Целью всей беседы было убедить немцев в том, что:
1) переговоры западных держав с Россией близки к завершению;
2) предстоящее соглашение с Россией не устранит серьезных отрицательных для Германии моментов, т.е. трех вредных для нее пунктов Лондонского меморандума;
3) информация Джаннини "была лишь призывом к Германии присоединиться к соглашению, на которое она уже не могла оказать никакого влияния"1.
Ратенау, видимо, был потрясен таким откровенным предложением, не сопротивляясь, признать свое поражение, приняв изоляцию и неравноправность немцев. Ратенау, Мальцан и другие немецкие представители решили, однако, что весь этот эпизод побуждает их поступать, как им заблагорассудится, исходя из своих интересов.
Конечно, визит и рассказ Джаннини удивляют. Можно предположить, что союзники были уверены: немцы это "проглотят" без сопротивления и это даст Антанте дополнительный козырь в переговорах с русскими. Ратенау и Мальцан сообщили о визите Джаннини англичанам, но те не проявили никакого интереса. Видимо, соглашение русских с немцами, полагает Ахтамзян, не считалось возможной альтернативой2. Поэтому-то Джаннини так подробно информировал немецкую делегацию. Надо думать, что так же полагал пославший его министр иностранных дел Италии Шанцер. И все же недоуменные вопросы остаются. Остаются сомнения и другого рода. Например, знали ли англичане заранее о визите Джаннини и как оценили его итоги? В конце концов, зачем вообще надо было тревожить немцев и подталкивать к русским? Убедительного ответа ни источники, ни известная литература не содержат. Американский историк Д. Феликс пишет, что "нельзя объяснить смысл сообщения Джаннини немцам"3. Кстати, когда Рапалльский договор был подписан и журналисты стали выяснять детали этого события, снова всплыло имя Джаннини. Он поместил в итальянских газетах заявление, в котором отвергал слухи о том, что он был информатором немцев и чуть ли не посредником в подписании договора. Он выразил особое недовольство немцами, повинными будто бы в распространении этих слухов. Факта и Шанцер взяли Джаннини под защиту, уверяя, что ему было поручено всего лишь осведомить германскую делегацию о ходе совещания на вилле Альбертис4.
Тревога немецкой делегации достигла своего пика. Они увидели, что с ней, с интересами Германии не желают считаться, их отстраняют от решения вопросов о восстановлении Европы (и России), что кольцо желающих получить репарации с Германии сужается и 116-я статья зависла над немцами как страшная опасность.
Возмущенный всем этим Ратенау категорически заявил, что в таком случае Германия, не выявляя своего отношения к лондонскому меморандуму, будет искать помощи сама ("иные гарантии") против применения к ней 116-й статьи где только сможет1. Продолжая попытки встретиться с англичанами, Ратенау решил ввести в дело "иной вариант", уже готовую договоренность с Россией. Возможно, он хотел оказать давление на английскую дипломатию. Во всяком случае, уже 14 апреля, сразу же после ухода Джаннини, т.е. уже поздно ночью, Ратенау дал немедленное задание своим сотрудникам возобновить контакты с русскими, чтобы немедленно продолжить обмен мнениями, прерванный в Берлине2. Мальцан позже вспоминал: "Я установил телефонную связь с А. Иоффе и договорился с ним о встрече на следующее утро в 10 часов в "Палаццо Империал". На встречу пришли А. Иоффе и Х. Раковский. Они подробно информировали о ходе переговоров на вилле Альбертис, оценив их в целом, несмотря на трудности и противоречия, как удовлетворительные. Советские делегаты говорили, что они хотят сотрудничать и с немцами, и что лучшее обеспечение общих интересов - подписание соглашения3. Мальцан на это не ответил, но было решено продолжить контакты. Пока шла эта беседа на веранде "Палаццо ди Реале", советник германского посольства в Италии Дюфур ожидал Мальцана, чтобы ехать к англичанам и сообщить о встрече с русскими. Однако встреча с британцами утром не состоялась. Лишь во второй половине дня Мальцан два часа беседовал с советником британского премьера Уайзом, сообщив ему о предложениях русских. Он просил союзников в свою очередь пойти на уступки немцам по ряду статей Версальского договора, сделав максимальные усилия, чтобы побудить англичан к сделке. Уайз не высказал особого удивления контактов русских и немцев, о которых уже было доложено Ллойд Джорджу и предупредил, что Англии одной трудно сделать немцам что-либо для облегчения ситуации. Уайз подтвердил, что переговоры на вилле Альбертис продолжаются и протекают успешно4. Вечером того же дня из разных источников, в том числе от итальянцев, голландцев и других, просочились неофициальные сообщения о том, будто бы успешно завершено соглашение России и Антанты, а Германия оставлена в стороны5. В тот же день, 15 апреля, но уже во второй половине дня, Мальцан снова встретился с англичанами, которые сообщили о переговорах с русскими. Он просил у них поддержки в репарационном вопросе, но снова получил уклончивый ответ6.
Таким образом, обстановка менялась и обострялась к явной невыгоде для германской дипломатии. Да и среди других участников конференции царила тревога. Журналисты терялись в догадках, пишет И.И. Минц, относительно того, что происходит за стенами виллы. Нервы у всех были напряжены. Члены делегаций беспрерывно сновали из одного отеля в другой, распространялись самые разноречивые слухи. Большинство склонялось к выводу, что советская делегация, видимо, добилась соглашения с Антантой против Германии. Немецкая делегация "была подавлена", - пишет Минц. Она уже жалела о холодном приеме, оказанном Чичерину в Берлине1. Все происходившее заметно беспокоило Ратенау и Мальцана. Более того, Ратенау был в отчаянии. Все его планы рушились. Германская делегация настороженно обсуждала положение и в конечном счете решила, что в настоящий момент ничего нельзя предпринять2.
Тревога, опасения, страхи, вполне возможно, и имели место у немецких дипломатов. Но отметим, что они были в курсе основных событий в переговорах России и Антанты. Они могли не знать деталей, но в целом представляли всю картину. Их беспокоило то, чего не могли сообщить их информаторы: чем и когда закончатся эти переговоры? Кто кому уступит, а главное за чей счет - России или Германии - завершится эта сделка.
В этих условиях немцы должны были вести и вели двойную игру. Н.Л. Рубинштейн пишет, что немцы вели эту игру, чтобы "обмануть советскую делегацию"3. Но разве немцы не хотели обмануть союзников?! Речь шла не об обмане, но о том, когда и как использовать средство, о котором союзники знали, но которому, видимо, не придавали значения.
Речь шла об уже почти завершенной договоренности с Россией. Немцы о ней не забывали ни на миг. Об этом свидетельствует интересный документ, который 15 апреля, т.е. за день до подписания договора с РСФСР, был отправлен из Генуи в Берлин О. Мюллером рейхспрезиденту Эберту. Мюллер писал, что надо с осторожностью подходить к сообщениям между Россией и Западными державами, что " … как показали наши контакты с русскими, сообщения о продвижении этих переговоров и об их итоге опережают собою факты". А далее раскрывались намерения немцев: "Мы по-прежнему находимся в контакте с русскими. Имеется полная возможность прийти к договоренности. Прилагаем все усилия к тому, чтобы использовать эту договоренность, помешать заключению соглашений между русскими и западными державами без нашего участия". Это говорило о бдительности, активной позиции немецкой дипломатии, вовсе не собиравшейся без боя сдаваться натиску Антанты. Немцы все время следили за ходом событий, отслеживали действия советской делегации, тут же передавая все сведения англичанам4.
Имея относительно полную информацию, и не только от англичан, о происходившем на вилле Альбертис, немцы в общем представляли себе возможную опасность того, что Россия в последний момент уступит Антанте, обманув немцев постоянными заверениями о своем доброжелательстве к ним, выступит объединено с русскими на основе 116-й статьи. И тогда Германия проиграет, и очень серьезно.
Конечно, немцы нервничали. Особенно волновался Ратенау, человек эмоциональный и чуткий. Его тревога и волнения передавались другим членам делегации. Ведь возникала угроза не только дискриминации, но и поражению германской делегации на конференции. Было чего опасаться и от чего приходить в отчаяние.
И все же нам представляется, что отечественные историки, особенно в работах 40-60-х годов, сильно преувеличивали степень тревоги, растерянности и чуть ли не паники среди германских дипломатов, особенно у Ратенау1.
Напряжение было огромным, обстановка - сложной. Нельзя было пропустить благоприятный случай. Г.В. Чичерин сильно волновался, был весьма нервно настроен и находился в возбужденном состоянии. Как вспоминали Любимов и Эрлих, наркома, казалось, нисколько не волновала борьба вокруг Лондонского меморандума, от имел в уме иное. Похоже, что кроме него никто не подозревал, что остались считанные часы до важнейшего события2.
Необходимо подчеркнуть, что Чичерин не был в восторге от работы членов делегации, каждый из них имел свои амбиции, что раздражало наркома и мешало выработать собственное отношение к немцам и Ратенау3.
ГЛАВА 5. ДОГОВОР В РАПАЛЛО
Между тем "нужный момент" приблизился. В субботу немцы были огорчены и раздосадованы: 15 апреля снова пошли слухи о продвижении переговоров союзников и русских. Напряженность и огорчения от "предательства" и союзников, и русских усиливались. Очередную неудачу принесли попытки установить контакт с англичанами. Три попытки Вирта и Ратенау связаться с Ллойд Джорджем не дали результата, как и более ранние усилия, когда Ратенау два раза письменно и один раз по телефону просил премьера о встрече. Все три просьбы были отклонены1. Это крайне обидело немецких дипломатов. Весь вечер 15-го просидели они в вестибюле своего отеля, мрачные и встревоженные, а затем отправились по комнатам в состоянии крайней утомленности и упадка духа2. В делегации сложилась отрицательная эмоционально-психологическая атмосфера. Учитывая сложившуюся обстановку, советская делегация решила сделать немцам предложение встретиться и довершить соглашением давно начатое дело. Около 2-х часов ночи уже 16 апреля из приемной советский делегации позвонили в отель, где жили немцы.