Ратенау на этом заседании и позже, уже после Генуи объяснял свою позицию тем, что русские в Берлине были довольно несговорчивы, неприступны, их требования были жесткими, их желание пойти навстречу - ничтожным. Они выдвинули "… гораздо более далеко идущие требования, на которые не пойти не могли, а с другой стороны, отказались идти на уступки, от которых мы не могли отказаться и которые были нам предоставлены в Генуе". Нельзя было заключить договор в Берлине и по причине психологической. "Была бы большая разница в настроениях и в воздействии на весь окружающий мир"2.
А. Ахтамзян считает, что линия Ратенау не выдерживает критики, так как сводит все причины к негативной позиции русской делегации3.
В Генуе, в специальном документе, немецкая сторона объясняла отказ от соглашения в Берлине тем, что германское правительство не хотело допустить, чтобы его упрекнули в том, что оно прибыло на международную конференцию, чтобы помешать ее работе. Теперь ясно, какие невероятные последствия имело бы преждевременное заключение договора: велась бы сильная агитация против Германии. Франция заняла бы отрицательную позицию, из-за чего возникла бы опасность срыва конференции4. Такое объяснение ближе к реальности. Германия боялась реакции Антанты, имея ввиду самый острый и болезненный для немцев репарационный вопрос. Ратенау очень хорошо понимал эту опасность. Между тем в Генуе возникла не очень ясная и прочная, но все же надежда смягчить остроту проблемы репараций и толкнуть союзников дальше, по пути ревизии Версальского договора. Определенные чаяния Ратенау связывал с планом консорциума, в случае успеха которого менялась роль Германии - она становилась на один уровень с его участниками, вчерашними победителями, обеспечивалась их благосклонность и в других вопросах. Встречи на международной конференции сулили и другие возможности, пока неизвестные, и терять их, подписав договор с Россией, страной, стоящей фактически против всего буржуазного мира, Ратенау, естественно, не хотел. Он желал обеспечить германской дипломатии свободу рук, и его можно понять.
Как полагает Ахтамзян, Ратенау в то же время был склонен продолжить сложную дипломатическую игру с использованием Советской России, игру на ее противоречиях с Западом5. Но речь шла не просто об использовании России как инструмента давления. Ратенау понимал необходимость опереться на Россию, не оттолкнуть ее возможного, набиравшего силу и влияние партнера, разумеется, не подчиняя ей немецкие интересы. Он осознавал все значение договора с Москвой, представлял перспективы в случае его заключения, определенной переориентации внешней политики Берлина в сторону большого доверия к России. Надо думать, что он представлял и возможные последствия этого поворота в сторону общего для Европы идеологического противника. Не исключено, что эти последствия пугали его. И все же он говорил: "Ни на одно мгновение у нас не возникало ни малейшего сомнения в том, что об отказе от заключения договора для Германии не могло быть и речи"1.
Таковы были итоги переговоров и немецкой позиции на них. Решение правительства Германии одобрить эту позицию означало одобрение и линии В. Ратенау. Президент Ф. Эберт назначил делегацию на Генуэзскую конференцию. В нее вошли рейхсканцлер Й. Вирт, министры: иностранных дел В. Ратенау, финансов А. Гернес, экономики Р. Шмидт. Среди советников и экспертов делегации были лишь директор А. Фон Мальцан, статс-секретарь Э. Симсон, известный экономист и деятель социал-демократов Р. Гильфердинг, другой социал-демократ, депутат рейхстага Р. Брейтшейд, военные, ученые и др. Всего 27 человек. Их полномочия были определены достаточно точно: " … отдельно или совместно с полномочными представителями прочих государств, участвующих в конференции, вести переговоры по всем вопросам, входящим в программу конференции, и в случае необходимости заключать по ним соглашения с оговоркой о ратификации"2. С этим германская делегация отправилась в Геную, навстречу одному из самых важнейших в истории новой Германии событию.
ГЛАВА 4. ГЕНУЭЗСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ. РАПАЛЛО.
Экономическая конференция европейских держав открылась в Генуе в три часа пополудни 10 апреля 1922 года в великолепном старинном дворце Сан-Джорджо. В ней участвовало 29 государств (с доминионами Великобритании - 34). США решили не участвовать в конференции, но в то же время ставили целью, как писал их посол в Италии Р. Чайлд, не дать Советской России проявить себя и заключить какое-либо соглашение1.
На открытии конференции присутствовали многочисленные делегации, представители делового мира, прессы (всего было около 700 журналистов), светская публика чуть ли не из всех европейских столиц - всего около 2000 человек2. Это было наиболее представительное собрание в Европе, имевшее место после войны. Д. Ллойд Джордж назвал ее самой важной конференцией после Версальской3.
Были приняты необычайные меры по охране конференции и ее участников. Побывавший в Генуе в те дни Эд. Эррио отметил, что город был, казалось, на осадном положении, карабинеры стояли у дверей отелей и охраняли выходы из тупиков4.
Вопреки пророчествам Мальцана, стояла хмурая ненастная погода, почти непрерывно шел дождь и Эррио писал об угрюмой пасхе 1922 года.
Делегации разместились в предместьях Генуи, в окружавших город маленьких поселках, городках и виллах. Граф Д`Альбертис предоставил свою роскошную виллу на высоком холме главе английской делегации и неформальному лидеру конференции Ллойд Джорджу. В местечке Сан-Маргерит, входившем в округ Рапалло, разместилась в гостинице "Палаццо-Империал" делегация РСФСР. Относительно близко, в Сан-Лоренцо, остановилась немецкая делегация.
Повестка дня конференции была утверждена Советом Антанты еще 13 января. Она включала рассмотрение вопроса о проведении в жизнь резолюции совещания в Каннах (январь 1922 года), укрепление европейского мира и ряд вопросов, связанных с репарациями. Последние были, однако, сняты с повестки в связи с отставкой Бриана и изменениями позиций французского правительства5.
Конференцию открыл ее председатель итальянский премьер-министр Л. Факта, говоривший об экономической разрухе в Европе и предлагавший программу ее ликвидации, фактически представленную Францией. Была зачитана приветственная телеграмма главы французского правительства Р. Пуанкаре, который взял на себя, находясь в Париже, руководство делегацией своей страны. Официальный глава этой делегации министр юстиции и по делам Эльзаса и Лотарингии Луи Барту оказался под неустанным контролем Пуанкаре, присылавшим каждодневно (и не одну) "руководящую" телеграмму. "Эта - уже 900-я", - сказал Барту Ллойд Дждорджу, показывая ему очередную депешу1. Эти депеши, писал потом Ллойд Джордж, оказались своего рода арканом для Барту, заставляя его вести себя как "придирчивый критик"2.
Затем большую речь произнес британский премьер. За ним выступил германский Канцлер Й. Вирт. Он демонстративно говорил по-немецки, говорил долго, монотонно и утомительно, жалуясь на особо тяжелое положение Германии, ждущей международной помощи3. Речь утомила публику.
По поводу речи Вирта один из журналистов сострил, что германский делегат решил перенести всю тяжесть германской репарации на своих слушателей4.
Получил слово глава советской делегации Г.В. Чичерин. Он произнес речь сначала на французском, затем тут же - на английском языке. Она поразила всех и сразу же высоко подняла авторитет советской делегации. В речи Чичерин поставил вопрос о разоружении. Против сейчас же (и резко, допуская выражения, не принятые в дипломатии) выступил Л. Барту. Чичерин дал ему вежливый, но твердый отпор. Возникло напряжение, которое Ллойд Джордж снял, призвав делегатов "не перегружать корабль перед бурей"5. Газеты отнесли Барту к "первым жертвам русских"6.
Начало работы конференции показало, что есть противоречия между позициями западных держав: Антанты и Германии, Англии и Франции. Появились признаки некоторой изолированности французской делегации. Германские дипломаты решили, что могут рассчитывать на благосклонность англичан. После выступления представителей ряда малых стран пленум конференции закончился и работа перешла в политическую и три экономические комиссии. Они начали заседать на следующий день 11 апреля и занялись малозначащими вопросами … В их составе были немецкие и русские представители. Комиссии вели свою рутинную деятельность, а делегаты конференции занялись поиском контактов в ожидании следующего пленарного заседания.
В германской делегации сразу же произошло разделение функций. Ее глава, канцлер Вирт, взял на себя, так сказать, представительскую роль. Он произнес гневную речь на первом заседании и, похоже, устранился от черновой деятельности по налаживанию контактов и решения хотя бы предварительно текущих вопросов. Немцы прибыли в Геную, имея ввиду найти новые подходы к главной проблеме - репарациям. Они вступили в деловые связи со многими делегациями. Члены делегации, советники и эксперты занялись активной деятельностью в этом направлении. Их направляющим центром был Ратенау. Прибыв в Геную, Ратенау разместился в гостинице вместе со всей делегацией. Обстановка в отеле была, видимо, более чем скромной ("второразрядной, но терпимой", - отмечал позже министр). Стояла холодная дождливая погода. Все это не радовало Ратенау.1 Не вызвала восторга у него и работа конференции. Генуя, - писал он статс-секретарю министерства иностранных дел Э. Ханиэлю фон Хоймхаузену 17 апреля, - прежде всего занималась только обменом избитыми фразами по вопросам экономики, в которые " .. мы по возможности старались внести ясность, чтобы они не оставались фальшивыми или вредными банальностями". Ратенау собирался своим выступление "несколько оживить эту атмосферу пошлости". Наиважнейшими вопросами остался международный заем, шансы на который не очень велики2.