Смекни!
smekni.com

Лифинцева Т. П. Философия и теология Пауля Тиллиха (стр. 43 из 50)

Очевидно, что есть разные виды забывания. Существует естественное забывание вчерашнего дня и большинства событий, произошедших в нем. Если вспоминать, то окажется, что некоторые из них мы еще помним; но постепенно и они забываются. Забывается весь день, а в памяти остается лишь то, что было в нем реально значи­мого. Таким образом, большинство дней нашей жизни исчезают в забытьи. Этот ес­тественный процесс забывания происходит без нашего сознательного участия, по­добно циркуляции крови. Но есть еще один аспект забывания, знакомый всем. Что-то охраняет нас от воспоминаний, когда воспоминания оказываются слишком тяже­лыми или болезненными. Мы забываем благодеяния, потому что бремя благодарнос­ти оказывается слишком тяжело для нас. Мы забываем прошедшие любови, по­скольку бремя долга, заключенное в них, превосходит наши силы. Мы забываем прошлые обиды, поскольку необходимость лелеять их разрушит наше сознание. Мы забываем о прошедшей боли, потому что нам все еще слишком больно. Забываем о прошлой вине, потому что не можем больше выносить ее жало. Такое забывание -это не естественная, повседневная форма забывания. Она требует нашего участия. Мы подавляем то, чего вынести не в силах. Мы забываем, погребая воспоминания внутри нас. Обычное забывание освобождает нас естественным путем от бесконеч­ного числа мелких событий. Забывание посредством подавления не освобождает нас, но нам кажется, что мы отделены от того, что причиняет нам страдания. Одна­ко это не полное освобождение, поскольку память похоронена внутри нас и воздей­ствует на каждое мгновение нашей жизни. А иногда она вырывается из темницы и наносит нам в упор сокрушительный удар.

Существует забвение, о котором говорит Ап. Павел, которое освобождает нас не от памяти прошлой вины, но от доставляемой ею боли. Великое древнее имя этого забвения - покаяние. Сегодня покаяние ассоциируется с болезненно-сладострастной эмоциональной сосредоточенностью на чувстве вины, но не с освобождающим заб­вением. Изначально "покаяние" (англ. "repentance") означало "поворот кругом", оставление позади неправедного пути и обращение к праведному. Покаяться означа­ет отбросить боль и муки совести в прошлое, не подавляя, но осознавая их и получая вопреки им слово одобрения. Если мы способны раскаяться, то способны забыть, но не потому, что забываемое для нас неважно, и не потому, что мы подавляем то, чего не в состоянии вынести, но потому, что мы вполне осознали свою вину и теперь мо­жем с этим жить. Теперь это навечно забыто. Именно так Апостол Павел забыл свое прошлое, хотя оно всегда оставалось с ним.

Этот вид забывания является определяющим в наших личностных отношениях. Такие отношения невозможны без молчаливого акта прощения, повторяемого вновь и вновь. Прощение предполагает память, и оно вызывает не то естественное забывание, как мы забываем о вчерашней погоде, но то великое "вопреки", которое говорит: я забыл, хотя я помню. Без такого забывания не могли бы с честностью и

10 Речь идет о немцах, нацистском варварстве и первых послевоенных годах (до образования ФРГ). 1' На деле слово "покаяние" - "метанойя" - означает фундаментальное "изменение ума" и всего ду­ховного состояния человека, его глубинное обновление.

чистотой продолжаться никакие отношения между людьми. Я вовсе не имею в виду формальное действие, когда просят прощения и прощают. Такие ритуальные дейст­вия, нередко совершаемые родителями и детьми, или друзьями, или супругами, не­редко есть проявление высокомерия с одной стороны и унижения - с другой. Но я говорю о длительном и устойчивом стремлении принять того, кто сделал нам боль­но. Такое прощение есть высшая форма забывания, это не забытье. Ошибка униже­ния другого отбрасывается в прошлое, и возникает возможность обновления отно­шений.

Забывание вопреки памяти есть прощение. Мы можем жить лишь постольку, поскольку наша вина прощена и таким образом вечно забыта. И мы можем любить лишь потому, что прощаем и бываем прощены.

III

Апостол Павел устремлялся к тому, что лежит впереди него. А что же впереди? Когда мы задаем этот вопрос, то задумываемся еще об одной форме забывания, а именно: что однажды мы будем забыты. Поскольку эта мысль для нас невыносима, мы подавляем ее. Мировая литература полна историй о том, что королям так же, как и нищим, напоминают, что они с неизбежностью умрут. Человек не может вы­держать предчувствия смерти, и он подавляет его. Но подавление не уничтожает по­стоянной тревоги, и в жизни каждого человека бывают моменты, когда даже само подавление не действует. Итак, мы спрашиваем себя: настанет ли время, когда я бу­ду забыт навсегда? Смысл этого страха смерти - в тревоге о том, что человек будет забыт теперь и навсегда. Ни одно живое существо не хочет быть отброшенным в прошлое без надежды на настоящее. Мощный символ этого состояния - погребение. Погребение означает удаление из сферы сознания, удаление с поверхности земли. Значение воскресения Иисуса Христа подчеркивается словами Символа Веры о том, что он был "погребен".

Поверхностный взгляд на тревогу смерти констатирует, что эта тревога - не страх реального процесса умирания, который может быть агонией, но также может быть и очень легким. Нет, в глубине своей тревога смерти - это тревога вечного забвения.

Человек никогда не мог свыкнуться с этой мыслью. Выражением крайнего со­противления вечному забвению является то, что греки говорили о славе как о побе­де над забвением. Сегодня в этом же смысле мы говорим об "исторической значимос­ти". Если человек может, он строит мемориальные здания или создает мемориаль­ные фонды. Утешительно думать, что нас могут помнить определенное время после нашей смерти не только те, кто нас любил, ненавидел или восхищался нами, но и те, кто никогда не знал нас после нашей смерти, кроме как по имени. Некоторые имена запомнились на столетия. Надежда выражена в гордых словах поэта "следы земных его дней не могут исчезнуть в вечности"12. Но эти следы, которые, безусловно, су­ществуют в физическом мире - это не мы сами, и они не носят нашего имени. Они не защищают нас от забвения.

Но существует ли вообще что-либо, способное защитить нас от забвения? То, что о нас знают в вечности и будут помнить в вечности - только это может спасти нас от ужаса вечного забвения. Мы не можем быть забыты, потому что о нас знают вечно, вне прошлого и будущего.

Однако, хотя мы и не можем быть забыты, мы можем забыть себя сами, а имен­но: забыть наше истинное бытие, забыть, что о части нашего бытия вечно знают и

12 "The traces of his earthly days cannot vanish in aeons". Источник не указан. Предположительно это P.M. Рильке (один из любимых поэтов Тиллиха), сборник "Часослов", где данная мысль неоднократно по­вторяется.

вечно помнят. И в зависимости от того, помним ли мы все это или нет, мы прожива­ем каждый час нашей жизни либо как предельно значимый, либо как бессмыслен­ный. Бесконечно значимо, чтобы мы не забыли самих себя, не забыли, что нам да­ровано наше индивидуальное, неповторимое, вечно ценное бытие. К несчастью, мы можем проглядеть, упустить, заключить в темницу наше уникальное бытие. Но если мы о нем помним и осознаем его бесконечную значимость, мы понимаем, что о нас знали в прошлом и не забудут в будущем. Ведь истина нашего собственного бытия коренится в том основании бытия, из которого мы вышли и в которое возвратимся. Ничто подлинно реальное не забыто в вечности, потому что все реальное исхо­дит из вечности и уходит в вечность. Я говорю сейчас обо всех людях и не только о людях. Ничто во вселенной не является неизвестным, ничто реальное не бывает полностью забыто. Атом, движущийся по неизмеримому пути сегодня, и атом, дви­гавшийся биллионы лет назад, укоренены в одном и том же вечном основании. Не существует абсолютно, полностью забытого прошлого, потому что прошлое, как и будущее, укоренено в Божественной Жизни. Ничто полностью не уходит в прошлое. Ничто реальное не бывает абсолютно утрачено и забыто. В Божественной Жизни мы пребываем вместе со всем реальным - что было, есть и будет. Только нереаль­ное внутри нас и вокруг нас уходит в прошлое навсегда. Именно это означает Страшный Суд: отделить в нас, как и во всем сущем, имеющее истинное и оконча­тельное бытие от преходящего и пустого. Мы никогда не будем забыты, но многое из того, что мы любили и к чему стремились, может быть забыто навсегда. Этот суд происходит в каждый момент нашей жизни, но сама жизнь скрывает этот процесс, и он обнаруживает себя лишь в вечности. А значит, давайте отбросим в прошлое и за­будем то, что должно быть забыто навсегда, и давайте стремиться к тому, что выра­жает наше истинное бытие и не может быть утрачено в вечности.

ВЕЧНОЕ СЕЙЧАС

Я есмь Альфа и Омега, начало и конец.

Ап21:6

То, что нас настигнет конец - это наша судьба и судьба всего сущего в мире. Вся­кий конец, который мы наблюдаем в природе и человечестве, громко оповещает нас: вас тоже настигнет конец. Этот конец может обнаружить себя в расставании с местом, где мы долгое время прожили, в прощании с кругом единомышленников и друзей, в смерти кого-либо из близких. Он также может стать очевидным для нас через фиаско в той деятельности, что придавала смысл нашей жизни, через факти­ческий конец всего периода нашей жизни - приход глубокой старости и даже в пе­чальных пейзажах поздней осени. Все это говорит нам: вас тоже настигнет конец!

И всякий раз, потрясенные голосом, напоминающим нам о конце, мы спрашива­ем в тревоге: а что это означает, что у нас есть начало и конец, что мы пришли из тьмы "еще нет" и устремляемся во тьму "уже нет"? Когда Бл. Августин задает этот вопрос, поиск ответа он начинает с молитвы. И это единственно верный путь, по­скольку молитва означает устремленность к вечному. Действительно, не существует другой возможности оценить время, кроме как увидеть его в свете вечного. Чтобы оценить нечто, мы должны частично находиться внутри него, частично - вне. Если бы мы полностью находились внутри временного, то не смогли бы возвыситься в молитве, созерцании и размышлении до вечного. Мы были бы порождением време­ни точно так же, как все другие существа, и не могли бы ставить вопрос о смысле времени. Но как люди мы осознаем вечное, к которому принадлежим, и от которого отчуждены временем.