Смекни!
smekni.com

Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер (стр. 31 из 83)

Самое же существенное, что вытекало из такой идеи, было даже не само по себе предложение лишить Редля жизни (уж извините нас за столь циничное отношение к его жизни и смерти!), а то, что обнаруженное якобы преступление не подлежало никакому дальнейшему расследованию!!!

Вот в этом-то пункте Ронге и встретил полное понимание и согласие со стороны двоих остальных!!

3.2. Последний ужин Альфреда Редля.

Якобы в то самое время, когда в ресторане «Гранд-отеля» решалась его судьба, Редлю также предстояла застольная беседа, но, разумеется, в иной компании. Об этом рассказывает Роуэн:

«Возвратившись в гостиницу, Редль встретил доктора Виктора Поллака, который ждал его.

– Пошли, Альфред, мы же собирались поужинать в „Ридхофе“, – напомнил он. /.../

Полковник не возражал, обронив только, что ему необходимо переодеться. Поллак был одним из известных правоведов Австрии и довольно часто встречался с Редлем на процессах по шпионским делам»[vvvvvvvvvvvvv].

Виктор Поллак (не имеющий, конечно, никакого отношения к Гуго Поллаку, упомянутому в связи с Бартом-Иечесом) в описываемый момент был, на самом деле, не каким-то правоведом, а весьма значительным официальным лицом: он занимал пост главного прокурора генеральной прокуратуры верховного кассационного суда Австро-Венгрии[wwwwwwwwwwwww]. Естественно, что Поллак хорошо знал Редля: они вместе добивались торжества правосудия на шпионских процессах, где Поллак был главным обвинителем, а Редль выступал в роли эксперта.

«Детектив подслушал их разговор и немедленно позвонил своему шефу. Потом отправился в „Ридхоф“, чтобы переговорить с метродотелем.

Когда Поллак и Редль сели за столик в отдельном кабинете, их обслуживал официант, агент секретной полиции. Но слышал он мало, так как Редль был не в духе и почти ничего не говорил, особенно в его присутствии»[xxxxxxxxxxxxx].

Последующие строки опровергают то, что Редль почти ничего не говорил, но подтверждают, что он почти ничего не говорил в присутствии официанта, т.е. вел себя вполне профессионально:

«Спустя некоторое время Поллак прямо оттуда позвонил шефу полиции Вены Гайеру, чем крайне озадачил агента-официанта.

– Вы еще работаете, мой друг, а ведь уже довольно поздно, – произнес Поллак вместо приветствия.

– Я жду дальнейшего развития событий в одном довольно важном деле, – ответил тот.

И тут Поллак принялся рассказывать ему о несколько необычном поведении полковника, который был каким-то непривычно мрачным и явно чем-то сильно расстроенным, даже признался в допущенных ошибках морального плана, не назвав, впрочем, их сути.

– Скорее всего, он переработал, – продолжал Поллак. – Редль просил меня организовать как можно быстрее его возвращение в Прагу и чтобы эта поездка была удобной и приятной. Не можете ли вы дать ему кого-нибудь в качестве сопровождающего?

Гайер возразил, что ночью вряд ли что можно организовать, добавив:

– Успокойте полковника и скажите ему, чтобы он завтра же утром зашел ко мне. Я сделаю для него все, что в моих силах.

Возвратившись в кабинет, где они ужинали, Поллак сказал Редлю в присутствии официанта:

– Будем, пожалуй, заканчивать. Уверен, что мы для вас что-нибудь организуем.

Агент-официант, который слышал и разговор адвоката[yyyyyyyyyyyyy] с начальником полиции, и слова, сказанные им полковнику, был в недоумении. Не собираются ли они спустить все на тормозах? Может, в дело вмешался генеральный штаб, чтобы воспрепятствовать организации судебного процесса и оградить предателя от заслуженного наказания?»[zzzzzzzzzzzzz]

Но опасения агента-официанта оказались напрасными: в то время, как Редлю была обещана на завтра правовая помощь и поддержка, начальник Генерального штаба и двое его подчиненных, как нам известно, приняли решение, что до этого завтра Редль дожить не должен!

О совпадении во времени двух разных бесед в двух различных ресторанах сообщают и Ронге, и Урбанский.

Цитируя текст Ронге в нашем предшествующем разделе, мы сделали умышленный разрыв между фразой: «Нужно было еще получить согласие коменданта города на арест, но дело не терпело отлагательства» – и более поздней: «Необходимо было действовать немедленно». В оригинале разрыв между этими фразами занимает такое сообщение Максимилиана Ронге:

«Лучший друг Редля, один присяжный поверенный, сообщил статскому советнику Гайеру из „Ридхофа“, где он обедал вместе с Редлем, что Редль странно вел себя и проявил признаки депрессии, позволяющие заключить о его намерении лишить себя жизни. Повидимому, эпизод с футляром ножика возбудил подозрения Редля, он, вероятно, заметил слежку за ним двух сыщиков и понял, что его предательство обнаружено»[aaaaaaaaaaaaaa] – вот тут-то из Ронге и изверглась фраза, повторяемая нами в третий раз: «Необходимо было действовать немедленно»!

«Лучшим другом Редля» Ронге и называет прокурора Поллака, стараясь придать этой беседе возможно меньшее значение.

Тем не менее, у читателя возникает вполне ясное впечатление, что именно беседа Редля с Поллаком и заставила Ронге действовать немедленно!

Урбанский рассказывает о том же более кратко и как бы избегает демонстрировать свои личные эмоции и впечатления, но тоже связывает по времени сообщение об ужине (или обеде) Редля с собственной беседой с Конрадом и Ронге: именно тогда поступило сообщение от полиции об обеде Редля в ресторане... и так далее. При этом: прокурор просил начальника полиции поместить Редля в психлечебницу[bbbbbbbbbbbbbb].

Все подробности переговоров Редля с Поллаком и Гайером исходят, разумеется от Поллака и, в меньшей степени, от Гайера. В 1913 году Поллак и Гайер были вынуждены делиться своими сведениями с прессой.

После 27 мая 1913 года, когда венские репортеры бросились на поиски сенсаций и подробнейшим образом опрашивали всех предполагаемых свидетелей, они начали, естественно, с должностных лиц, передававших прессе официальные сообщения, потом принимались за всех, имевших отношение к Редлю – включая прислугу в отеле и ресторане. Последние охотно делились сведениями, которые им не было специально запрещено сообщать. От них нити потянулись дальше – к Почтамту и прочим учреждениям и лицам, сталкивавшимся с Редлем в те последние дни.

Всем личным знакомым Редля пришлось нелегко. Об этом писал и Ронге: «Должны были оправдываться все близкие знакомые Редля, как, например, его ближайший друг майор фон Зигринген»[cccccccccccccc]. В итоге, конечно, репортеры вышли и на Поллака, а затем и Гайер должен был подтверждать его рассказ, дабы не бросить и тени подозрений на прокурора.

На эти публикации, естественно, опирался и Киш, не допустивший при их изложении типичных для него фантазий. Текст Киша и использован Роуэном: у Киша также рассказывается о подавленном состоянии Редля, о его признании перед Поллаком в каком-то проступке именно морального характера, конкретно не названном, но еще более определенно сформулировано, что Редль просил помощи в скорейшем отъезде в Прагу, где он и намеревался информировать обо всем своего начальника – командира корпуса, на решение которого Редль и был готов предоставить свою судьбу[dddddddddddddd].

Ниже нам предстоит объяснять, что в данный момент Редль отчасти не имел права открыть кому-либо в Вене все обстоятельства своего дела – даже Поллаку, которому Редль, по-видимому, полностью доверял лично. Не соответствовала такая преждевременная откровенность и иным обстоятельствам Редля, перемены в которых он мог ожидать.

Далее и Киш рассказывает о том, как Поллак дозванивался до Гайера, позвонив сначала к нему на квартиру: там ответили, что Гайер еще на службе. Пораженный этим Поллак дозвонился до Гайера по служебному номеру последнего.

Их беседа, согласно Кишу, частично совпадает с тем, как об этом рассказал Роуэн: говорилось о просьбе дать сопровождающего для беспрепятственного отъезда в Прагу, но ничего не упоминалось о психиатрической лечебнице. Беседа и завершилась приглашением к Редлю явиться ближайшим утром в служебный кабинет Гайера[eeeeeeeeeeeeee].

Киш самостоятельно поднял вопрос о психиатрической лечебнице, но он не утверждает, что это обсуждалось Редлем с Поллаком или Поллаком с Гайером. Киш приписывает эту идею самому Редлю, который, якобы, размышлял: а не спрятаться ли ему в психиатрическую лечебницу[ffffffffffffff]?

О чем думал Редль – этого не знал Киш и этого не знаем мы, но мы понимаем, что Киш был опытным газетным репортером – и наверняка знал, что попытки оправдаться психическим расстройством были нередким и шаблонным ходом разоблаченных преступников. Поэтому предположения Киша должны были не сильно отличаться от истины, если бы ситуация складывалась именно так, как это представлял себе Киш. Увы, на самом-то деле все обстояло по-другому!

Характерно, что идея о тяжелом психическом состоянии Редля и его готовности к самоубийству упорно продвигалась затем лишь Ронге и Урбанским, прекрасно понимавшими, что из истинного содержания переговоров Редля с Поллаком и Гайером ни малейшим образом не вытекало последующее самоубийство полковника. Здесь, очевидно, оказывается справедливым предположение Михаила Алексеева о том, что Киш напрямую повлиял на содержание мемуаров и Урбанского, и Ронге.

Что же касается самого Редля, то он безусловно должен был внешне выглядеть в те дни не лучшим образом – его переутомление должно было броситься Поллаку в глаза. Но странной просьбе Редля, намеренно искаженной до неузнаваемости (вплоть до желания поместиться в психиатрическую лечебницу!), можно дать весьма простое истолкование.