В-четвертых, поскольку реальный товарообмен продуктами и услугами происходил между субъектами второго уровня, то здесь взаимодействовали две силы: административные и рыночные. На государственные предприятия сверху давили нормативные акты и управленческие команды, которые устанавливали в форме плановых заданий, цен, лимитов и т.п. параметры их хозяйственной деятельности. Но предприятия работали и в условиях хозрасчета, т.е. должны были считаться с реалиями рыночного механизма. Именно на уровне предприятий лоб в лоб сталкивались административная система управления и законы рынка, что приводило к многочисленным коллизиям и деформациям. При взаимодействии этих двух начал преобладали административные методы регулирования экономики, хотя и рыночные силы играли немаловажную роль при реализации экономических интересов субъектов первого и второго уровней.
В-пятых, по мере возрастания уровня субъектов экономических отношений происходила диалектическая интеграция их экономических интересов. Что касается реализации экономических интересов предприятий, то она протекала в процессе торга с субъектами третьего уровня (вырвать побольше ресурсов, минимизируя производственные задания), а также в процессе товарно-денежных отношений с другими субъектами второго уровня.
В-шестых, экономические интересы индивидов (субъектов первого уровня), с учетом сказанного, реализовывались через механизм взаимоотношений субъектов более высокого уровня. Выигрывали индивиды, которые работали на предприятиях тех отраслей народного хозяйства и промышленности и в тех регионах, которые в соответствии с приоритетами экономической политики государства получали больше ресурсов (ВПК, энергетика, столицы, спецгорода и т.д.).
В-седьмых, управленческие структуры субъектов второго, третьего и четвертого уровней, представленные администрацией предприятий, аппаратом управления министерств, ведомств, республик и областей, одновременно выполняли три функции: 1) элементов производительных сил (как специфическая рабочая сила); 2) субъектов второго уровня со своими специфическими экономическими интересами (все они были трудовыми коллективами) и 3) проводников политики партийно-государственного аппарата.
Функционирование предприятий в экономической среде, где взаимодействовали административные методы регулирования их деятельности, а также товарно-денежные отношения, с неизбежностью порождало многочисленные коллизии.
И дело было не только в том, что государство полновластно распоряжалось общественным богатством и командовало в экономике, а главным образом в том, что при такой системе удовлетворение потребностей населения осуществлялось на основе централизованного управления и планирования. Между населением как потребителями материальных благ и услуг (субъекты первого уровня) и народом (субъект четвертого уровня), с одной стороны, и предприятиями, с другой, стояло государство с сонмом министерств, ведомств, республик, краев и областей. К примеру, сколько и каких кастрюль производить, решал аппарат государственного управления. В стране не было механизма непосредственного, прямого воздействия населения (как субъекта экономических отношений) на деятельность предприятий. Потребности населения учитывались государством при планировании объемов производства косвенно и лишь в той мере, в какой оно, а точнее – высшее руководство страны, считало возможным их удовлетворять. Экономика в первую очередь должна была обеспечивать т.н. общественные, общегосударственные потребности, а не личные потребности граждан.
Коллизия между централизованной плановой системой управления и товарно-денежными отношениями, обуславливающая способ удовлетворения личных потребностей населения, постепенно разрастаясь, приняла огромные масштабы и выражалась в период правления М.Горбачева сотнями миллиардов рублей неудовлетворенного платежеспособного спроса населения, не говоря о несовпадении спроса и предложения по отдельным видам товаров и услуг, а также по их ассортименту и качеству. Словом, между содержанием и формой экономических отношений имели место острейшие противоречия.
Экономические отношения субъектов всех четырех уровней по производству, распределению, обмену и потреблению товаров и услуг постоянно испытывали на себе воздействие противоречия между двумя плохо совместимыми формами. Парадоксальная суть этого противоречия состояла в том, что, с одной стороны, централизованное планирование было не в состоянии обойтись без стоимостных показателей, регулирующих хозяйственную деятельность предприятий, ибо они являлись универсальной формой учета и формирования параметров производства, распределения, обмена и потребления товаров и услуг. Экономика СССР не могла функционировать без денег и превращения основной массы производимых продуктов и услуг в товар. С другой стороны, стоимостные показатели плана и различных систем материального поощрения предприятий и их работников с неизбежностью ориентировали хозяйственников на получение наибольшего дохода в ущерб интересам потребителей. Так, промышленные предприятия, выполняя плановые задания по объему производства, как правило, не обеспечивали выполнения заданий по производству важнейших видов продукции в заданной номенклатуре. Перевыполнение плана по общему объему промышленного производства во многих случаях происходило за счет увеличения внутриотраслевого оборота без роста выпуска конечной продукции для народного хозяйства. Промышленные предприятия самовольно изменяли структуру выпускаемых изделий, прекращая или сокращая производство дешевых изделий и наращивая выпуск дорогостоящих видов продукции. Стоимостные оценочные показатели деятельности предприятий не обеспечивали «состыковки» интересов поставщика и потребителя. Нужды потребителя оказывались подчас невыгодными поставщику, который не мог выполнить план по «валу» в рублях или тоннах, если бы действовал в интересах потребителя. Успех по выполнению плана одного предприятия нередко вступал в противоречие с задачами создания нормальных условий эффективной работы других предприятий. Для выправления такого положения требовалось вмешательство вышестоящих органов управления – партийных, советских, хозяйственных. Аналогичное положение было в строительстве, в сельском хозяйстве, короче, во всех отраслях экономики.
Главное состояло в том, что совокупное воздействие обеих форм экономических отношений на их содержание не обеспечивало прямого выражения и реализации экономических интересов субъектов, а следовательно, и оптимального удовлетворения их потребностей.
Дефицит на рынке товаров и услуг народного потребления, да и средств производства, был с начала и до конца порождением существовавшего в государстве хозяйственного механизма. Несовпадение платежеспособного спроса и плановых заданий было свойственно сфере производства товаров и услуг всех видов. Иначе и быть не могло. Ведь каким бы совершенным ни было бы централизованное административное планирование (даже с применением самых совершенных АСУ), оно не в состоянии было в принципе обеспечить идеальной сбалансированности всех параметров в экономике. Дефицит в экономике СССР, как следствие несбалансированности, был универсальным проявлением противоречия между товарно-денежной формой производства, распределения, обмена продуктов и услуг, с одной стороны, и административными методами централизованного управления экономикой, с другой стороны.
Все предприятия работали в условиях хронического дефицита, и это вызывало сбои в их деятельности, в частности, заставляло администрацию предприятий идти на многочисленные подлоги, осуществлять операции в сфере теневой экономики, составлявшая примерно четверть экономики СССР. Сверхнормативные запасы сырья, материалов и топлива, наличие излишнего оборудования, неокупаемые инвестиции, искажения в статотчетности и т.д. и т.п. негативные явления – все они были формой выражения дефицита.
Идеи А.С.Шушарина замыкаются на неверной трактовке понятия «собственность», сведению реальных экономических взаимосвязей к технологии, в частности к «бюрократической собственности на технологии» (?). Он начисто отрицает какой-либо качественный прогресс в технологиях производства и управления. И эту законсервированность технологий он абсолютизирует, лишая себя вообще возможности как-то объяснять имевший место рост производительности труда при социализме. Кроме того, он вслед за А.Зиновьевым и следуя идеям Л.Винера, уподобляет общество или человеческому организму или даже техническим системам. Отсюда и его абстракции, искаженно отражающие действительность. А.С.Шушарин писал, что «группа» (от цеха до ведомства или министерства) по природе своей ни к чему не может стремиться, не обладает свойством целеполагания. А если так можно выразиться, то ее целью является сохранение. «Вот это и есть объективная доминирующая «мотивация» линейного производства («цель»)», - утверждал А.С.Шушарин (Цит. изд. т.2. с.535). Он не обнаружил диалектического процесса формирования интегрированного экономического интереса «группы», который формируется на основе взаимодействия и даже противоборства интересов индивидов, составляющих ту или иную «группу». Подытоживая свою мысль о консерватизме «групп», А.С.Шушарин писал: «Качественная неизменность линий производства, продолжающих как «автомат» свою работу (безразлично, что это – рытье земли, выплавка стали, изготовление проектов, писание философских трудов) – фундамент линейного производства, всей его, можно сказать, мощной, но экстраполяционной, линейной динамики, инертной диахроники. В этой форме коллективы из средства раскрытия и самореализации личности, превращены в групповые оковы, но и не вообще (с диссидентским абстрактно-гуманистическим критическим подтекстом), а в отношении связанных, качественных перемен. Образно говоря, группа по самой природе обязывает делать что-то накатанное, т.е. если и «целевое», то неизменное, репродуктивное, повторяющееся. В этом смысле все линейное производство (как мне подсказал А.С. Кривов) напоминает добывающую отрасль. Кстати, весьма сочный образ «индустриализма угля и стали» использует также В.Г. Хорос, хотя логика этой формы, повторюсь, касается и писания научных трактатов. Соответственно всякий «вал», «затратность», экстенсивная или расширительная экспансия и пр. – это и есть проявления линейности, «технологического феода» (Цит. изд. т.2. с.536).