Блеск и красота, которые он придал английскому языку, доставили последнему почетное место среди других литературных языков Европы, поскольку после Чосера наречия уже утратили всякое значение в литературе. Он был первым, кто начал писать на родном языке и прозой, а не по-латыни, как это было принято в его время.
При этом, он употребляет национальный язык сознательно, с целью наилучшего и наиболее точного выражения собственных мыслей, а также из патриотического чувства. Необходимо заметить, что миросозерцание Чосера вполне проникнуто языческим духом и жизнерадостностью эпохи Возрождения. Лишь некоторые средневековые черты и выражения вроде «Св. Венеры», попадающиеся, впрочем, в более ранних произведениях Чосера. Присутствие этих черт в его произведениях свидетельствует о том, что автор еще не вполне освободился от средневековых воззрений и смешения понятий.
С другой стороны, многие его мысли о благородстве, воспитании детей, войне, характер его патриотизма, чуждого всякой национальной исключительности, сделали бы честь даже человеку XIX века1.
Вопреки традициям сформировавшей его среды, с самого начала Д. Чосер писал только на лондонском диалекте английского языка.
Глава II. Этика Д. Чосера по «Кентерберийским рассказам».
2.1.Придворные нравы.
1В качестве пажа, Дж. Чосер еще мальчиком был допущен к рыцарскому двору, окружавшему короля, получив возможность лично ознакомиться с нравами и жизнью при дворе. Английский королевский двор XIV века был местом средоточения самовластия и произвола, пристанищем порока и подкупа, олицетворением которого стал не только образ «госпожи-взятки» у Лэнгленда, но и сама Алиса Перрерс, любовница дряхлеющего Эдуарда Ш.
Все же, королевская власть, иноязычная и чужеплеменная, тем не менее, была для народа некоторой защитой от феодалов. Молодой король Эдуард, как позднее Генрих V, первым из английских правителей сплотил свой народ для разрешения больших государственных задач и сделал его участником больших исторических событий. Короли, опираясь на поддержку крепнущего города и освобожденной деревни, пытались тем самым ускорить развитие страны, преодолев в ней феодальные пережитки.
Социальные сдвиги и потрясения, разумеется, не могли не сказаться и в области культуры. Двор становился меценатом и потребителем английских изделий. Вслед за итальянской парчой он требовал добротного английского сукна, он получал от монастырей не только индульгенции и молитвенники, но и псалтыри, изукрашенные вязью и миниатюрами, и переписанные монастырскими клерками рукописи поэтов античности.
Английский двор в лице лучших своих людей, чаще всего остававшихся на положении безыменных певцов и безликих наемников, был и проводником более утонченной французской культуры, чему, в немалой степени способствовала и деятельность Д. Чосера в качестве «придворного поэта».
2.2.Отношение к католической церкви.
Как и любой образованный человек своего времени, Д. Чосер испытывал влияние со стороны церкви.
Феодальная церковь требовала слепого подчинения собственному авторитету и преклонения перед установившейся иерархией. Эти требования подкреплялись авторитетом церкви, папы и бога. Церковная иерархия была строго установлена, это была папская система, построенная по типу феодальной, такая же надгосударственная и вненациональная.
Даже самые образованные из церковных магнатов активно защищали незыблемость этой системы. В конце XIV века в Англии появились настоящие социальные реформаторы в религиозном обличье, являвшиеся последователями известного английского богослова — вольнодумца Джона Уиклифа, переводчика Библии и учителя «бедных священников», из среды которых вышел и «мятежный поп» Джон Болл, идеолог крестьянского восстания 1381 года.
Все они, оставаясь в границах религии, нападали на папство и католическую иерархию, стремились лишить церковь феодальных владений и освободить ее от функций сборщика папских поборов. Они обвиняли монастыри и церкви в том, что, проводя и ограждая папское влияние, они были оплотом схоластики и мракобесия, жертвовали национальными интересами для славы и выгоды папы.
Стоит сказать, что критическая религиозная мысль еретиков становилась страшным оружием в руках плебейского духовенства и его мятежной паствы1.
2.3.Нравы и этика горожан.
Как сын виноторговца и служащий лондонской таможни Чосер общался и с новой для того времени средой зажиточных горожан — как лондонских, так и заморских. В молодой Англии цеховая система еще не окостенела. Стоит заметить, что при Чосере среднее сословие было создателем реальных ценностей. В него входили мастера: каменщики, суконщики, мебельщики и другие безымянные маленькие люди, создававшие соборы, колледжи и их внутреннее убранство.
Довольно быстро развивающаяся торговля и быстро растущий лондонский порт требовали увеличения количества английской шерсти и кожи, а также качества английские сукна и ткани. При Чосере из этой пестрой торговой среды уже выделялась купеческая аристократия — патрициат.
Показанное на страницах «Кентерберийских рассказов» Чосера новое среднее сословие в лице лучших своих представителей (искусных мастеров и предприимчивых затевал) не только переносило в Англию материальную культуру континента. Оно также, укореняло в английской земле и прививало чужие черенки к своему английскому дичку, в чем есть доля участия Чосера2.
Именно в этой среде, освобождаясь от чужих влияний и вкусов, Чосер нашел себя и обрел путь к английской жизни своего времени, что было чрезвычайно важно для писателя, неотделимого от своей страны.
Намеренное пользование родным языком способствовало обращению Чосера к начаткам родной литературы, и особенно к тому, что было в ней самостоятельного и самобытного. Однако, следует отметить, что отражение в ней английской жизни было в лучшем случае наивно эмпирично.
Большинство таких произведений было если и не безлико, то чаще всего безымянно, но зато они сохраняли первые проблески свежего, непосредственного восприятия окружающего и свою, народную, точку зрения па жизнь. Однако, чем бы ни был обязан Чосер своим предшественникам в деле создания самобытной английской литературы, все ими достигнутое уже не отвечало запросам времени.
Чосер был свидетелем того, как все вокруг него пришло в движение, однако подвижки эти были еле заметны. Так, особенно в культурной сфере, в этот период возникает своеобразный хаос предвозрождения, который сменивший недвижную схематичность установившихся норм средневековья. Однако еще очень далеко было до ясности целей, широты охвата и мощного синтеза Высокого Возрождения1.
2.4. Этика «Кентерберийских рассказов».
«Кентерберийские рассказы» стали, по существу, своеобразной «комедией», светлым повествованием о любви к земному, к жизни, основной тон которых бодр и оптимистичен, и которым не чуждо ничто земное.
Связующая часть, так называемая обрамляющая новелла, показывает паломников в движении и в действии. В их препирательствах о том, кому, когда и что рассказывать, в их трагикомических столкновениях и ссорах уже намечено внутреннее развитие, к сожалению, не получившее разрешения в неоконченной книге Чосера. Именно здесь, в связующей части, и сосредоточен драматический элемент всей книги.
Пародийны и заострены, как оружие борьбы против прошлого, рассказ Чосера о сэре Топасе, рассказы рыцаря, капеллана, ткачихи. Сатирично даны многие фигуры общего пролога, в особенности служитель феодальной церкви и мельник. Сатиричны прологи продавца индульгенций и пристава, рассказы слуги каноника, кармелита и пристава. Характер нравоучения носит притча о трех повесах в рассказе продавца индульгенций, а также рассказ эконома. Часто эти назидания также приобретают пародийный и сатирический тон в поучениях пристава, кармелита, в трагедиях монаха или в рассказе о Мелибее.
Четыре рассказа так называемой «брачной группы» представляют собой своеобразный диспут, где обсуждаются и пересматриваются старые взгляды на неравный брак.
Этот диспут открывает батская ткачиха, проповедуя в своем прологе полное подчинение мужа жене и иллюстрируя это своим рассказом. При этом, рассказы студента о Гризельде и купца об Януарии и прекрасной Мае подходят к вопросу с другой стороны, а в рассказе франклина тот же вопрос разрешается по-новому, на основе взаимного уважения и доверия супругов.
Стоит отметить, что диспут этот назревал и раньше — уже в рассказе мельника о молодой жене старого мужа. В рассказе шкипера речь идет про обманутое доверие, в сетованиях Гарри Бэйли. Диспут о вопросах брака не затихает до самого конца книги, проявляясь в рассказе эконома, как тема раскаяния в поспешной каре за неверность.
Необходимо сказать, что наиболее самобытны и свободны по трактовке, ярче и ближе всего к народной жизни основная группа самостоятельных рассказов Чосера. Несмотря на то, что рассказы мельника, мажордома, шкипера, кармелита, пристава в некотором смысле обязаны ходячим сюжетам фаблио, основная ценность их и том, что это мастерски развитые Чосером реалистические новеллы.
Демократический гуманизм Чосера представляет собой простую и сердечную любовь к человеку и к лучшим проявлениям человеческой души, которые способны облагородить самые неприглядные явления жизни.
Много высоких и верных мыслей о «естественном человеке», благородстве не унаследованном, а взятом с боем, о новом чувстве человеческого достоинства Чосер приводит и в рассказе батской ткачихи, рассказе Франклина, в проповеди священника, в особой балладе «Благородство». Однако, все эти мысли неоднократно возникали и до и после Чосера. Вместе с тем, живое, творческое дело Чосера создало то, чем и поныне жива английская литература, то, в чем особенно ярко сказалась ее самобытность1.