Поэтому для сохранения и этого досье Редль должен был предпринять особые меры.
Логично предположить, что присутствие генерала Гизля при обыске квартиры Редля, где Гизль играл роль самого высшего по иерархии и главного по юридическим правам среди присутствующих лиц, и обеспечило именно ему возможность присвоить всю эту бесценную, как оказалось, документацию: в 1913 году невозможно было предположить, что второстепенный или третьестепенный персонаж, каковым Гитлер выглядел тогда, превратится со временем в первостепенную политическую фигуру мирового масштаба.
Неизвестно, обнаружил ли Артур Гизль оба упомянутых досье в квартире Редля 25 мая 1913 года или они находились где-то среди служебных документов Редля в его кабинете, не подвергшемуся тогда обыску, а возможно и где-нибудь еще в другом месте, но ведь что-то важнейшее постарался сообщить Редль в своем предсмертном письме к Гизлю и как-то еще продублировать эту информацию!
Ронге, очевидно не добившемуся самостоятельного успеха в шантаже и вербовке Гитлера в 1929-1930 годах, наверняка пришлось с кое-кем поделиться затем сведениями, собранными у него, а также и у уцелевших участников довоенной истории – у Хашека, Берана, Сладека и даже, возможно, у Хойслера.
Притом люди, добившиеся такой откровенности Ронге, наверняка принадлежали к гораздо более серьезной организации, нежели Министерство внутренних дел захудалой тогда Австрии, где трудился Ронге до конца 1920-х годов. Зато Ронге, поделившись с ними этой информацией, немедленно вернул свой прежний пост – и возглавил военную разведку Австрии.
В то же время отставной генерал Артур Гизль был тогда вполне дееспособным ветераном; он умер существенно позднее – 3 декабря 1935 года[mmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmmm] (его брат Владимир – 20 апреля (!) 1936 года[nnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnnn]). На тех или иных основаниях его (а также и его брата) можно было уговорить поделиться секретными сведениями и документами с заинтересованными лицами и организациями…
Вот потом-то Гитлера можно было снова приглашать на переговоры – и уж против такого приглашения Гитлеру было не устоять, и пришлось ему всерьез заинтересоваться, кому и зачем он теперь понадобился!..
Все это должно было окончательно утрястись заведомо до 1933 года, и вот при этом-то Гитлеру, похоже, не оставили права выбора: продолжать ли ему политическую карьеру или нет!..
На посту руководителя австрийской разведки Ронге оставался до марта 1938 года, когда произошел Аншлюсс Австрии.
В первый же день появления в Вене оккупантов они нагрянули к Ронге. Вальтер Шелленберг[oooooooooooooooooooooooooooooo] рассказывал в мемуарах: «Я должен был /…/ завладеть бумагами и документами тогдашнего руководителя статистического отдела, „абвера“ австрийского генерального штаба, полковника[pppppppppppppppppppppppppppppp] Ронге»[qqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqqq].
Однако обыск в служебных помещениях и на квартире у Ронге не принес ничего существенного[rrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrrr], хотя Шелленберг, по своему обыкновению, решил многозначительно заявить: «При промотре документов полковника Ронге мы не встретили никаких затруднений; однако для получения интересных результатов пришлось прибегнуть к помощи дешифровальщиков»[ssssssssssssssssssssssssssssss]. Как знать, долго ли Шелленберг сумел бы прожить затем, если бы действительно обнаружил нечто важное и сумел это прочесть!
Ронге добродушно усмехался, наблюдая тщетные усилия Шелленберга и его подручных. На последовавшее предложение Шелленберга поступить на службу Ронге ответил вежливым отказом.
На следующий день Ронге был арестован – и препровожден в Дахау[tttttttttttttttttttttttttttttt].
Через некоторое время Ронге напомнил о себе адмиралу Вильгельму Канарису (1887-1945) – тогдашнему шефу Абвера (германской военной разведки), а ныне – еще и общепризнанному британскому агенту[uuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuuu]: Ронге выслал из концлагеря поздравление Канарису с присвоением последнему очередного воинского звания[vvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvvv].
О дальнейшей судьбе Ронге, очевидно, призадумались. Теперь стало ясно, что сведения, которыми располагал Ронге, при отсутствии у него реальных документов, оказывались сугубо голословными, а потому не представляли собой особой важности и непосредственной опасности для кого-либо. Самому же Ронге (равно как и другим нежелательным свидетелям на теперь уже германской территории) не составляло никакого труда заткнуть рот, что и было ему наглядно продемонстрировано.
Вскоре затем, в августе 1938 года, Ронге был выпущен на волю: ему как раз приближалось 65 лет – законный пенсионный возраст. До 1945 года Ронге мирно проживал в Вене на пенсии, а затем, как упоминалось, снова нашел себе применение – помогать американцам в организации деятельности будущей австрийской разведки[wwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwwww].
Гораздо выразительней, чем у Ронге, сложилась судьба у Райнхольда Ханиша, умершего в 1938 году, напоминаем, в камере предварительного заключения.
А вот Кубичек приложил максимум усилий для того, чтобы уцелеть.
Гитлер, напоминаем, исчез из поля зрения Кубичека в августе 1908: в течение следующей осени Кубичек, завершив кратковременную службу в армии, безуспешно пытался отыскать друга.
Кубичек окончил затем музыкальное училище в Вене в 1912 году и получил должность второго дирижера в небольшом театре одного из австрийских городишек. Дальнейшие честолюбивые замыслы Кубичека были прерваны войной. Он получил тяжелое ранение в Галиции, а испытанные переживания и невзгоды сломали стержень его юношеских устремлений. Позднее он сделался мелким чиновником системы народного образования в австрийской провинции[xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx].
В 1933 году, когда Гитлер стал германским рейхсканцлером, Кубичек счел необходимым выслать ему поздравление. Поначалу оно затерялось в море подобных же посланий, но в августе 1933 года все же достигло Гитлера, немедленно выславшего теплый ответ на поздравление прежнего друга[yyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyy].
Когда при Аншлюссе Австрии происходил торжественный въезд Гитлера и он остановился в Линце, то Кубичек проявил чрезвычайные усилия, чтобы встретиться с ним. Гитлер находился в ратуше, и Кубичек пробился туда сквозь заслоны штурмовиков. Кубичек нес письма и рисунки Гитлера, предъявлял их стражам, те вызывали вышестоящее начальство – и такая процедура повторялась несколько раз. Наконец Кубичек оказался в зале ратуши среди почетных гостей, ожидающих появления фюрера. Гитлер вышел к публике – и сразу заметил и узнал Кубичека.
Гитлер был потрясен тем, что Кубичек сохранил его рисунки и письма. «Теперь они безраздельно принадлежат Вам» – торжественно провозгласил Гитлер. Он называл Кубичека на вы, но по уменьшительному имени – Густль[zzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzz].
Гитлер поинтересовался, чем занимается Кубичек и какие у него проблемы, и был очень удивлен, услышав, что никаких проблем нет. «Так не бывает» – заявил Гитлер и поинтересовался, есть ли у Кубичека дети. Оказалось, что у Кубичека три сына: все трое музыкально одарены, а двое к тому же имеют склонность к изобразительному искусству[a].
Гитлер немедленно заявил, что хочет принять участие в судьбе сыновей Кубичека. «Вы ведь помните, как мы бедствовали в Вене, а ведь срезу после того, как мы расстались, наступило самое ужасное время в моей жизни»[b] – невероятно красноречивое заявление Гитлера!
Кубичек отметил, что Гитлер выполнил свое обещание: всем троим сыновьям Кубичека была оплачена учеба в Консерваториуме в Линце за счет канцелярии рейхсканцлера. Двоим из них, занимавшимся изобразительным искусством, Гитлер организовал экспертизу какого-то (названного Кубичеком) профессора; Кубичек не упоминает о ее результатах.
Гитлер выразил желание посетить дом Кубичека (неподалеку от Линца) и вместе побродить по берегам Дуная и повспоминать прошедшее: «Здесь это невозможно – меня просто не выпустят на улицу». Но это намерение Гитлера не осуществилось – и в следующий и в последний раз они встретились по инициативе Гитлера на следующий год: на фестивале в Байрорте в августе 1939 года, прямо накануне начала Второй мировой войны[c].
Там между ними происходили беседы без свидетелей – и Гитлер мог убедиться в том, что Кубичек помнил все, что было нужно, и забыл то, что и требовалось забыть.
В этот раз Гитлер прямо предложил Кубичеку занять любой пост в музыкальных ведомствах Третьего Рейха в Берлине, однако Кубичек вежливо, но твердо это отверг[d]. И в дальнейшем он сторонился от всякой политики и власти, но в последние месяцы Третьего Рейха решил проявить демонстративную лояльность по отношению к Гитлеру – и вступил в НСДАП[e]. Похоже, что он предвидел возможность последующей чистки свидетелей, пришедшейся на апрель 1945.
После войны прошлое все же продолжало давить на Кубичека – и в 1951 году он, вроде бы по собственной инициативе, выступил с мемуарами, максимально благожелательными по отношению к Гитлеру.
Их венцом и стала сконструированная Кубичеком легенда о любви Гитлера к Штефани из Линца, максимально очеловечивающая образ фюрера.
Здесь Кубичек, очевидно, преследовал и собственные цели: Штефани тоже еще была жива и растрогалась теперь незамеченной ею любовью к ней великого Гитлера, а Кубичек обрел оправданный повод встретиться с ней – предметом своей прежней юношеской влюбленности.
В свою очередь Гитлер, старательно уничтожавший в 1938-1939 годах могилы своих предков, а тем самым – и материальные следы собственных детских преступлений, навсегда отвел тогда от себя основную угрозу, содержащуюся в досье, которым его завербовал Редль.