Во взаимоотношениях с партизанами, в разговорах с ними образ Роберта Джордана обретает полный, законченный смысл.
Хемингуэй рисует разные образы партизан, но все они в совокупности представляют собирательный образ испанского народа, со всеми его достоинствами и недостатками.
Большую симпатию вызывает образ старика Ансельмо, верного, миролюбивого, и одновременно храброго помощника Роберта Джордана. Ансельмо – истинный католик, который мечтает выиграть войну так, чтобы «никого не расстреливать. Хорошо бы нам править справедливо и чтобы каждый получил свою долю благ, так же как каждый боролся за них. И пусть бы тем, кто дерется против нас, объяснили, что они ошибались» (259). В этих словах слышится наивность, несбыточная мечта о благополучном исходе войны без напрасных жертв, о равенстве и братстве. Ансельмо считает, что убивать людей – это большой грех, «потому что это есть то самое, чего мы не имеет права делать, хоть это и необходимо» (182). Он преданный товарищ Роберта Джордана, который, замерзая, будет до последней минуту стоять на посту, лишь бы выполнить данный ему приказ; который сопровождает главного героя на выполнении операции по взрыву моста и достойно принимает смерть от пули фашиста.
Также один из более впечатляющих образов романа – Эль Сордо, командир другого партизанского горного отряда. В отличие от старика Ансельмо, Эль Сордо не заботят мысли об убийстве других людей, потому что он привык действовать, руководить людьми, в его голове просто нет места подобным мыслям. Самым важным моментом, в котором характер Эль Сордо раскрывается наиболее полно и ярко, является эпизод смерти героя на «холме, пригодном только для того, чтобы <…> умереть» (281). Он был ранен, но несмотря на это слабость, мысль о самоубийстве не приходят в его голову. В последние роковые минуты его не покидает чувство юмора и жажда жизни. Эль Сордо размышляет о жизни и смерти, думая, что «смерть нужно принимать, как таблетку аспирина» (277), не бояться ее, а примириться с ней, хоть это всегда трудно. Слово смерть для него не означало ничего, в то время как слово «жить» - «это значило нива, колеблющаяся под ветром на склоне холма. Жить – значило ястреб в небе. Жить – значило глиняный кувшин с водой после молотьбы, когда на гумне стоит пыль и мякина разлетается во все стороны…» (282). Эти мысли указывают на то, что Эль Сордо – не человек войны, привыкший только проливать чужую кровь, это – простой крестьянин, близкий к земле и к труду. Каждый человек перед смертью вспоминает именно то, что ему больше всего дороже… Глухой думал о дикой, неподвластной природе, которая была ему родней всего на свете. Он не хотел умирать, но если это было нужно, то он был готов расстаться с жизнью за республику, за то, чтобы получилось взорвать мост. Эль Сордо олицетворяет в романе все самые лучшие черты характера испанского народа.
В противопоставление мужественному командиру Эль Сордо можно поставить образ индивидуалиста Пабло, который является по мнению Максуэлла Гайсмара «самым выразительным в романе», и в котором «исследован конфликт личности и общества»[50]. Как и фигура главного героя, образ Пабло показан в развитии. Из рассказов жены Пабло и других партизан мы узнаем, каким он был в начале движения: «он точно дьявол носился по провинции и ни на одном фашистском посту не могли спать спокойно по ночам» (178), «он столько народу убил, больше чем холера» (27), это был храбрый, ни перед чем не останавливающийся человек, отличающийся военным и организаторским талантом. Но потом произошел какой-то перелом в его судьбе, и как выражаются люди из его отряда: «Он совсем сдал. Смерти боится» (27), «Его песенка спета» (32). Его непомерная жестокость, злость и непонятная ненависть разрушили в нем человеческие качества. Он превратился в пьяницу, эгоиста, который заботиться только о том, чтобы не тронули его жилье, его «лисью нору», и все равно ему до нужд своего народа: «Для меня долг в том, чтобы заботиться о своих и о себе» (18). Пабло отлично понимает, какие последствия будут после взрыва моста, поэтому он восстает против всех, но не находит поддержки. Бывшего руководителя теперь все открыто презирают и унижают, поэтому он предательски дезертирует ночью, прихватив с собой динамит Роберта Джордана. Но «после того, что я (Пабло) сделал, мне стало очень тягостно одному, и я не смог этого перенести» (351), в эти слова вложено все чувство разъедающего одиночества, которое намного страшнее чувства смерти. «Человек один не может» - главный лозунг всего романа Хемингуэя.
Образ Пабло раскрывается прежде всего через рассказы его жены Пилар, которая в отличие от своего мужа, не сбилась с правильной дороги. Фактически она становится управителем партизанского отряда, когда Пабло уже не в состоянии этого делать. Образ Пилар олицетворяет «саму испанскую землю – ее каменистую грубость и ее податливую мягкость. Ее неисчерпаемость». Как земля объединяет людей, так и Пилар является хранительницей дома, матерью всего испанского народа. Несмотря на ее непривлекательную внешность, у нее «приятно некрасивое лицо» (83), освещенное веселыми глазами. Такое, казалось бы, совершенно немыслимое сочетание не только в ее внешности, но и во всей ее натуре. Пилар понимает, что лучше бы ей родится женщиной, но в то же время, в ней столько женских качеств, столько женской любви и мягкости. Хемингуэй вложил в эту героиню всю народную мудрость, перемешанную с богатым жизненным опытом; ее сложный внутренний мир остается загадкой для окружающих ее людей.
Без всех этих людей Джордану не удалось бы выполнить задание по взрыву моста, но эти партизаны не просто орудие в руках Роберта Джордана. Своей неприкрытой простотой, независимостью нравов они раскрыли главному герою новый мир человеческих отношений. И именно им Роберт Джордан обязан тем, что в последние часы жизни ему удалось испытать радостное, истинное чувство всепоглощающей любви, которая сильнее всякой войны, сильнее смерти.
Любовь главных героев вспыхнула мгновенно, как только Роберт Джордан оказался в партизанском отряде. Хемингуэй, шаг за шагом, описывает все этапы развития отношений двух молодых людей – от первого взгляда и первого поцелуя до трагического прощания, и вместе с этим чувством меняется и наш герой.
«Она улыбнулась, глядя Роберту Джордану в лицо, подняла руку и провела ладонью по голове, приглаживая волосы, но они тут же снова поднялись ежиком. У нее очень красивое лицо, подумал Роберт Джордан» (24).
«И он стал думать о девушке Марии, у которой и кожа, и волосы, и глаза одинакового золотисто-каштанового оттенка, только волосы чуть потемнее, но они будут казаться более светлыми, когда кожа загорит на солнце, ее гладкая кожа, смуглота которой как будто просвечивает сквозь бледно-золотистый верхний покров. <…> И она покраснела, когда он смотрел на нее; вот так она сидела, обхватив руками колени, ворот рубашки распахнут, и груди круглятся, натягивая серую ткань, и когда он подумал о ней, ему сдавило горло и стало трудно дышать» (43).
Потом была первая ночь, первые признания, первые откровения: «Они лежали рядом, и все, что было защищено, теперь осталось без защиты.<…>
- Ты уже любила кого-нибудь?
- Никогда.
Потом вдруг сникнув, вся помертвев в его объятиях:
- Но со мной делали нехорошее.
- Кто?
- Разные люди» (66-67).
После этих слов, в душе Роберта Джордона появилось чувство ненависти и жажда мщения за эту девушку, хотя он знал ее несколько часов. Ему не нравилось убивать людей, но в те минуты он готов был отнять миллионы жизней, лишь бы не видеть слез ни в чем неповинной девушки.
Любовь героев в романе неразрывно сливается с природой. Может быть, этим Хемингуэй хотел показать, что настоящая любовь – это также естественно, как «первый порыв ветра, который рябит гладь застывшего в штиле моря, что-то легкое, как прикосновение перышка к губам, как листок, в тихую погоду падающий на землю…» (145).
Чувство любви и чувство привязанности застает Роберта Джордана врасплох. Раньше ему все казалось все просто и понятно: тебе дали приказ, и ты обязан его выполнить, даже если придется умереть. «Мария была тяжелым испытанием для его фанатизма. Решимости она не поколебала, но ему теперь очень не хотелось умирать. Он охотно отказался бы от геройской или мученической кончины. <…>Он хотел подольше быть с Марией» (151).
Когда они были рядом все остальное становилось не важно, пропадало ощущение времени, они растворялись в своих чувствах и ощущали безграничное счастье и радость, неведомую им раньше. «…Мир для нее тогда был красный, оранжевый, золотисто-желтый от солнца, проникающего сквозь сомкнутые веки, и такого же цвета было все – полнота, обладание, радость, - все такого же цвета, все в такой же яркой слепоте. А для него это был путь во мраке, который вел никуда, и только никуда, и опять никуда, и еще, и еще, и снова никуда, и беспредельно, безвыходно, вечно никуда, и уже больше нет сил, и снова никуда, и нестерпимо, и еще, и еще, и еще, и снова никуда, и вдруг в неожиданном, в жгучем, в последнем весь мрак разлетелся, и время застыло, и только они двое существовали в неподвижном, остановившемся времени, и земля под ними качнулась и поплыла» (146).
Где-то в глубине души Роберт Джордан страстно мечтает об обычной земной жизни с Марией, хотя понимает, что у их любви не может быть будущего. Он благодарит небеса за то, что они дали ему возможность узнать это чувство. «То, что у тебя было с Марией, все равно, продлиться ли это полтора дня или многие годы, останется самым главным, что только может случиться в жизни человека. Всегда будут люди, которые утверждают, что этого нет, потому что им не пришлось испытать что-либо подобное. Но я говорю тебе, что это существует и что ты это теперь узнал, и в этом твое счастье, даже если тебе придется умереть завтра» (275-276). Это чувство поселилось в его душе, и его никто у него не отнимет, и никуда оно от него не уйдет.