Во вторник, 4 апреля, Мальцан вновь был вызван к Чичерину в гостиницу "Эспланад" для окончательного обсуждения проекта соглашения. Однако он явился со своим собственным и притом значительно ухудшенным проектом, из которого стало ясно, что Германия не отказывается от претензий по национализации, пока не откажутся другие страны, но напротив, настаивает на них. При этом Мальцан сослался на изменившуюся позицию Ратенау после его совещания с "кем-то еще из кабинета", на перемену своей позиции не пойдет и согласен только парафировать протокол, но не подписывать, так как нет согласия кабинета, который не может быстро собраться на заседание. Мальцан уклончиво говорил о созыве кабинета и обсуждении на нем документов3.
В изложении Г.В. Чичерина это выглядело так, когда все шло к согласованию, явился У. Мальцан, который до того времени разыгрывал из себя нашего величайшего друга и вдруг, как будто обиженный тем, что Ратенау помимо него сделал мне более выгодное соглашение для нас предложение, моментально переменил свою позицию и стал срывать соглашение. Он вдруг начал возражать против восстановления дипломатических отношений, заявив, что Германия не отказывается от возмещения убытков из-за национализации и не может гарантировать кредиты4. Чичерин был решительно против этого, так как весь политический смысл переговоров был в отказе хотя бы одного государства от претензий по национализации. "Это - центр споров". Новая формула Мальцана была неприемлема на Генуэзской конференции и с точки зрения тактики.
В делах третьего отдела германского МИД, пишет Ахтамзян, сохранилось последнее предложение по проекту соглашения советской делегации, которое она была готова подписать. На тексте стоит дата "4 апреля" и виза "Ма" (Мальцан), который и выдвинул формулировку о праве германского правительства на претензии по собственности германских подданных, национализированной в РСФСР. Согласно записи Мальцана, советские делегаты (ими были Чичерин и Литвинов) отклонили это требование, подчеркнув, что оно находится в противоречии с формулировкой, согласованной вчера с господином рейхсминистром Ратенау. Чичерин предлагал немедленно подписать готовый вариант соглашения, не ограничиваясь его парафированием, но немцы были против1.
В тот же день 4-го апреля советские делегаты были на завтраке у Ф. Дейча, который заискивал, пытаясь замять конфуз, вызванный шагом Мальцана. Немцы, присутствовавшие на завтраке, указывали на "огромную миссию Германии, которую история призвана осуществить в рамках планов консорциума"2.
Позже в беседах с английским послом в Берлине, лордом Д`Аберноном, Мальцан уверял, что не он, а именно Ратенау, противился подписанию соглашения ввиду предстоящей Генуэзской конференции, что Ратенау вообще был фактически противником восточной ориентации и стоял за более близкие связи с Францией, в особенности, что удивляет, зная позицию Франции и Англии3.
А. Ахтамзян считает, что Ратенау хотел использовать переговоры с Россией, чтобы оказать давление на Англию и Францию и добиться от них согласия на пересмотр Версальского договора4. Нам не кажется убедительным это утверждение. Точнее, на наш взгляд, выразился А.Н. Эрлих, писавший, что немцы хотели "пощекотать нервы" союзников5. Задачу попугать их, видимо, имела и немецкая пресса, много писавшая о встречах и переговорах в Берлине и даже о будто бы подписанном договоре с Россией6.
По итогам переговоров Чичерин дал 4-го апреля телеграмму НКИД, в которой сообщал, что немцы вели переговоры с нами, чтобы показать, что якобы хотят оглашения с нами, но по всему видно, что в действительности они хотели, чтобы ничего не вышло. Переговоры продолжатся в Генуе7. Позже, в письме в НКИД от 10-го апреля, Чичерин подвел невеселые итоги. "У нас с Германией ничего не вышло. Она из-за страха перед Антантой предпочитает отложить соглашение с нами. Правительство Вирта возлагает какие-то надежды на возможность умаслить или умилостивить Англию. Мы, таким образом, уехали из Германии ни с чем". Но, продолжил Чичерин, факт переговоров, ставших тут же достоянием гласности (во всех странах - Г. С.) очень много комментировался в печати, которая делает "многозначительные выводы". К тому же договорились, что обе делегации в Генуе будут друг друга информировать и поддерживать, "таким образом, нечто конкретное было сделано, несмотря на срыв Германским правительством переговоров о соглашении … было все время ясно, что Германия … не хочет соглашения, в особенности перед Генуей"1.
Из телеграммы и письма ясно, что Чичерин был огорчен и даже рассержен таким приемом в Берлине и, видимо, потому оставил такое возмущенное саркастическое описание своих бесед с немецкими представителями2. В какой-то мере это объяснялось болезненным состоянием наркома. Ленин заметил, что Г.В. Чичерин "болен и сильно", что его надо лечить и, обращаясь к Чичерину в феврале 1922 года, писал: "Тов. Чичерин! Вы чрезмерно нервничаете"3. Напомним, что оказала свое влияние информация К. Радека. Она, возможно, способствовала негативной реакции наркома. Зная итог, удивляет, конечно, мрачный взгляд на перспективы заключения договора.
На самом деле не может быть и речи о поражении или крупной неудаче советский дипломатии. Потерпела крах попытка, с самого начала рискованная и не очень обоснованная, вырвать согласие немцев на договор перед конференцией в Генуе. Несмотря на пессимизм Чичерина берлинские переговоры принесли и положительные итоги. Газеты писали о них, создавая впечатление чуть ли не двойственного союза. Пресса уверяла, что теперь Чичерин может рассчитывать на поддержку немцев в Генуе, что в России и Германии "от всего сердца" приветствуют сам факт переговоров4. Конечно, в таких заявлениях был элемент игры. Немецкая пресса намеренно раздувала слухи о якобы предстоящем договоре, чтобы припугнуть дипломатию Антанты5. Но сводить такую позицию только к шантажу тем не менее нет оснований.
Опираясь на эти документы, Зарницкий и Сергеев нарисовали просто карикатуру на переговоры в Берлине: "Чичерин встретился с Виртом и Ратенау". Эта была странная встреча, ее собеседники что-то недоговаривали, осторожничали, видимо, стеснялись друг друга?! Ратенау рассыпался в любезностях, заверял в дружбе и одновременно старательно обходил все, что могло быть истолковано как желание идти на сближение ...". Обычное двуличие буржуазной дипломатии у Ратенау было как-то особенно отвратительно?!; по-торгашески набивал себе цену, а сам готов в то же время продаваться тому, кто больше даст, тайно рассчитывал, что это будет все-таки не Россия, а Англия … Среди своих (т.е. советских дипломатов) "… немало крепких слов раздавалось по адресу Ратенау и его окружению"1.
По сообщениям немецких дипломатов в Москве пришли к различным оценкам, в общем (особенно в официальных кругах), сдержанным, но не отрицательным. Как писал К. Виденфольд, Советское правительство радуется от всего сердца, что оно до созыва Генуэзской конференции пришло к известному соглашению с Германией; но и с немецкой точки зрения "следует с удовлетворением приветствовать результаты переговоров в Берлине2.
Германский МИД оценил сообщение в прессе о приеме русской делегации и обхождении с нею в Берлине (положительно для РСФСР) и опасался лишь возможной радикализации настроений в Германии в связи с соглашением о признании Советской страны3.
Действительно, переговоры состоялись, позиции и требования обеих сторон были выяснены. Главным итогом - и тут мы согласны с А.А. Ахтамзяном - явилось согласование основного содержания такого будущего соглашения4, сближение двух проектов - советского и немецкого, кроме одного пункта (о претензиях по национализации), выдвинутого немцами явно для того, чтобы оттянуть подписание договора до Генуи. Обе стороны подтвердили готовность продолжить переговоры в ходе конференции и вообще поддерживать там тесный контакт и помогать друг другу.
Основная, трудная и кропотливая работа, начатая более года тому назад увенчалась в общем положительным успехом и создала неплохие перспективы. Переговоры в целом, считает автор комментариев к сборнику документов о советско-германских отношениях, заслуживают положительной оценки5.
С такими итогами советская делегация в конце дня 4-го апреля отбыла из Берлина в Италию. Ее провожал А. Мальцан. По его словам, проводы прошли в теплой обстановке. "Я выразил им (советским делегатам - Г.С.) - писал Мальцан в записке для своего МИДа, - имея ввиду сегодняшний дождливый день, нашу надежду, что итальянское солнце, возможно, даст нам новое вдохновение и новые формулировки, которые были бы приемлемы для обеих сторон"6. На следующий день, 5-го апреля, состоялось ожидаемое заседание германского кабинета под председательством президента Ф. Эберта. Там были подведены немецкой стороной итоги берлинских переговоров и обсуждена линия германской дипломатии на воздержание от подписания соглашения с Советской Россией до Генуи. Линию одобрили все, в том числе и Эберт, решительно настроенный против договора с Россией1.