Разноречивы лишь сведения о том, когда именно состоялась их встреча. Вот два разных варианта в одном фрагменте:
«В январе 1924 г.[llll] состоялась встреча „трех китов“ руководства спецслужб начала XX в. – Макса Ронге, Вальтера Николаи и Николая Батюшина. Она не протоколировалась, ведь разведки умеют хранить свои тайны. Однако в дневниковой записи Вальтера Николаи сохранилось краткое описание этой встречи. Она проходила по просьбе Н.С. Батюшина. „Встреча была назначена на середину января 1926 г.[mmmm] в Вене, – пишет Николаи. – На второй день на нее прибыл также бывший шеф австрийской службы разведки Макс Ронге, в настоящее время он работает на важном посту в Министерстве внутренних дел, это назначение он получил в качестве награды за свои заслуге[nnnn] в войне“. Это была встреча и беседа трех знаковых фигур в истории спецслужб. Судя по дневниковым записям, она касалась в основном вопросов истории разведки»[oooo].
Можно ли так бессовестно халтурить? Или эта ошибка (описка) произошла лишь в электронном варианте книги, оказавшемся в нашем распоряжении[pppp] и изобилующим подобными ляпами? Все равно неприятно!
А вот и третий вариант рассказа о Батюшине и его семинаре – уже с третьей датой: «Известно также, что в 1930 году[qqqq] он по собственной инициативе встретился с Вальтером Николаи и Максимилианом Ронге. Достойные вчерашние противники остались при своих: никто из них не поведал друг другу о своих сокровенных профессиональных тайнах. Батюшину-изгнаннику это делало особую честь»[rrrr].
Об этой встрече имеется еще такое упоминание – с парочкой дополнительных красноречивых подробностей: Николаи, оказывается, прямо предложил Батюшину «передать немцам списки русской заграничной агентуры. /.../ Неизвестный агент иностранного отдела ОГПУ[ssss], которому стало известно содержание их разговора, доносил в Москву, что русский генерал вежливо, но твердо отказал Николаи в его просьбе, заметив, что это было бы „неэтично“.»[tttt]
Как видим, профессиональная сдержанность собравшихся «трех китов» имела весьма объективные обоснования!
Не исключено, однако, что благородство Батюшина было вынужденным: он мог практически не иметь сведений, интересующих Николаи, поскольку сам Батюшин отошел от разведывательной деятельности против немцев еще в 1915 году[uuuu], а данные о двух-трех незначительных агентах произвели бы жалкое впечатление.
Особой пользы, таким образом, стороны из этого семинара не извлекли. Но о чем-то они все же там побеседовали?
И вот что в итоге появилось в тексте книги самого Батюшина, изданной в Софии в 1939 году и переизданной в Москве в 2002 году: «Для отправки писем своим агентам я широко использовал услуги начальников шести пограничных железнодорожно-полицейских отделений – в Граево, Млаве, Александрове, Калишае, Сосновицах и Границах, которые лично или через доверенных лиц опускали мои письма в соответствующих государствах, для чего у меня имелся запас их почтовых марок. Этим же способом я отправлял притом в простых письмах из разных заграничных городов деньги своим агентам – исключительно в валюте той страны, где они проживали. Мне всегда была не по душе корреспонденция „до востребования“ с денежными к тому же в нее вложениями, так как и она сама своими адресами и ее получателями невольно мозолила глаза почтовым чиновникам.
Генерал Ронге в своей книге „Военный и промышленный шпионаж“[vvvv] очень подробно описывает, как такой первоклассный агент австро-венгерской службы полковник Редль попался только потому, что сношения с ним велись письмами „до востребования“ с денежными вложениями в русской валюте. Долго лежавшее на почте письмо дало повод не только обратить на него внимание, но даже и вскрыть его, что в связи с деньгами в русской валюте повело к установлению наблюдения за его получателем и раскрытию полковника Редля»[wwww].
Батюшин, как видим, читал очень подробное описание провала Редля, сделанное Ронге – непосредственно ниже нам предстоит его воспроизвести. Но при этом Батюшин перепутал, сославшись на рубли, указанные на самом деле в мемуарах не Ронге, а Николаи!
Ох уж эта память у старых разведчиков!
Так или иначе, но тему о рублях невозможно было обойти на встрече «трех китов», где присутствовали и Ронге, и Николаи, а следовательно Батюшин и Ронге (этот – незримо и беззвучно!) кое-как все-таки подтверждают достоверность воспоминаний Николаи!
Продолжим рассказ Ронге прямо с того места, на котором мы его прервали: «У нас не было никаких данных относительно личности адресата. Это лицо могло жить в Вене, но может быть вследствие болезни или других обстоятельств оно не могло получить письма. Может быть, это лицо жило за пределами Вены и лишь иногда приезжало в столицу. Опрос на почте не дал никаких результатов. Там не помнили, поступали ли раньше письма по этому адресу. Оставалось лишь надеяться, что адресат или сам лично явится когда-нибудь за письмом, или пришлет другое лицо. Конфискованное письмо, благодаря неосторожному обращению с ним, было приведено в такое состояние, что адресат немедленно понял бы, что дело неладно. Поэтому мы сфабриковали[xxxx] другое письмо, переданное через германский генштаб в Берлине, и поручили наблюдать за почтовым окошком»[yyyy] – совершенно четкое признание факта манипуляций, предпринятых с письмом-ловушкой!
А передавалось ли это письмо через германский генштаб в Берлине – это большой вопрос, к которому нам предстоит вернуться!
А вот объяснение того, что означали парижский и женевский адреса, ранее упомянутые Максом Ронге: «Мы не упустили из виду также осторожное наблюдение за другим концом следа. На парижский адрес мы не обратили внимания потому, что он не имел определенной фамилии, и потому, что боялись непосредственно угодить в пасть французской контрразведки, что могло бы испортить все дело. Иначе обстояло дело с г[осподи]ном Ларгье. Если это было то самое лицо, которое обслуживало нас в 1904-1905 гг. из Экс-Ле-Бэна и Марселя, то здесь можно было бы надеяться на результат. Мы узнали, что французский отставной капитан Ларгье жил на покое в Женеве. У нас явилось сильное подозрение, что он по-прежнему „работал“ на разные государства и имел в своем подчинении много людей.
/.../ результаты наблюдения показались мне достаточно важными для того, чтобы поставить на это последний грош из наших скромных денежных средств. /.../ до начала октября [1913 года] было собрано достаточно материала, чтобы анонимно обратить внимание швейцарских властей на операции Ларгье, направленные и против Швейцарии. /.../ Ларгье и два его главных помощника /.../ предстали перед судом, и Ларгье был выслан»[zzzz].
Жалобу на нехватку денег мы постараемся запомнить, имея в виду последующее.
Достоверность этой скандальной истории подтверждается и современным российским исследователем Михаилом Алексеевым, ценность публикаций которого невероятно высока потому, что в них чрезвычайно объемно представлены архивные материалы российской военной разведки начала ХХ века[aaaaa].
Алексеев сообщает: «В 1913 г. австрийцы провели целенаправленную акцию по компрометации деятельности российских и французских спецслужб в Швейцарии. /.../ Был собран материал /.../ и анонимно представлен швейцарским властям. Ларгье после суда над ним по обвинению в шпионаже выслали из Швейцарии. Судебный процесс и связь Ларгье, в том числе и с Гурко[bbbbb], подробно освещались на страницах франкоязычной печати. Обвинения австрийцев были не голословны. Действительно, Ларгье выступал в качестве агента-вербовщика и работал на Россию и Францию»[ccccc].
Ронге, таким образом, когда фабриковал письмо, предназначенное для неизвестного шпиона в Вене, работал и над «Делом Ларгье», каковое разрешилось в сентябре-октябре 1913 года – и тоже в результате подброшенного компромата! Недолго думая, Ронге и в сфабрикованное письмо включил адрес Ларгье.
Самое существенное здесь в том, что Ронге никогда бы так не поступил, если бы еще в тот момент заподозрил, что получателем письма может оказаться полковник Редль, потому что Редль заведомо больше знал о Ларгье в 1904-1905 годах, чем сам Ронге – ниже мы это поясним более подробно.
Интересно также, что Ронге позже даже не решился воспроизвести парижский адрес, якобы указанный в письме; не был ли он просто адресом французской контрразведки?
Затем на сцене возникли новые письма: «До середины мая поступило еще два новых письма на имя г[осподи]на Никона Ницетас, так что мы могли взять наше сфабрикованное письмо обратно. Усилилась уверенность, что шпион попадет в наши сети»[ddddd].
Так сколько же всего разных писем поступало на адрес неизвестного шпиона?
Всего таких писем оказалось, как нетрудно прикинуть, по меньшей мере четыре.
Первым был конверт, вскрытый майором Николаи в Берлине. Там содержалась крупная сумма в русских рублях и не было никакого сопроводительного письма.