Под высшим слоем княжеств великих и удельных, с государственными правами, находим более многочисленные, мелкие удельные княжества, пользующиеся уже весьма ограниченными государственными правами. Незначительность владений таких княжат не позволяла им осуществлять свои наследственные владетельные княжеские права, и этот наследственный характер их власти проявлялся почти исключительно в полной независимости их суда и управления в отношении их доменов.
Эти княжеские владения, расположенные по берегам какой-нибудь одной маленькой речки или небольшого озерка, ограничивавшиеся нередко даже только частью маленького речного бассейна, и по размерам и по характеру управления не отличаются от владений бояр. Эти княжеские уделы – те же боярщины. Однако, независимость от великокняжеских властей, более или менее ограниченная в боярщинах, в этих княжеских боярщинах- уделах, в силу наследственных владетельных прав, проявлялась полнее. Маленькому князьку принадлежал обыкновенно в полном об'еме и суд до высшей юстиции, и право обложения подвластного ему населения.
В пределах московского великого княжества, то есть в собственных непосредственных владениях московского княжескою дома, в треугольнике, образуемом реками Москвою и Окою, удельное дробление не привело к разделению княжества на независимые части – уделы. Но на всем остальном пространстве центральной территории Удельной Руси, исключая Новгород и крайний Север, то есть между реками Клязьмой и Волгой и к северу, по рекам Мологе, Шексне и до Белозерского и Кубенского озер, всюду в XV веке явилось множество мелких уделов описанного, чисто-феодального типа. Дробление земли на мелкие уделы-сеньерии шло очень быстро, начиная с XIV века и особенно в XV и XVI веках. Рядом с удельными князьями является множество князьков, которые позднее назывались княжатами. По родственным отношениям и совпадающим с ними отношениям территориальным, их делят на 8 гнезд: князей Тверских, Рязанских, Суздальско-Нижегородских, Ярославских, Углицких, Белозерских, Стародубских, Галицких. К этим северовосточным князьям и княжатам присоединились позднее князьч южной Черниговской области, некоторое время зависевшие oт Литвы, князья Оболенские, Одоевские, Новосильские и другие.
Мелкие князья и княжата служили своим великим князьям, а затем под давлением рано получившего перевес над другими московского великого князя, волей-неволей вступили в служебную зависимость от него. Наравне с московскими боярами, княжата служат «воеводами»: военными начальниками и городскими наместниками. Но эти новые московские воеводы остаются князьями-государями в пределах своих наследственных владений. «Слуга» московского великого князя остается у себя дома князем-сеньером.
Эта яркая сторона феодальных порядков на русской почве точно выясняется нашими памятниками. Меня могут заподозрить, что я сгустил краски; но здесь это подозрение может быть рассеяно легче, чем по некоторым другим пунктам моего исследования. Рисуя положение княжат, я не прибавляю ни одной черты к тому, что выяснено В. О. Ключевским, а вслед за ним недавно С. Ф. Платоновым. Этот последний ученый, славящийся осторожностью своих выводов, говорит следующее. «Приходя на службу московским государям с своими вотчинами, в которых они пользовались державными правами, удельные князья и их потомство обыкновенно не теряли этих вотчин и на московской службе. Они только переставали быть самостоятельными политическими владетелями, но оставались господами своих земель и людей со всею полнотою прежней власти. По отношению к московскому государю они становились слугами, а по отношению к населению своих вотчин были попрежнему государями». Что же это такое, как не феодализм, и притом в основной черте классического французского феодализма – крайнем раздроблении верховной власти и слиянии ее с землевладением? <…>
§ 28. Процесс раздробления верховной власти.
Уделы мелких князей и княжат безусловно представляют собою учреждение, тождественное по своей природе с сеньериями феодальных князей разных рангов. В них выражается основное начало феодализма – раздробление верховной власти. Настаивая на таком тожестве основных начал удельного и феодального строя, я, однако, вполне признаю различия в процессе их образования. Но это два разных вопроса, и различие происхождения не может ослабить факта тожества двух учреждений.
Усилия некоторых наших историков свести сходство двух порядков к случайному сходству «моментов» развития – напрасны. Исторический процесс раздробления верховной власти оказывается по внешности, действительно, совершенно различным у нас и на западе. На западе, как известно, верховная власть, в момент крайнего ее ослабления, была узурпирована, главным образом, королевскими чиновниками, графами, а также некоторыми крупнейшими землевладельцами, баронами, опиравшимися на свою сеньериальную независимость (иммунитет). У нас никакой узурпации не было. У нас все государственные права княжат – наследственного княжеского происхождения; у нас все эти мелкие княжества возникли путем разделов. На западе чиновники и землевладельцы стали государями; у нас все удельные государи, большие и малые, одного княжеского рода Рюриковичей; ни один боярин, как и ни один наместник, не сделался и нас князем.
Такова разница в процессе феодализации у нас и на западе, столь резко противоположная, не с точки зрения основ или движущих сил развития, но по внешнему виду исторических событий. Возьмем сначала это противоположение так, как оно только-что формулировано: в противоположность западу, у нас ни один наместник и ни один боярин не сделался князем. <…>
Причиною крушения каролингской монархии было несоответствие обширного государства материальным условиям времени. «Постепенность культурного роста, – говорит Виноградов, – не допускает быстрого появления обширных и сложных государственных систем у молодых, не воспитанных историею, народов». Обширное централизованное государство не соответствовало эпохе натурального хозяйства, которое препятствовало централизации, связности частей, разрывая области на множество самодовлеющих хозяйственных мирков. Необходимую для обширного централизованного государства связность частей дает гораздо позже денежное хозяйство, связывающее части страны в одно целое торговым обменом, обусловливающее культурное об'единение, нивелировку племен, наконец, накопляющее в одном из пунктов средоточия власти капиталы, необходимые для прочного господства центра над окраинами. Обширная каролингская монархия возникла слишком рано, когда господствовало всецело натуральное хозяйство, которое не связывало а, наоборот, разобщало отдельные районы страны, как само-довлеющие хозяйственные мирки. Отсутствие экономической связности частей, отсутствие культурного единства, недостаток денежных средств и географическая разрозненность различных местностей вследствие недостатка путей сообщения совершенно обессиливали централизованное государственное управление.
Слабость же этого управления, недостаток государственной защиты вызывали частные союзы защиты, господский и мирской самосуд; политическая власть разъединялась соответственно разъединению хозяйственному. <…>
В Удельной Руси мы находим те же самые основные условия раздробления государственной власти, что и на западе. Мы находим: 1) географическую разрозненность; населенность редкими оазисами среди дебрей лесов и топи болот и недостаток путей сообщения; 2) хозяйственную разрозненность этих оазисов, обусловленную господством натурального хозяйства.
В эту пору, при первой колонизации северо-восточной Руси, население занимало прежде всего – как говорит Ключевский – «нагорные берега рек и сухие рамена по окраинам вековых непроходимых лесов. Так вытягивались жилые полосы, обитаемые острова среди дремучих, теперь исчезнувших, лесов и заросших или зарастающих болот». Многие, вновь населявшиеся, места были «ограждены отовсюду, яко оградою», по выражению житий, «великими и страшными дебри, и многими лесы, и зыбучими мхами, и непроходимыми блаты». В глухих болотистых углах нашего севера и до недавнего времени встречались деревни, в которые можно было проехать только зимою, когда замерзали болота. «Этими болотами и этою грязью – писал Герцен в 1840-х годах – защищались новгородцы некогда от великокняжеского и великоханского ига, теперь защищаются от велико- полицейского».
Эта-то обособленность отдельных населенных округов, больших и малых, эта географическая и экономическая разрозненность страны и была у нас, так же как на западе, главною причиною раздробления власти. Географическое и экономическое разъединение неизбежно обусловливало раз'единение политическое или государственное. Обособленные округа, самостоятельные экономически в условиях натурального хозяйства, отрезанные географически от других, у нас – «страшными дебри и непроходимыми блаты», или на западе во многих местах – горами, в других – также лесами и болотами обособлялись и политически. Князь или его наместник, при разрозненности, при раскиданности его владений, не мог обеспечить необходимой защиты населению; приходилось «защищаться» или управляться самим, или миром, или доверяясь господину-боярину; обособленные мирки всюду, как они сами кормились, так сами и судились. Этот «самосуд», в виде, как древнейшего мирского самоуправления, так и самостоятельного боярского господства, был всецело обусловлен географической и экономической разрозненностью, обессиливавшей государственную центральную власть.
Раздробление власти выражается не только в этом мирском и боярском «самосуде», не только в некоторых государственных правах мелких мирков: волостных общин и боярщин, но и в более полной государственной самостоятельности крупнейших округов: княжеских владений, уделов. Разделение верховной власти между удельными князьями, быстрое дробление страны на уделы с владетельными суверенными правами произрастает на той же почве, как и мирской и боярский самосуд, на почве экономической и географической разрозненности. <…>