Главный почтамт, до востребования»[qqq].
Ввиду наличия столь вопиющих противоречий необходимо прибегнуть к показаниям других свидетелей.
Проще всего решается вопрос об адресе на конверте.
Впервые «Опернбалль, 13» был назван в качестве адреса-пароля (в принципе возможного в то время для писем «до востребования») в книге журналиста Эгона-Эрвина Киша[rrr], еврея из Праги, участвовавшего и в событиях 1913 года (об этом – существенно ниже), а в 1924 году выпустившего в Берлине первую в мировой прессе книгу, полностью посвященную «Делу Редля».
На сочинение книги Киша вдохновил успех мемуаров упомянутого Вальтера Николаи, вышедших в Лейпциге годом раньше – в 1923 году[sss] – и быстро переведенных на многие иностранные языки; русский перевод, например, издан в 1925 году[ttt].
У Николаи о Редле – всего несколько страниц, зато одна упомянутая им деталь (мы ее приведем несколькими абзацами ниже) стоит всей книги Киша!
Строго говоря, и публикация Николаи не была первой, описывающей «Дело Редля» после Первой Мировой войны: еще годом раньше вышли мемуары самого высшего из австрийских должностных лиц, занимавшихся в 1913 году этим делом: тогда генерала, а во время и после войны фельдмаршала Франца Конрада фон Хётцендорфа[uuu], бывшего начальником Генерального штаба Австро-Венгрии в 1906-1917 годах (с перерывом в 1911-1912). Ниже мы используем ценнейшие сведения, сообщенные там, хотя у Конрада дело изложено еще короче, чем у Николаи – притом разбросанно по многим страницам.
Понятно, что шеститомник мемуаров Конрада едва ли мог стать бестселлером! А вот расчет Киша вполне оправдался: его книга также имела шумный успех, как и воспоминания Николаи!
Дабы его обеспечить, не обладая сведениями, имевшимися у других непосредственных свидетелей (Ронге и остальных) и в то время еще не опубликованными, Кишу и пришлось пойти на разнообразные выдумки, чтобы сконструировать недостающие ему подробности. Он и постарался: даже в названии его книги содержится чудовищная ошибка: Редль назван «шефом Генерального штаба»! В переизданиях (например – на русском[vvv]) эту ошибку постарались исправить, но скорректировать все фантазии Киша невозможно и по сей день. И у Мазера, как мы видели, все тот же «шеф Генерального штаба»!
«Опернбалль» («Бал в опере») – название оперетты Рихарда Хойбергера, сочиненной в 1898 году и весьма популярной в течение не менее двух десятилетий после того. Это красивое название для шпионского адреса повторяли затем многие. Воспроизводится оно, как видим, и поныне: писанина Роуэна и других подобных авторов продолжает тиражироваться и в наши дни.
В свое время, как уже демонстрировалось, ту же ошибку подхватил и Стефан Цвейг.
Названные Роуэном два письма, отсутствие в конвертах сопроводительных текстов и указанные суммы в кронах (6 и 8 тысяч) также позаимствованы у Киша[www].
То, что венские контрразведчики не самостоятельно обнаружили подозрительное письмо, а получили его от Николаи из Берлина, подтверждается и самим Вальтером Николаи[xxx].
Маршрут письма (или писем?) вроде бы не вызывает сомнений: Айдкунен – Вена – Берлин – снова Вена.
Правда, редакция московского издания книги Ронге 1937 года, высоко расценивая качество работы немецких спецслужб, высказала предположение, что письмо было перехвачено в Берлине еще на пути в Вену: «так как письмо было отправлено из Эйдкунена[yyy], то нет ничего удивительного, что оно прежде всего попало в руки Николаи»[zzz]. Это, согласимся, вполне разумное предположение: трудно ожидать, что письмо, содержащее увесистую пачку денег, могло проваляться, не привлекая ничьего внимания, на Венском почтамте, а затем спокойно отправиться по обратному адресу.
К тому же возникает вопрос: а был ли начертан на конверте какой-либо обратный адрес, который и привел это письмо на Берлинский почтамт? Ведь при всех последующих описаниях этого письма-улики никакой обратный адрес никем не упоминался!
Всех подробностей маршрута послания теперь уже не восстановить, да они-то, как раз, не так уж и важны: ведь очевидцы не расходятся в основном – в том, что письмо как-то путешествовало по почтовым линиям, пока его не вскрыли контрразведчики в Берлине – и не направили на охоту за адресатом своих коллег в Вене.
Иное дело в том, что же именно обнаружилось внутри вскрытого конверта (или все-таки конвертов?). И вот тут-то противоречия начинают принимать такой загадочный характер, игнорировать который совершенно невозможно!
Николаи и сообщил сведения, подхваченные затем Кишем, Роуэном, Цвейгом и множеством других эпигонов: в конверте (у Николаи упомянуто лишь одно послание!) не было никакого сопроводительного письма[aaaa]!
Притом Николаи написал, что там лежали не какие-то кроны или марки, а крупная сумма в русских рублях[bbbb]!
Это решающая подробность имеет, с одной стороны, нелепый и загадочный характер, а с другой – позволяет свести концы с концами во всей этой удивительной истории. Только это последнее произойдет в нашей книге еще не скоро!..
Николаи не пишет, сколько в точности там было рублей, но, очевидно, вполне достаточно, чтобы сделать правильный вывод: письмо, указывавшее на крупное шпионское дело, как это сформулировал Ронге, – буквальная цитата из данного фрагмента книги Николаи!
Исходя из тогдашнего соотношения рубля и кроны (1 рубль равнялся приблизительно 2,7 крон[cccc]) и из сумм, упоминавшихся в связи с этими письмами (шесть, семь, восемь тысяч крон), можно предположить, что в конверте, вскрытом в Берлине, находилось от двух до трех тысяч рублей, вероятнее – круглым числом: две, две с половиной или три тысячи.
Но это, повторяем, лишь предположение: эта сумма никогда и никем в точности не называлась!
Наряду со свидетельствами Николаи и Ронге, чрезвычайно важны воспоминания непосредственного начальника последнего, полковника Августа Урбански фон Остромиц, возглавлявшего в 1909-1914 годах разведывательный отдел Австро-Венгерского Генерального штаба – Эвиденцбюро.
В русскоязычной литературе его нередко называют Урбанским. Мы тоже так поступим – так легче склонять эту фамилию; кстати сказать, Остромиц – Острый Меч в переводе с польского.
Мемуары Урбанского опубликованы в Мюнхене в 1931 году – в толстенном томе шпионских историй[dddd] – весом в целых 8 килограммов! Они никогда не издавались на русском, но широко цитировались русскоязычными авторами.
Его утверждения весьма оригинальны: он упоминает два письма, утверждает, как и Николаи, что никакого сопроводительного письма не было, но сообщает, как и Ронге, что там находились деньги в австрийских кронах[eeee], а сразу вслед за этим приводит фотокопии одного конверта и одного письма, вложенного в этот конверт[ffff]. Позднее содержание этого текста, единственного (!) полностью опубликованного из всего, что якобы поступало на имя Никона Ницетаса, многократно воспроизводилось на разных языках.
Текст адреса (Никону Ницетасу) мы уже приводили, дата написания (9 мая 1913 года) устанавливается по другому источнику[gggg], а на вложенном листе бумаги было отпечатано по-немецки на пишущей машинке:
«Глубокоуважаемый г. Ницетас.
Конечно, Вы уже получили мое письмо от 7 с/мая, в котором я извиняюсь за задержку в высылке. К сожалению, я не мог выслать Вам денег раньше. Ныне имею честь, уважаемый г. Ницетас, препроводить Вам при сем 7 000 крон, которые я рискую послать вот в этом простом письме. Что касается Ваших предложений, то все они приемлемы.
Уважающий Вас И. Дитрих.
P.S. Еще раз прошу Вас писать по следующему адресу: Христиания (Норвегия), Розенборггате, № 1, Элизе Кьерили»[hhhh].
Что же это такое получается?
Где же тут два известных шпионских адреса, один – в Париже, другой – в Женеве (Rue de Prince, 11, M-r Larquer), о которых сообщил Ронге?
Куда они подевались?
И почему писать теперь нужно в какую-то Христианию?
Кстати, Христиания – это теперь всего-навсего Осло. Хотя бы это успокаивает наше воображение, воспаленное непонятными вопросами!
Для полноты картины необходимо отметить, что мемуары и Николаи, и Урбанского написаны крайне небрежно – их, по-видимому, никто и не пытался редактировать в смысловом отношении. Оба поэтому совершили чудовищные ошибки: Николаи отнес все описываемые события к началу 1914 года[iiii], а Урбанский – к маю 1912-го и неоднократно это повторил[jjjj], хотя сам же затем привел разнообразные фотокопии и дал подписи к этим фотокопиям, а также процитировал несколько документов, и везде там совершенно правильно указаны даты – дни и месяцы 1913 года!
Повод ли это для того, чтобы выразить недоверие таким мемуаристам?
Конечно, повод!
С другой стороны, не мог же Урбанский специально сфабриковать фотокопию вскрытого письма (где все с датами абсолютно правильно!) – зачем ему это было делать в 1931 году? Да и Ронге, наверняка ознакомившийся с этими мемуарами, не выступил в 1931 году или позднее с какими-либо возражениями или опровержениями!
Следовательно, текст письма, приведенный Урбанским и сильнейшим образом противоречащий сведениям, сообщенным Ронге, можно считать достоверным с высокой степенью уверенности.
Иное дело рубли, упомянутые Николаи, – и отсутствие сопроводительного текста при них!
Можно ли этому поверить?
Однако и эти сведения Николаи имеют определенное косвенное подтверждение.
Еще один заочный участник событий 1913 года, тогда – полковник Российского Генерального штаба и руководитель разведки Варшавского военного округа[kkkk] Н.С. Батюшин, не имевший прямого отношения к «Делу Редля», но весьма им заинтересовавшийся, оказался после Российской революции и Гражданской войны в парижской эмиграции. Упомянутый выход книги Николаи в 1923 году вдохновил Батюшина собрать нечто вроде научно-теоретического семинара по актуальным вопросам истории разведки и контрразведки. Этот семинар он решил составить из себя самого и двоих своих основных довоенных противников – Николаи и Ронге.