Г.М. Трухнов отождествляет позиции Вирта и Ратенау, обвиняет их в непоследовательности во время переговоров в Берлине в апреле 1922 года, что вызвало недовольство у более последовательных буржуазных кругов, заинтересованных в торговле с Советский Россией5.
Почти все современники Рапалло согласны в том, что именно Ратенау не хотел подписания этого договора, противился ему и поставил подпись против своей воли. Это объяснялось исключительно прозападной ориентацией министра, его надеждами на единый фронт в Генуе, что позволило бы осуществиться его заветной мечте о консорциуме для России. Никто не говорит об артирусских или антисоветских высказываниях Ратенау - их не было, никто не указывает каких-либо личных причин для сопротивления договору. Почти никто не вспоминает, что Ратенау готовил договор к подписанию во время встречи с русскими в Берлине и не отрицал ни тогда, ни раньше необходимости такого договора, и ничем не мешал его подготовке. Но подписывать до Генуи он не хотел, и мы знаем по каким причинам6.
Общее мнение о сопротивлении Ратенау договору возникло позже переговоров и подписания на основе версии, сообщенной Мальцаном послу Д`Абернону в 1926 году. В ней Ратенау изображался противником всякого сближения с Россией. Эту версию поддерживал и Дж. Ф. Кеннан, который писал: "Дольше всех тянул с подписанием Ратенау. Он особенно строил иллюзии об урегулировании международных дел (с Россией и Западом), веря как промышленник в экономическую интеграцию Европы. В этом отношении от на 40 лет опередил свое время … . Среди бывших в Генуе делегатов он меньше всех хотел бы порвать с Западом из-за русских". Почти все это то же со слов Мальцана, который, как полагал Кеннан, может быть, хотел "завуалировать (?) колебания Ратенау"1.
Один германский дипломат утверждал, что Ратенау позднее, незадолго до своей смерти, говорил о договоре в Рапало: "Мне всегда казалось, что он в лучшем случае лишь отчасти стоял за него"2. Член репарационной комиссии от Германии К. Бергман писал: "Это басня, будто Ратенау был движущей пружиной Рапалльского договора. У него были серьезные сомнения в отношении его, и он лишь тогда решился завершить дело с русскими, когда ему стало ясно, что договор Вирт подпишет и без него"3.
Журналист Х. Кесслер считал, что Ратенау неохотно подписал договор и что он без сомнения хотел бы иметь дело с Россией совместно с другими западными державами4. Отмечалось, что Ратенау противился договору, так как понимал, что он означал крах его любимой идеи консорциума для России5.Назывались и другие мотивы, толкавшие Ратенау на сопротивление договору. И все же он его подписал. Естественно, надо разобраться в причинах, которые привели Ратенау в Рапалло. Как министр иностранных дел, Ратенау должен был учитывать все цели и задачи, поставленные интересами Германии. Он понимал всю опасность неожиданного и открытого сближения с РСФСР на виду у "всех" перед лицом Западных держав. Он был готов поддержать Советскую Россию, и мы это видели ранее, но только там, где его позиция совпадала с немецкой и ей способствовала, не более того. Было бы ошибкой, говорил он, ориентировать нашу политику только на Восток, оставив без внимания Запад6. Этой линии держался Ратенау и в Генуе, представляя тяжелые последствия возможного шага. Но как трезвый политик, он учитывал и возможную изоляцию Германии теми же союзниками, которые и сами хотели использовать Россию, сохраняя пресловутую статью 116. Соглашение с РСФСР как раз устраняло эту угрозу.
Как дамоклов меч над Германией (и Ратенау) висел вопрос о репарациях, и преждевременный договор с Россией мог резко осложнить и обострить этот вопрос. Надо было ладить с Антантой. Немцы, видимо, хотели получить в Генуе "хорошую отметку за свое поведение", т.е. какие-то льготы по выплате репараций. Бергман и другие члены немецкой делегации, получив задание от Ратенау, вели полуофициальные переговоры с французскими и бельгийскими делегациями, а также с банкирами о возможности займа для погашения репарационных платежей1.
Ратенау все еще надеялся, что англичане поддерживают его идею консорциума, который взял бы на себя упорядочение отношений между Европой и Россией. Х. Кесслер считал, что в этом "суть дела"2.
Германская дипломатия понимала, что союзники хотят использовать немцев против русских, и она охотно подыгрывала Антанте, но хорошо понимала и всю опасность превратиться в ходе этой игры в бессловесный инструмент, не получающий никаких наград за послушание.
Ратенау видел и другое: необходимость в игре с союзниками иметь опору. В прочность русских, а тем более в успех их усилий Ратенау в начале конференции, видимо, не верил, как и другие. Но по ходу событий советская дипломатия обнаружила и твердость, и гибкость. Речь пошла уже не только о том, чтобы нейтрализовать использование русских против Германии, но и в том, что на них можно опереться. По мере ухудшения позиций немецкой делегации в Генуе, ее растущей изоляции значение опоры на русских все более росло. Это толкала Ратенау к принятию самого важного и самого рискованного решения за всю его короткую дипломатическую деятельность. Обстоятельства складывались так, что Ратенау был вынужден пойти на шаг, который, меняя положение Германии, мог самым неожиданным образом изменить и его судьбу - личную и политическую. Надо было рисковать и, как писал один австрийский журналист, Ратенау , чтобы "отвести ветер от парусов" своих политических противников, решил сыграть роль сильного человека3. Что ж, и личные мотивы могли играть роль. Ратенау, конечно, огорчало крушение надежд установить тесный контакт в Генуе с бывшими победителями. Хорошие отношения с Россией были нужны Германии, но в определенных пределах, в том числе и для оказания давления на Антанту.
В Генуе Ратенау стало ясно, что Запад не поддерживает германских надежд и что остается один путь - сотрудничество с Советской Россией, на который его в непонятной слепоте толкали союзники. Несомненно, договор в Рапалло достался Ратенау нелегко, после тяжких раздумий и внутренней борьбы. Вероятно, что он представлял и реакцию, которую вызвало бы соглашение с большевиками и в Генуе, и в Германии, да и во всем западном мире. Ратенау сознавал, что договор с Россией придется подписывать только ему, как равному по рангу главе советской делегации, наркому иностранных дел. Его подпись могла дорого обойтись ему. Вот почему он не испытывал особого энтузиазма. И все же он подписал договор и пошел на признание Советской страны.
Признавая советское, социалистическое государство политически, юридически, дипломатически, Ратенау не был новатором. Его прежде всего заботил вопрос о восстановлении могущества Германии. Он видел, что западные державы не желают отступаться от Версальского договора. Несмотря на прилагаемые им колоссальные усилия по налаживанию экономических связей с Англией и Францией репарационная проблема не решалась.
Создается впечатление, если судить по его письмам и выступлениям, что Ратенау был искренен в поисках мирного решения послевоенных вопросов, в том числе связанных с Версальским договором. Его концепция сводилась к тому, чтобы добиться возвращения Германии статуса равноправного государства на международной арене "духовным оружием", то есть путем подчеркивания "нравственных" моментов и уступок западным державам.
Ратенау подписал договор в Рапалло только тогда, когда исчерпал все пути сближения с Западом. Однако следует учитывать и то, что Ратенау входил в круг тех государственных деятелей, которые не отрицали необходимости нормализации отношений с Востоком, кто поддерживал курс " политики выполнения", поддерживал Вирта во всех делах, направленных на укрепление Веймарской республики, включая и внешнеполитические аспекты.
Рапалльский договор был для Ратенау итогом многомесячных обдумываний и внутренней борьбы. Он должен был психологически преодолеть себя, отказавшись от идеи консорциума и односторонней западной ориентации. Однако подписав договор, Ратенау последовательно встал на его защиту: "Этот договор означает для нас действительно шаг вперед. Впервые мы смогли вновь свободно подать руку народу, который не является ни нашим кредитором, ни нашим должником"1.
Вот почему мы считаем, что Рапалло является исторической заслугой Ратенау и не согласны с теми, кто утверждает, что в Генуе он оказался в полной изоляции и против своей воли подписал договор.
Бесспорно, подписав Рапалльский договор, Ратенау не стал " сторонником большевизма", в чем его упрекали в реакционных кругах. Он остался защитником капиталистического строя, буржуазной демократии. Но он не испугался контакта с Советской властью, когда этого потребовали интересы буржуазной Германии, которые он рассматривал в широком международном контексте.
Ратенау пошел на подписание договора, видимо, хорошо сознавая всю опасность этого шага для себя. Это был самоотверженный поступок истинного патриота Германии, верного гражданина своего Отечества. Можно согласиться с историком А. Бетхером в том, что Генуя стала "высшим пунктом в общественной деятельности Ратенау … . Его солнце стояло в зените"1.
Несомненно, такой смелый и неожиданный поступок не мог остаться без последствий. Германская делегация и лично Ратенау сразу же после 16 апреля стали объектом острой, ожесточенной и даже грубой критики.