Усиление закрытого характера региональной экономики в условиях свертывания хозяйственных связей;
Доминирующая роль губернаторов и контроль правящей элитной группы над основными хозяйствующими субъектами в большинстве регионов;
Оформление института административного предпринимательства;
Замкнутость и слабая межрегиональная мобильность элит, снижение территориальной подвижности населения[55].
Все эти признаки в полной мере присутствовали в РК в 1990-е годы. Руководство Коми при этом опиралось на дельцов регионального бизнеса. Примечательно, например, что один из предвыборных штабов Ю.Спиридонова на победоносных для того выборах 1997 года возглавлял руководитель нефтяной компании из Усинска «Нобель-Ойл» Г.Гуревич. Но потом положение стало меняться в связи как с оптимизацией структуры собственности, принадлежащей олигархам, так и в силу того, что в конце десятилетия в российской экономике стал наблюдаться некоторый рост, связанный с повышением мировых цен на нефть и росте нефтедобычи.
Таблица 4. Добыча нефти предприятиями РК (в том числе и на территории Ненецкого АО) млн. тонн[56]
| Год | Добыча |
| 1996 | 8,9 |
| 2000 | 10,2 |
| 2001 | 11,3 |
Это дало хозяевам нефтяных компаний массу дополнительных средств, которые они использовали, в том числе и для дальнейшей экономической и политической экспансии в регионы, богатые сырьем.
Добавим также, что Республика Коми – это регион весьма зависимый от конъюнктуры нефтяного рынка. Один из исследователей обнаружил в экономическом развитии региона симптомы так называемой «голландской болезни» (Dutch decease), означающий фактически тупиковый сценарий развитии, основанный на преимущественной эксплуатации одного ресурса[57].
Мы бы также указали, что с точки зрения мирового разделения труда преимущественно сырьевая ориентация региональной экономики делает ее чрезвычайно уязвимой от колебания цен, по сравнению с теми, кто производит готовую продукцию машиностроения и особенно по отношению к ведущим секторам глобальной экономики: финансовому и информационному. Сырьевым регионам в условиях современной глобализации уготована роль далёкой и зависимой периферии[58].
2.2.Новая комбинация акторов: Изменение отношений с крупным бизнесом.
Как пишет знаменитый немецкий социолог Ульрих Бек (U.Beck) «Что такое глобализация?»: «Я, по крайней мере, с невольной иронией смотрю на то, как некоторые политики требуют рынка, рынка, как можно больше рынка и явно не замечают, что тем самым они умерщвляют свой собственный жизненный нерв, перекрывают кран, из которого текут деньги и властные полномочия. Видели ли вы когда-нибудь подобное безумно-радостное театральное представление публичного самоубийства?» [59]
Итак, с чем же связаны тенденции современной глобализации? С тем, что крупнейшие кампании хотят стряхнуть с себя бремя социальной ответственности, налагаемое государством. Они уходят от налогов, мигрируя по всему миру. Тем самым подрывается финансовая основа той социальной инфраструктуры, которая отличает так называемые цивилизованные страны от не совсем цивилизованных или совсем не цивилизованных государств. В благополучной Европе, в Германии, которую по праву считают страной высоких зарплат всерьез озабочены этим. Нам бы их проблемы! – могут воскликнуть бедные жители небогатой России. Но типологически схожие проблемы есть и у нас.
В российских условиях крупные кампании, хозяйничающие на территории страны ли или отдельного ее региона, по сути, могут диктовать местным властям свою волю, и далеко не всегда озабочены судьбой местного населения.
Современный глокализм (сочетание глобального и локального) заставляет проявляться общие проблемы мирового развития и вдали от его центров. Ситуация в далекой северной республике Коми имеет много типичных черт, присущих современной модели отношений бизнеса и власти. Разумеется, при обсуждении этой ситуации на первый план выходит специфика «региональной политэкономии»
Связь между политическими перипетиями в Коми и глобализацией безусловно заслуживает внимания. Во-первых, это интересно с точки зрения локальных «вариаций» пост-советского развития внутри России, в особенности в тех регионах, где сосредоточены природные ресурсы. Во-вторых, с ликвидацией политического тоталитаризма, который определял особый статус России в рамках мировой системы, была разрушена и основа «особости» России в рамках мировой экономики. Экономические закономерности, освободившись от жесткого их подавления в рамках централизованной плановой системы, обнажили реальное социально-экономическое положение российского общества.
В свою очередь дефолт 1998 г. самым драматичным образом показал пределы спекулятивной экономики в России. Компании, приватизировавшие огромные куски собственности, стали уже больше думать о том, как эффективнее ее использовать. И если раньше «бизнесмены», играя ценными бумагами, часто просто разоряли доставшиеся им за бесценок предприятия (для коми края характерны судьбы угольных шахт, предприятий лесной отрасли и др.), то в условиях экономической стабилизации можно было подумать и о производстве, пусть даже это производство и было далеко от хайтека и сводилось к примитивному извлечению природного сырья. Болтовня о продвижении России к либеральной демократии и скором триумфе рыночных реформ несколько поутихла.
В годы нефтяного бума и последующего кризиса в 1970-е годы вызвали новый всплеск дискуссий о «развивающем» потенциале ресурсов, в особенности нефти. Несмотря на благоприятную конъюнктуру экспорта ресурсов ни одно из государств-экспортеров не смогло вырваться на уровень развитых стран. Наоборот, страны лишенные щедрых ресурсов, сделали этот скачок. Этот феномен получил название «датской болезни». Из многочисленных работ на эту тему, можно выделить исследование Джеффри Сакса, который на данных 97 стран проанализировал зависимость между наличием ресурсов и экономическим ростом. Вывод был неутешителен. В период с 1970-х по 1990-е гг. страны с высокой долей экспорта ресурсов имели тенденцию к более низким темпам роста.
Модель догоняющего развития вообще выглядит ущербно. Почему так называемые развивающиеся страны обращаются к экспорту ресурсов. По большей частью потому, что в другие сектора вход им бывает заказан. Кроме того, уже нельзя повторить те условия, которые были у стран первого эшелона модернизации. Изолируешь свои рынки – получишь застой, включишься в глобальную конкуренцию – будешь играть с заведомо более сильными игроками. Часто получается, что государство не столько помогает, сколько мешает перспективному бизнесу. Российским регионам (да и стране в целом) пока никак не удается пройти между Сциллой административного произвола и неэффективности и Харибдой разрушительной рыночной стихии. В общем, согласимся, что автаркия тех или иных территорий (стран, регионов) неминуемо вызовет их экономическую деградацию, да это и невозможно осуществить в современном глобализирующемся мире. Отметим также, что экономическая деятельность частных компаний более эффективна, нежели государственное управление собственностью. Возможно, это не вполне верно, но в пользу данного утверждения говорит экономическая заинтересованность людей, принимающих управленческие решения. Но преимущественно сырьевая ориентация отечественной экономики делает перспективы её выздоровления весьма сомнительными. На уровне такого субъекта федерации как Коми это просматривается довольно отчетливо.
После того как характер экономического развития приобрел, наконец, видимые очертания, пережив шоковые финансовые катаклизмы и туман бартерного обмена, стало ясно, что ресурсная ориентация была и остается основой российского общества. Поэтому, казалось бы «обидные» сравнения с развивающимися странами, где преобладает именно такая направленность, вполне уместны. В этом смысле, анализ взаимодействия между ресурсной специализацией и социально-политическими институтами является актуальным. В особенности, в ресурсных регионах России. Коми относится именно к таким регионам. Чтобы оценить, что происходит с регионом необходимо обратиться к его положению в советский период.
При плановой экономике Коми региона, несмотря на преимущественное развитие добывающей промышленности, его развитие шло одновременно по нескольким направлениям: лес, уголь, нефть, газ. В рамках прежней системы эти различия нивелировались перерасперделительной политикой «центра», который был заинтересован в привлечении в этот регион рабочей силы. В целом, за период советской власти был создан достаточно сбалансированный региональный анклав с угольными и нефтегазодобывающими предприятиями на севере, поддерживающими социальную структуру северных городов, лесной, деревообрабатывающей промышленностью и сельским хозяйством на юге.
Потом началась обвальная приватизация, сопровождаемая риторикой о республиканском суверенитете и федерализме. Как нам представляется, отношения между властью и бизнесом у нас в РК успели пройти два важных этапа, которые можно охарактеризовать с помощью метафор «закрытости» и «открытости» регионов.
После известных слов Ельцина процессы «суверенизации» российских регионов, особенно республик, шли довольно бурно. Ослабление Центра и регионализм разворачивались на фоне радикальных экономических экспериментов, когда либерализация экономики сопровождалась массовой приватизацией госсобственности. Региональные власти играли в этих процессах очень важную роль. Хотя импульсы экономического «шока» исходили из Москвы, Центр в 1990-е не имел достаточно ресурсов, чтобы взять под контроль процессы, происходящие в субъектах федерации.