Помимо монументальных портретов, Фешин увлекается также созданием портрета- миниатюры, с мастерством большого художника умеющего уловить и запечатлеть духовную сущность модели. К числу таких работ относится портрет художника Валентина Семёновича Щербакова (1913 год) (см. Приложение №9), большого друга Фешина ещё по годам обучения в Художественной школе, а затем и в Академии, также по совместной работе в Казанской художественной школе и в театре.
О творческой деятельности в годы гражданской войны мне стало известно из журнала «Юный художник» : «Приближался 1917 год… Пожелтевшие газетные страницы доносят через десятилетие пульс казанской жизни той поры. В августе 1918 года Казань ненадолго заняли белые. Потом разруха. Голодно, холодно. Город почти опустел. «Бедственное положение художественной школы». Она работала с перерывами, в классах растапливали буржуйку, писали в шубах и валенках. Краски пытались делать сами : при помощи курантов растирали пигмент с подсолнечным маслом. От мороза в подвале лопнули трубы и богатейший склад художественного реквизита – сосудов, мебели, тканей, оружия – был безнадёжно испорчен. Для натюрмортов приносили из дома кто что мог, натурщиков ставили около раскалённой печи. Николай Иванович над большими полотнами не работал – «Бойня», «Обливание» так и остались незаконченными».[ 6 ]
В 1922 году Фешин заболел сыпным тифом, голод в Поволжье обострил вновь вспыхнувший туберкулёз лёгких. Гибель матери и отца в голодные 20-е годы, болезнь, неустроенность быта, а также растущее влияние «левых» в искусстве тех лет, упадок в преподавании рисунка и живописи, отрицание станкового искусства в Художественной школе, отсутствие моральной и материальной поддержки, «потеря связи с внешним миром вызвали у Фешина желание покинуть Родину.
Конечно же, нельзя не отметить, что возвращение Фешина в Казань ( из Петербурга) стало событием в городе, всколыхнувшим не только жизнь Художественной школы, куда он был приглашён преподавателем натурного и натюрмортного классов и где проработал около 15 лет, но и художественной общественности. Из учебника истории Татарстана за 1988 год я узнала: «Он стал участником казанских выставок, показывая новые работы, которые потом описывал на отечественные, зарубежные выставки и экспозиции. Казанский период был самым плодотворным в жизни Николая Ивановича. Тогда им были созданы самые лучшие работы портретного и бытового характера, большинство которых находится в коллекции Государственного Музея изобразительных искусств Республики Татарстан».
И не вина Фешина, что его неподдельный энтузиазм на ниве преподавательской и творческой деятельности не получил после Октябрьской революции условий для своего развития. К нему приходит сознание невозможности дальнейшего существования на родине. Среди тех, кто вынужденно покидал Казань в надежде сохранить себя как независимую творческую личность, Фешин, безусловно, был первой величиной. Тем очевиднее потери, которые понесла наша культура.
В России после отъезда в 1923 году Фешина в Америку наступила пора умолчания о художнике.
Творческая жизнь за границей
Он попал незнакомый мир, где должен был заново обрести себя. Всё, чем он обладал, вступив на американскую землю, был только талант. И этого оказалось достаточно, чтобы с первых шагов новой жизни обеспечить себе имя и средство. Его знали в художественных кругах. Слава давно опередила его появление в Новом Свете. Именно в Америке начинается счастливая пора жизни, где Фешин сразу же приобретает высокую репутацию профессионального, высоко оплачиваемого художника. Уже на первых многочисленных персональных выставках его работы, как правило, раскупаются частными коллекционерами. Он стал выставляться на вернисажах в центральных галереях Нью - Йорка и Филадельфии, завоёвывая успех и медали. Американская пресса тех лет писала: «Если хотите увидеть чудо -идите на выставку Фешина!»[ 5 ] Стали поступать заказы.
Из газеты «Искусство» №45, 1997 года: «Первыми работами в Нью – Йорке были портреты его соотечественников – Д.Д. и М.Н. Бурлюков, певицы Хатаевой, балерины Микешиной, жены и дочери на пленэре («Лето»), несколько позднее М.И. и С.Т.Коненковых, актёров («Портрет кинозвезды Лилиан Гиш», «Портрет старого актёра»), художников («Портрет гравюра»). Эта серия портретов, исполнена в сдержанной и неброской красочной гамме, как бы продолжает его казанскую галерею. Те же приёмы, тот же подход к изображению модели, то же проникновение в духовную сущность натуры. Но в некоторых стали заметны элементы салонности и манерности, не столь явно проступавшие в портретах казанского времени. Особенно усилились эти явления в поздний американский период в заказных портретах богатых и знатных людей»[ 2 ]
Жизнь в Таосе
В 1926 году вновь резкая вспышка туберкулёза. Болезнь гнала его в края тёплые и здоровые. Он избрал местом жительства небольшой городок в горной местности – Таос в штате Нью – Мексико вблизи древнего индейского поселения, где сухой и жаркий климат излечивает его за 2 месяца. В Таосе Фешин построил дом со студией в стиле русской избы с печкой и украсил его деревянной резьбой. Этот дом вобрал в себя исконно старорусские элементы убранства теремных покоев, монастырских трапезных.
Далее узнаю из книги «Казань. Знаменитые люди»: «Дом Фешина в Таосе внесён в 1979 году в Национальный Регистр Исторических мест США как памятник архитектуры. Сейчас в этом доме музей Н.И. Фешина (институт Фешина), хранитель которого - его дочь Ия Николаевна Фешина – Бренхам». [ 1 ] Он нашёл здесь натуру, стал привыкать к солнцу и простору. Словно вырвались наружу дремавшие в нём силы. С упоением писал насыщенные внутренним темпераментом портреты крестьян, индейцев, жителей пригородов и прерий, негритянских и мексиканских танцовщиц, шаманов, рабочих ферм.
Яркий ландшафт Таоса, разноцветные красочные костюмы жителей обогатили его палитру, которая засверкала мощным цветом. «Его стихийная тяга к цвету, - писали газеты, - вылилась в буйство красок»[1], горящих и искрящихся словно драгоценные камни. Пурпурные, синие, голубые, зелёные, жёлтые, бирюзовые краски сливались в его полотнах в звонкую цветовую симфонию. «Рисовал он цветом безошибочно ёмко, свободно, широко, смело», - вспоминал Коненков[2]. Фешин сохранил эскизную манеру письма, но мазок его увеличился, стал плотнее и экпрессивные, шире и смелее, что создавало сверкающие, как бы движущиеся поверхности его произведений и помогало добиться ещё большей выразительности формы. Это отличали все рецензенты его выставок.
Личная драма заставила Фешина покинуть Таос. В последние годы он жил в скромной двухкомнатной квартирке на окраине Лос – Анджелеса на берегу моря. Вновь и вновь возвращается он к мысли о том, что человек искусства может жить и творить только в родной стране. Однако, прожив около 30 лет за границей, он не считает себя вправе вернуться. «Как хорошо было бы порыбачить на Волге или побыть в сосновом лесу, повидать людей, с которыми провёл столько лет своей жизни. Но, к сожалению, это не так просто сделать… Нужно сознаться, чтоб все мы бежали, нежелая ломать своих буржуазных привычек и сохранить силы для себя лично, в то время как все оставшиеся в России должны были терпеть всевозможные невзгоды и лишения. И мы не вправе рассчитывать задушевную встречу и радушный приём…»[1]. Голос совести, чувство своей вины перед Родиной не оставляли его до конца.
Из газеты «Искусство» мне стало известно: « Американцы называли его великим , сверхмаэстро, а виртуозную, блестящую технику его рисунков сравнивали с работами мастеров Высокого Возрождения. И в этих восторженно – эмоциональных оценках не было преувеличения… Но где бы ни жил Фешин в Америке, он постоянно испытывал «духовный голод», вспоминал Россию, скучал по Казани. Ему не хватало друзей, русской музыки, русских песен. «Вы всем существом и полностью, - писала ему знакомая, - русская душа. Вы никогда не были вскормлены нашей росой и нашей страной. Возможно, индейцы давали вам кое – что, но недостаточно, и я чувствую, что вы испытывали духовный голод на протяжении долгого времени и задыхались как рыба, вытащенная из воды. Только ваш натуральный элемент может питать вас. Возвращайтесь в Россию, которая будет питать вас и вернёт вашу душу к свету, который вам необходим»[2]. В 1976 году, согласно завещанию художника, произошло перезахоронение его праха, доставленного дочерью Ией Фешиной – Бренхам из Америки, где он скончался в 1955 году. Могила академика живописи Н. И. Фешина располагается неподалёку от входа на Арское кладбище, рядом с могилой известного казанского художника Кондрата Максимова. Что же представляет собой могила? На старом казанском кладбище можно увидеть скромное гранитное надгробие, на котором портрет и надпись: «Николай Иванович Фешин» (см. Приложение № 11).
Отдавая дань вкладу Н.И. Фешина в отечественную культуру, музей неоднократно знакомил казанцев с его работами на специально организованных выставках. Картины художника: «Обливание», «Портрет Вари Адоратской», «Бойня», «Портрет отца» и другие представлены в постоянной экспозиции, принадлежа шедеврам русской классической живописи. Музей изобразительных искусств (см. Приложение № 12), располагает самой большой в стране коллекцией фешинских произведений. Благодаря сотрудникам музея, в результате кропотливой работы с наследниками художника, на протяжении десятилетий удалось собрать самую большую в России коллекцию фешинских работ. Она насчитывает около 300 экспонатов. Работы Фешина украшают залы Третьяковской Галереи, Русского музея и других музеев России. Его произведения продолжают жить. Красота, заложенная в них, по словам Коненкова, «сеет добро и добрые чувства…».