля, звали не Ховорой, а Штефаном Хоринкой. В данном случае наглядно проявились минусы многоступенчатого перевода: сначала – с немецкого на английский, затем – с английского на русский.
К шпионским адресам мы вернемся чуть ниже.
Нелепое, на первый взгляд, поведение Редля на улице имело сугубо рациональный смысл. Ему тогда же необходимо было проверить, действительно ли предъявление футлярчика свидетельствовало о слежке!
Для этого-то Редль и стал разбрасывать бумажки на улице. Ненужных бумаг при нем быть не могло: когда он, повторяем, выходил из номера, собираясь покинуть отель, то еще не ожидал слежки, хотя и никакой радости в тот момент испытывать не должен был. Теперь же ему пришлось разорвать и разбросать что-то из нужного и полезного ему из находившегося в его карманах.
Сыщики в данный момент не имели полномочий, чтобы в чем-либо мешать свободе поведения Редля – если, конечно, он не попытается скрыться! Поэтому они никак не могли вмешиваться в избираемое Редлем направление движения. Как же поступил Редль – легко догадаться: шел, вынул из кармана бумажки, разорвал, разбросал по сторонам и продолжал идти в прежнем направлении; потом внезапно развернулся, двинулся назад – и затем самым наглым образом наблюдал, как сыщики (или один из них), ползая на коленях, собирают эти бумажки!
Можете быть уверены, что об этой немой сцене сыщики своему начальству не доложили!
Странноватый рассказ о детективе, уехавшем на такси к месту, где якобы были разбросаны бумажки, совершенно не оправдывается общим развитием ситуации и оказался, скорее всего, придуман сыщиками для того, чтобы скрыть от Гайера и Ронге очередной конфуз, случившийся с ними. Вполне разумно, что один из них действительно выехал на такси, но уже позднее – исключительно для того, чтобы засвидетельствовать начальству их общую расторопность, явиться с разорванными бумажками и сообщить, что Редль возвращается в отель, в то время как на самом-то деле Редль уже, конечно, возвратился туда безо всяких вариантов.
Вот теперь-то Редлю уже окончательно стало ясно, кто его противники!
С чего начался провал в его собственной операции – этого Редль знать еще не мог.
Но он вполне мог вычислить, что проложить логический мост между письмами почти невинного содержания (например – такими, какие он сам в этот день получил на Почтамте) и им лично, полковником Редлем, можно было бы лишь с помощью предательства его помощника – того самого, который и сообщил (или намекнул) Редлю о письмах, дожидающихся его на Почтамте.
Согласитесь, что это единственно возможный вывод в ситуации, в которой оказался Редль.
Нечто подобное Редль сообразил еще до приезда в Вену или сразу после того. Отсюда и принятые им меры предосторожности.
Одна из них, нами еще не упомянутая, и состояла в том, что после приезда Редль не зашел навестить этого своего помощника (сказавшегося, как мы предполагаем, больным), а двинулся прямо за письмами на Почтамт, что тоже, почти наверняка, оказалось неожиданностью для Ронге и его сообщников.
Вполне вероятно, что еще при несостоявшемся днем визите к «больному» Редля ожидал арест: сделать это было бы гораздо легче и надежнее, чем при засаде на Почтамте, а вот выпускать Редля после завершения свидания, где слишком многое могло ему открыться, было бы едва ли целесообразным.
Теперь же вечером, оказавшись в отеле в крайне неопределенном положении после получения непонятных писем, но успешно избежав каких-либо осложнений на Почтамте, Редль, естественно, должен был постараться внести в дело ясность. Следовало, прежде всего, разобраться с этим «заболевшим» помощником.
К нему-то Редль и должен был, наконец, отправиться!
А тут – футлярчик от ножичка, а вслед за этим – подбирание бумажек, разбросанных Редлем!
Ему было о чем подумать, прежде чем он принял решение вернуться в отель.
Редль, шагающий по вечерним венским улицам, должен был придти к однозначному выводу, что в конечном пункте маршрута его поджидают засада и арест!
Действительно, срыв задержания Редля на Почтамте хотя и не был желателен для Ронге, но и не полностью перечеркивал его первоначальные планы: в распоряжении Ронге еще оставался подконтрольный помощник Редля, при очной встрече с которым Редль и мог быть арестован – вместе с письмом или письмами, которые помощник-предатель и вручал бы в тот момент Редлю!
Вот такие-то письма (или одно письмо), но заведомо без глупого адреса Ларгье, должны были быть дополнительно сфабрикованы именно для этой ситуации. Это-то письмо мы и обозначили в разделе 1.2. под номером шестым в нашей классификации.
Но и оно не сработало 24 мая 1913 года – Редль благополучно ускользнул от его получения.
Вернемся теперь к шпионским адресам на бумажках, якобы разорванных и разбросанных Редлем.
Мы не будем утверждать, что таковых вовсе не существовало.
Не будем даже утверждать, что таких адресов не могло быть на бумажке, разорванной Редлем в столь критической ситуации: ведь это разбрасывание совсем не предполагало уничтожение компрометирующих материалов – сделать подобное ничто не мешало Редлю и до, и после этой прогулки; уничтожил же он с очевидной несомненностью письма, полученные им в этот же день!
Мы постараемся обосновать более сильное утверждение: никакие бумаги со шпионскими адресами, оказавшиеся в любой момент в карманах у Редля или где-либо еще среди его служебных бумаг или среди бумаг Максимилиана Ронге, бывшего его многолетним соратником, нисколько не могли компрометировать Редля как иностранного агента.
Этому обоснованию посвящен наш нижеследующий раздел.
Что же касается Ронге, подделавшего уже кучу писем, фигурировавших в этом деле, то что ему могло помешать извлечь из собственного служебного сейфа не сброшюрованную рукопись Редля, а какие-либо другие бумаги того же автора, но со шпионскими адресами – например тот самый „черный список“ иностранных разведок, разорвать их и приобщить к делу, как якобы разорванные и выброшенные Редлем на улице?
Сыщики, что ли, следившие за Редлем, стали бы уличать Ронге во лжи?
И заметьте к тому же, что эти бумажки, якобы разорванные Редлем, так никогда и не были позднее представлены публике!
Вот это-то и подчеркивает их полнейшую ничтожность или даже вовсе отсутствие!
Последнее не означает, что Редль ничего не разбрасывал на улице – только вот никаких адресов там могло совсем не оказаться!