Ратенау говорил, что немецкая делегация все взвесила тщательно. Она играла важную роль, старалась проводить собственную политику и помогать всем. Он давал понять, что Россия в определенный критический момент могла предать Германию, но немцы предупредили это. Они неофициально узнали о грозящей им опасности и пытались в течение пяти дней пасхальной недели заявить протест и встретиться с Ллойд Джорджем5.
Как видим, Ратенау достаточно вольно обращался с фактами, всячески поднимая заслуги германской дипломатии и принижая и даже искажая политику Советский стороны. Это можно понять: Ратенау видел всю опасность своего положения человека, поставившего под договором свою подпись, и должен был оправдываться, порой идя на ухищрения и натяжки. Не забудем, что он не был поклонником советского строя, в какой-то мере даже враждебен ему. Это тоже накладывало отпечаток на его выступление.
Далее Ратенау остановился на экономических вопросах. Он привел слова одного американца о том, что Рапалльский договор - "евангельской чистоты". Это нелегко, сказал министр, но все же договор может служить образцом для всех других мирных договоров. Он простой и ясный - лучшее средство против европейского недуга. Он не помеха для взаимопонимания с другими странами, напротив, служит основой для этого. Это не тяжелая ошибка, как думает Ллойд Джордж. "Для нас этот договор означает шаг вперед. Впервые мы смогли вновь свободно подать руку народу, который не является ни нашим кредитором, ни нашим должником"1.Ратенау привел слова Ллойд Джорджа: "Если так мучить две нации, как это имеет место в отношении немцев и русских, то не приходится удивляться, если обе эти нации объединяются"2. "Мы заключили, - продолжил министр, - не военный и не политический договор, а договор мира, и, как я думаю, также и дружбы". И таким его должны претворять в жизнь правительства и народы. Он подчеркнул, что договор не имеет ничего общего с большевистским режимом. Он заключен с русским народом с целью восстановления мира3. Ратенау заявил, что Германия вышла на политическую арену Европы, но в то же время заметил, что договор с Россией не может изменить ситуацию, созданную Версальским договором, который был и остается опасностью для немцев. Рапалльский договор не изменил "объективную направленность" в отношениях Германии с западными державами4.
Подводя итоги, Ратенау еще раз сказал, что мы немцы избежали опасностей и не были саботажниками. Он назвал Геную историческим событием, но не как конференцию, а как событие, создавшее основы для установления мира с Россией и мира вообще. Было положено начало активной внешней политики5.
В комиссии состоялась дискуссия. Один из социал-демократов возражал против неудачного времени подписания договора, но в целом подтверждал, что договор как таковой "хорош и правилен". "Мы за договор". Договор одобрили, но социал-демократ Эд. Бернштейн, выразил озабоченность "националистической трескотней", которая окружила этот договор. В. Маркс согласился с договором без оговорок, профессор Гета - тоже без оговорок, как и граф Берншторф, критиковавший лишь шумиху, окружавшую договор. Другие депутаты высказали некоторые замечания. В заключении с разъяснениями выступил В. Ратенау6.
29 мая начались прения о договоре в Рейхстаге. Здесь выступил рейхсканцлер Й. Вирт, который назвал договор, заключенный в Рапалло, самым честным, самым искренним, можно сказать, образцовым договором, первым настоящим мирным договором после войны, создавшим мост между Западом и Востоком7. Вирт оправдывал деятельность германской делегации. Его заявление о том, что подписание договора не было ошибкой, а явилось необходимым шагом, было встречено криками: "очень правильно" с мест Германской партии, партии центра и Демократической партии (в которой состоял Ратенау). Вирт отметил, что на Западе заволновались, даже не прочитав текста договора, и критикуют Германию не за соглашение с Россией, а за ее самостоятельные действия1.
Тут же начались прения в рейхстаге. Основная правительственная партия - Демократическая - интересовалась отношением Антанты к договору. Вирт доказывал в докладе рейхстагу, что Германия была вынуждена заключить договор из-за 116-й статьи, а также в связи с тем, что Германия во время переговоров не вилле Альбертиса с полным основанием могла беспокоиться за свою судьбу, что предполагалось приспособить договор к заключительному акту Генуэзской конференции2.
Партия Центра, дейч-националы приветствовали договор, так как он упрочил экономические связи с Россией и усилил позиции Германии в борьбе против Франции. Депутат В. Маркс подчеркнул, что только одна Германия принесла из Генуи "практический успех - это договор в Рапалло". Дейч-национал Гетуш заявил, что после Рапалло вся печать говорит о Германии, "как если бы она была великой державой"3. Член НСДПГ А. Криспин сетовал на то, что заключение договора ухудшило отношения Германии и Англии, в итоге немцев ждет международная изоляция. Представитель Демократической партии Кернбург доказывал необходимость Рапалльского договора4.
При обсуждении в Рейхстаге депутаты отметили, что с подписанием Рапалльского договора Германия вновь стала великой державой. Один из депутатов Народной партии сказал: "В то время как нас постигло несчастье, мы одиноки и испытываем нужду, нельзя больше медлить и дать зачахнуть идее восстановления отношений с Россией"5.
Некоторые депутаты Рейхстага подчеркнули экономический характер договора и что обстоятельства, сложившиеся в Генуе, вынудили к его подписанию. Партия Центра - партия Вирта - в целом одобрила договор. Ее лидер В. Маркс назвал его "договором мира в Европе", выгодным для Германии6.
В целом обсуждение не было детальным потому, - считает Ахтамзян, - что буржуазные партии не сочли нужным публично дать свою оценку договору. Были высказаны лишь сомнения в своевременности подписания и замечания по отдельным статьям7.
Наконец, 4 июля 1922 года Рейхстаг единодушно одобрил Рапалльский договор, что было величайшей редкостью в практике Веймарского парламента1.
Но Ратенау не узнал об этом. В течении конца мая - начала июня он, рейхсканцлер, другие члены делегации выступали в рейхстаге, в прессе, на собраниях и митингах, разъясняли значение и содержание Рапалльского договора, подчеркивая его экономическую обстановку. 9 июня Вирт и Ратенау выступили в Штуттгарте. Вирт разоблачал попытки Антанты в Генуе "незаметно оттеснить нас на задний план" и расхваливал договор как смелый и честный акт. Канцлер резко осудил противников договора. В Генуе, - говорил он, - пронеслась такая буря, как будто бы конференции пришел конец. Буря вызвана была в некоторой степени искусственно, а в Германии нашлись трусы, которые сильно поддались пропаганде, пришедшей с Запада2.
Вирт в последовавших затем речах, в письмах и других документах оправдывал заключение договора, заявлял, что благодаря ему Германия смогла избежать грозившего ей окружения. В комиссиях конференции немецкие делегаты говорили о сепаратных переговорах союзных держав с Россией как причине сближения с ней. Договор, утверждали они, защищал Германию от вредных последствий возможного договора союзников с Россией. Особый упор делался на неудачу попыток Ратенау установить контакт с Ллойд Джорджем3.
Сама Антанта, говорил канцлер Вирт, дала повод к заключению договора в Рапалло. "Нас вынудили"4. Он подчеркивал, что договор - "честный", но признавался, что немцы надеялись на заключение международного Генуэзского Акта, почему и откладывали подписание уже готового задолго соглашения с русскими, не желая выступать сепаратно от всей Европы. Вирт, как и другие члены делегации, делали особый акцент на своих усилиях накануне подписания договора с русскими войти в контакт с англичанами, чтобы предупредить их против использования 116-й статьи. Ллойд Джордж отказался, и этим союзники совершили тактическую ошибку5.
Эти аргументы приводили многие немецкие делегаты, в частности, Р. Гильфердинг. "Мы, говорил он, опасались, что Россия договорится с союзниками без Германии и против Германии". Гильфердинг подчеркивал, что сотрудничество с Россией для немцев - "экономическая необходимость"6.
В своем выступлении 9 июня Ратенау отвергал обвинения в несвоевременности заключения договора. Державы Запада, не желая идти навстречу нашим справедливым желаниям, говорил он, подтолкнули к России, со стороны которой были выдвинуты приемлемые для нас условия1.
В это время в германской прессе продолжалась кампания против Вирта и Ратенау. Подписание договора в Рапалло связывали теперь с «безумным желанием» проводить «политику выполнения». Появились провокационные сообщения о возможном военном союзе с Советской Россией. Националистические и реакционные круги продолжали травлю Ратенау, разжигая среди населения антисемитские и реваншистские настроения. Далеко не все немцы поняли истинное значение Рапалльского договора как выхода из внешнеполитической изоляции и подведения черты под трагическим прошлым, как создание новых благоприятных перспектив. Многих пугал сам факт соглашения с революционной Россией, другие опасались репрессий со стороны союзников. Кого-то оскорбляло выдвижение в центр политики Ратенау как еврея и богача. Пропаганда против «политики выполнения» и одновременно против Ратенау все более приобретала националистическую окраску. Г. Стиннес в своих газетах развернул критику восточной политики правительства Вирта-Ратенау2. Антирапалльскую линию развили под знаменем антибольшевизма правые социал-демократы, во главе с президентом Ф. Эбертом. Наконец, большое воздействие на немцев оказала шумиха, поднятая в странах Антанты. Там Ратенау критиковали за «недальновидность» в политике, поспешность при заключении договора с Советами, за «опасные симпатии к большевикам». Обстановка накалялась. Й. Вирт и В. Ратенау отбивались от нападок, которых, видимо, не ожидали, во всяком случае, в таком масштабе и в такой ожесточенности. Вирт писал своему другу, профессору А. Фокельбахеру, еще из Генуи о поразившей его националистической шумихе и пессимизме, вызванных подписанием договора у части немцев, боявшихся «проникновения большевизма». «И то, и другое глупо». «Удивляюсь, заключал Вирт, что в Германии не достаточно оценили этот первый самостоятельный шаг»3.