Смекни!
smekni.com

Аннотация (стр. 16 из 18)

В дальнейшем повествовании лицемерие оказывается ос­новной чертой буржуа— суеверного религиозного ханжи, жившего в отдельном мире фарисейской буржуазной морали. Рабочие отграничивали свою «республику» как от этого мира, так и от представителей других ремесел — сапожников, кото­рые питались низшими сортами мяса, и каменщиков или плотников, которые рады были затеять ссору, когда по воскре­сеньям печатники, разделившись на «сословия» (casse и pi esse), пускались в загул по деревенским кабакам. Присоединившись к одному из «сословий», Жером воспринял его дух. Он отож­дествлял себя с определенным ремеслом и в качестве полноп­равного наборщика получил новое прозвание. Пройдя обряд инициации в полном — этнографическом — смысле слова, он стал «месье», т.е. «господином».

* * *

Но довольно про обряды. Как там у нас с кошками? Следу­ет с самого начала сказать, что в кошках есть нечто je пе sais quoi (неуловимое), нечто загадочное, что завораживало людей еще со времен древних египтян. В кошачьих глазах можно ус­мотреть едва ли не человеческий разум. Ночью кошачий крик можно принять за человечий, словно он вырвался из самого нутра, из глубины нашей животной натуры. Кошки привлека­ли таких поэтов, как Бодлер, и таких художников, как Мане, стремившихся выразить человеческое в животных и живот­ное в людях — особенно в женщинах".

В некоторых культурах эта неоднозначная онтологическая позиция, эта двойственность понятийных категорий наделя­ет определенных животных— свиней, собак, казуаров, а так­же кошек — магической силой, связанной с табу. Вот почему, объясняет Мэри Дуглас, евреи не едят свинину, а англичане, утверждает Эдмунд Лич, предпочитают обзывать друг друга «сукин сын», но не, предположим, «коровий сын». Некото­рые животные очень подходят для обзывания, как другие, по знаменитой формулировке Леви-Строса, «подходят для думания». Я бы прибавил, что отдельные животные— в частно­сти, кошки— очень подходят для участия в обрядах. Они имеют ритуальную ценность. Нельзя устроить шаривари с коровой, зато можно с кошкой: достаточно решить faire к chat, изобразить Katzenmusik.

Издевательства над животными были на заре Нового вре­мени общепринятым развлечением по всей Европе. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на гравюру Уильяма Хогарта «Ступени жестокости», да и вообще мучение живот­ных можно обнаружить в самых неожиданных местах. Убий­ство кошек составляло обычную тему художественной литера­туры, от «Дон Кихота» в Испании начала XVII века до «Жер­миналя» во Франции конца XIX века. Жестокость по отношению к животным, с которой мы сталкиваемся в литературе, от­нюдь не выражала садистские наклонности некоторых полу­безумных писателей — в таких произведениях, как показал Михаил Бахтин в своем труде о творчестве Рабле, проявля­лась одна из тенденций народной культуры. Это мнение подтверждается и многочисленными сообщениями этногра­фов. В Семюре, например, в «факельное воскресенье» (di-manche des brandons) дети обычно привязывали кошек к стол­бу и сжигали их на кострах. В «игре с кошкой» (jeu du chat), популярной в Экс-ан-Провансе на праздник Тела Господня, животных подкидывали высоко в воздух и разбивали оземь.

Были в ходу выражения типа «терпелив, как кошка, которой вырывают когти» (или же «как кошка, которой поджаривают лапы»). Англичане проявляли не меньшую жестокость. В Лон­доне периода Реформации толпа протестантов обрила кошку, чтобы сделать ее похожей на священника, напялила на нее шутовское облачение и вздернула на виселице у Чипсайдского рынка. Подобных примеров можно было бы привести великое множество, однако суть дела ясна: в ритуальном убий­стве кошек не было ничего необычного. Напротив, устроив судилище и повесив всех обнаруженных на рю Сен-Севрен кошек, Жером со товарищи опирались на привычный эле­мент своей культуры. Но какой смысл вкладывала эта культу­ра в кошек?

Ответ на этот вопрос следует поискать в сборниках сказок, суеверий, пословиц и знахарских снадобий. Материала очень много, он интересен и разнообразен, только с ним крайне сложно работать. Хотя значительная его часть относится к средневековью, точная датировка в большинстве случаев не­возможна. Материал в основном собирался фольклористами в конце XIX — начале XX века, когда устное народное твор­чество еще стойко противилось влиянию печатного слова. Однако на основе этих антологий невозможно делать выводы о том, существовал ли тот или иной обычай в парижских ти­пографиях середины XVIII века. Можно лишь сказать, что печатники жили в обстановке традиционных порядков и представлений, что сам воздух, которым они дышали, был пропитан традицией. Она не была везде одинаковой — Фран­ция еще до конца XIX века оставалась скорее лоскутным оде­ялом земель (pays), нежели единым государством, — но везде можно найти сходные мотивы. Самые распространенные бы­ли связаны с кошками. Французы раннего Нового времени использовали кошек в символических целях чаще остальных животных, причем использовали определенными способами, которые можно для нашего исследования сгруппировать, не принимая во внимание местные различия.

Прежде всего, кошка ассоциировалась со злыми чарами. Стоило наткнуться на нее ночью фактически в любом уголке Франции, и вам была обеспечена встреча с дьяволом, с кем-либо из его приспешников или с ведьмой. Белые кошки были по своей причастности к колдовству ничуть не лучше черных, и день тут ничем не отличался от ночи. Типичный случай произошел с крестьянкой из Бигорра: ей встретилась заблу­дившаяся в поле очаровательная белая ручная кошечка. Кре­стьянка донесла ее в фартуке обратно до деревни, и возле дома женщины, которую подозревали в колдовстве, кошка выпрыгнула со словами: «Мерси, Жанна». Ведьмы превра­щались в кошек, чтобы околдовывать свои жертвы. Иногда, особенно на mardi gras, они собирались по ночам на отврати­тельные шабаши, где вопили, дрались и мерзко совокуплялись под руководством самого сатаны, принимавшего образ огром­ного кота. Обезопасить себя от колдовских чар кошки можно было лишь одним, классическим, способом: изувечив ее. От­рубите ей хвост, отрежьте уши, сломайте лапу, вырвите или сожгите шерсть — и вы разрушите ее злые чары. Изуродован­ная кошка не может участвовать в шабаше и бродить вокруг, околдовывая всех и вся. Бывало, что крестьяне огреют ночью дубиной кошку, которая перебежала им дорогу, а назавтра об­наруживают следы побоев у одной из женщин, подозреваемой в ведьмовстве, — так, во всяком случае, утверждает сельский фольклор. Деревенские жители рассказывали также об одно­сельчанах, которые, найдя в хлеву бродячую кошку и желая предохранить свой скот, перебивали ей лапу. Наутро сломан­ная рука или нога неизменно обнаруживалась у какой-нибудь подозрительной женщины.

Кошки обладали волшебной силой и независимо от связи с ведьмами и чертом. В Анжу, если эти животные заходили в пекарню, переставало подниматься тесто для хлеба. В Брета­ни, если они перебегали дорогу рыбакам, у тех не было уло­ва. В Беарне, если их живьем закапывали в землю, поле очи­щалось от сорняков. Они фигурировали в качестве основных ингредиентов во всевозможных народных снадобьях, не гово­ря уже о ведьмовских зельях. Чтобы оправиться от сильных ушибов, надо было пососать хвост, только что отрезанный у кота. Чтобы излечиться от воспаления легких, надо было выпить кровь из кошачьего уха, смешанную с красным вином. Чтобы избавиться от рези в животе, надо было добавить в вино кошачьи экскременты. Можно было даже сделаться не­видимым (по крайней мере, в Бретани), съев мозги убитой кошки, — но только если тело еще не успело остыть.

Чудодейственная сила кошки проявлялась в совершенно определенной области, ограниченной домом и семьей, осо­бенно наглядно — в отношении хозяина или хозяйки. В сказ­ках типа «Кота в сапогах» подчеркивалось отождествление кота с его хозяином; об этом же свидетельствовали суеверия, в частности, обычай повязывать черную ленточку на шею кошке, у которой умерла хозяйка. Убить кошку означало на­влечь несчастье на ее владельца и всю семью. Если кошка ухо­дила из дома или переставала прыгать на постель к больной хозяйке или хозяину, больного ожидала смерть. При этом кошка, лежащая на кровати умирающего, могла быть чертом, который ждет, когда можно будет забрать его душу в ад. Как говорится в одной сказке XVI века, в Кентене жила девушка, которая за красивый наряд продала душу дьяволу. После ее смерти носильщики не сумели поднять гроб; когда они откры­ли крышку, оттуда выскочил черный кот... Кошки наносили дому самый разный ущерб. Нередко они душили младенцев. Они понимали разговоры и выбалтывали их содержание по­сторонним. Но их чары можно было ослабить либо обратить себе на пользу, если знать соответствующие приемы: напри­мер, при первом появлении кошки смазать ей лапы маслом или покалечить их. Для защиты нового дома французы заму­ровывали в него живых кошек — весьма старинный обычай, судя по кошачьим скелетам, которые были извлечены из стен средневековых зданий.

Наконец, кошачьи чары сосредоточивались на самом ин­тимном аспекте семейной жизни, на сексуальной ее стороне. Жаргонные французские словечки к chat, la chatte, к minet оз­начают то же самое, что по-английски слово pussy, и они века­ми употреблялись как неприличные. Во французском фоль­клоре кошка играет особую роль в сексуальных метафорах и метонимии. Еще в XV веке для достижения успеха у женщин рекомендовалось гладить кошек. Житейская мудрость, выра­женная в пословицах, отождествляла женщин с кошками, например: «Тому, кто хорошо ухаживает за кошками, достанет­ся пригожая жена». Если мужчина любит кошек, он будет лю­бить и женщин — и наоборот. «Как он любит кошку, так он любит свою жену», — гласила еще одна пословица. Если же мужчина не обращал внимания на жену, про него говорили, что ему и без того есть чем заняться, или, буквально: «Для его хлыста есть другие кошечки». Женщина, стремившаяся зав­ладеть мужчиной, ни в коем случае не должна была наступить кошке на хвост. Она могла отложить свадьбу на год, или, как в Кемпере, на семь лет, или, как в долине Луары, на столько лет, сколько раз промяукает кошка. Кошки повсюду ассоции­ровались с фертильностью и женской привлекательностью. Про девушек сплошь и рядом говорили, что они «влюблены как кошки»; а если молодая женщина забеременеет, значит, она «подпустила кота к сыру». Само поедание кошатины мог­ло вызвать беременность. В некоторых сказках у девушек, отведавших кошачьего мяса, рождались котята. В северной Бретани благодаря кошкам могли заплодоносить больные яб­лони — если только животных закопать под ними определен­ным образом.