— Что же это означает? — спросили ученики.
— Отнеситесь к этому лесу, как к модели человечества,— сказал Баха ад-Дин,— вот высокие деревья, как и некоторые люди, исполнены устремленности, засыхающие — не смогли самоопределиться, а низкорослые стали таковыми то ли от плохой наследственности, то ли от отсутствия питательных соков в земле, в которую они укоренились, то ли от нежелания расти.
— Значит, самыми счастливыми являются те, что выросли высокими и так гордо устремлены к небу? — спросили ученики.
— Красота и гордыня не всегда приносят счастье,— с улыбкой ответил Баха ад-Дин.— Не забывайте о том, что именно эти деревья с прямыми и длинными стволами вырубают строители и плотники для своих нужд.
Странный гость
Однажды, через несколько лет после кончины Баха ад-Дина, в созданном шейхом Братстве Чеканщика («Накшбандия») появился необычный гость, который сразу потребовал, чтобы его отвели к тому, кто теперь замещает Ходжу Хазрата или к кому-нибудь из близких покойного. Поведение пришельца не располагало к доверию, и ученики Баха ад-Дина насторожились.
Пришелец же почувствовал их настроение, и достил из кармана своего дорожного плаща личную печать их Учителя, и после этого был принят в братстве как желанный гость.
Однако странности происходящего на этом не прекратились: пришелец, ничего не объясняя, направился к одной из стен и обрушил ее, а потом расчистил ее основание и извлек оттуда клад. Только тогда гость соизволил сказать несколько слов:
— Клад этот предназначался тем ученикам шейха, которые искренне следуют его заветам и не создают, а разрушают стены, разъединяющие людей, но таковых среди вас не оказалось, и поэтому я уношу сокровища,— заявил пришелец.
— А что же нам делать, чтобы стать достойными даров шейха? — спросили ученики.
— Тем, кто еще в силах распознать сущность учения Баха ад-Дина, следует упорно трудиться, а тем, кто не может проникнуть за завесу его тайны, нужно молча пребывать у его гробницы, не сбивая с толку людей, которые придут туда поклониться памяти святого и испросить его совета.
Все собравшиеся стали просить гостя остаться с ними и принять на себя духовное руководство последователями покинувшего их великого шейха и опекать их на Пути продвижения к Истине, но тот сказал, что он не может выполнить их просьбу, потому что у него, последнего из общины ходжаган, еще много других дел. С этими словами он исчез из их поля зрения, и при этом некоторым показалось, что его плащ под лучами солнца на мгновение приобрел зеленый оттенок.
Оставшиеся стали шумно обсуждать это происшествие, и многие из них склонялись к мысли, что их посетил праведный Хизр: вспомнили одну из сур Корана, в которой Аллах великий и его посланник рассказывали о путешествии с Хизром пророка Мусы.
— Но там ведь Хизр укреплял стену, а не разрушал ее,— возразил один из учеников.
— Ну что ж, как говорил великий царь Сулайман ибн Дауд, всему свое время — время строить и время разрушать,— таков был ответ сомневающемуся.
К тому же, всем было известно, что именно праведный Хизр стоял за спиной всех основателей братства Чеканщика, укрепляя их в вере и знаниях. Когда вспомнили и об этом, сомнений уже не осталось: братство посетил Хизр! И в этом посещении им всем был преподан урок истинной праведности и благочестия.
Старое и новое
Однажды Баха ад-Дин читал лекцию о различных сторонах суфийского учения и об идеях и способах, используемых различными наставниками при обучении взыскующих Пути к Предвечной Истине. Когда он завершил речь, то в хоре голосов обсуждения услышанного он разобрал чью-то фразу:
— Потерянное время! Мы не узнали ничего нового.
Баха ад-Дин заметил говорившего и ласково пригласил его к себе на обед, пообещав вкусное жаркое из барашка. Приглашенный был польщен вниманием великого шейха и с радостью согласился. Но за столом, отведав угощения, он с обидой вскричал:
— Ты хочешь меня отравить! Какое же это жаркое из барашка?! Его есть нельзя!
На это Баха ад-Дин рассудительно ответил:
— Ты ошибаешься: это действительно жаркое из барашка, но, зная твою любовь ко всему новому, я попросил повара добавить в это старое доброе блюдо горчицу, мед и рвотное.
Собака
Однажды в обитель Баха ад-Дина Никшбанда, где он проводил время в кругу своих учеников и почитателей, ворвался дервиш — уличный проповедник. Мир и тишина, царившие вокруг шейха, подействовали на того, кто привык увещевать людей в шуме базаров, как красная тряпка на быка.
— Ты собака! — вскричал он, указывая пальцем на шейха.— Ты тут блаженствуешь именно как собака, повизгивая от удовольствия, доставляемого тебе ласкающими тебя прихлебателями, а я в это время в шуме и базарной сутолоке стремлюсь преподать людям божественные истины и необходимость воздержания от порочных поползновений!
Окружавшие Баха ад-Дина ученики вскочили со своих мест, чтобы вышвырнуть фанатика, оскорбляющего их Учителя, но шейх решительным жестом их остановил.
— Я не вижу ничего дурного в том, что кто-нибудь назовет меня собакой или попытается уязвить меня сравнением с этим животным. Ведь по сути я и есть собака: я верно служу своему Повелителю, вы знаете Его прекрасные Имена. Я охраняю Его паству, и готов броситься на любого Его врага. И я буду ласков, как собака, с теми, кто чтит моего Повелителя. И как собака, и как и все мы, я нахожусь в полной власти моего Повелителя.
* * *
Несколько иначе рассказал эту притчу великий поэт и суфий из братства Накшбандия Мир Али-Шир Навои.
Мир Али Шир Навои-Фани
О Ходже Бахауддине Накшбанди, горевшем в истинном отрешении
(Из поэмы «Язык птиц»)
Был ходжа Накшбанди, муж благой и пригожий,
Шахом истинной веры и благости Божьей.
Основав в том пределе престол свой по праву,
В землях небытия он устроил державу.
Он свое естество — светлых истин предел —
В чем угодно на свете провидеть умел.
Прозревал он себя в своем мысленном взоре
В кипарисе и в розе, в колючке и в соре.
Как-то взором он встретился с мертвой собакой,
Жалок был ее вид и без благости всякой.
И когда с той собакой сравнил он себя,
Умилился до слез он, в стенаньях скорбя.
И сказал он: «Звать верным себя я не смею,
Не могу я себя даже сравнивать с нею!
Перед Господом ей только верность присуща,
От меня ж Ему — мука, тяжка и гнетуща!»
И пока так судил муж благого чела,
По дороге другая собака прошла,
И узрел он, проникнутый мыслью благою,
След, впечатанный в землю собачьей ногою.
«Я ли выше,— сказал он,— иль след сей собачий?»
И себе он сказал: «Ты во правде — незрячий!
Это — знак на пути, где муж верности шел,
Ты ж в постыдном неверье влачишь свой подол!»
И когда завершил он такую беседу,
Пал он, землю лобзая, к собачьему следу.
Так благие свое существо отрицали,
Сделав небылью бывшее сущим вначале.
Чашу благ отрешенья вкушала их суть,
Если пут естества удалось им минуть.
В сути Бога им вечность была неизвестна,
В единенье — сиянье чела неизвестно,
Но они на стезю отрешения стали,
Видеть вечность в пути единения стали!
Излечение
Однажды шейха Баха ад-Дина спросили, действительно ли великие суфийские Учителя обладают силой непрямого бесконтактного воздействия на здоровье, жизнь и судьбы людей.
Вместо ответа на этот вопрос шейх рассказал историю из жизни великого ал-Газали — человека, на вечные времена примирившего суфизм и ислам.
Вот эта история.
Некогда император Византийской империи тяжко заболел. Чтобы найти для него знающего лекаря, во все концы света по его повелению были разосланы гонцы с описанием неведомой болезни. Один из таких гонцов прибыл в Нишапур, где в медресе в то время преподавал этот царь философов. Ал-Газали внимательно выслушал посланца, но сам от приглашения отказался и направил в Византию одного из своих учеников, выразив надежду, что тот сумеет справиться с лечением императора.
Прибыв в Византию, ученик ал-Газали осмотрел больного и выяснил, чем его лечили до сих пор. После этого он сказал, что хотел бы побеседовать с влиятельными людьми империи. Когда все собрались, он сказал, что, вероятнее всего, императору следует избавиться от неверия. В ответ приближенные сказали, что их владыка — человек искренне верующий, но вера ему пока не помогает.
Ученик ал-Газали задумался и потом сказал, что, по его мнению, император сможет излечиться только в том случае, если примет ванну из крови детей не старше семи лет. Решение осуществить эту рекомендацию было принято немедленно, и по всей империи разъехались гонцы, чтобы обязать матерей подготовить к жертве своих малолетних детей.
Эта новость повергла многих матерей в гнев, и на голову властителя обрушились проклятья, но было немало и таких женщин, которые все же надеялись, что император выздоровеет и без их жертв, и они усердно молили Всевышнего об исцелении больного.
По мере приближения последнего дня для малолетних жертв духовные мучения императора становились такими тяжкими, что он стал забывать о своих физических страданиях. Наконец он не выдержал этих духовных мук со словами «Пусть уж лучше умру я, чем пойду на это преступление, которое опозорит память обо мне во всех грядущих веках!» И как только он это сказал, болезнь быстро пошла на убыль, и через неделю он был абсолютно здоров.
Люди по-разному объяснили это чудо: кто-то считал это милостью Всевышнего к императору, кто-то говорил, что Всевышний сжалился над матерями и отозвал болезнь. А ал-Газали, которому ученик рассказал обо всем в деталях, сказал: «Здесь имело место непрямое воздействие целителя, ибо вместо лекартв он применил шок, заставивший потерявшего веру человека под воздействием обстоятельств совершить поступок, освободивший его от всех страданий. Помогли этому и молитвы женщин, желавших ему здоровья».