¹ Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 6, с. 334.
знанием сердца»1.
Для общей концепции пьесы очень важно, что Катерина, «луч света в темном царстве», появилась не откуда-то извне, а сформировалась в калиновских условиях. Именно в душе женщины из города Калинова рождается новое отношение к миру, новое чувство, еще неясное самой героине. «Что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то!.. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю». Это — просыпающееся чувство личности. В душе героини оно естественно принимает не форму гражданского протеста (это было бы несообразно со всем складом понятий и сферой жизни купеческой жены), а форму любви. Любовь и воля нераздельно сливаются в ее сознании. Стремление к воле, поселившееся в ее душе, Катерина воспринимает как нечто страшное и гибельное, противоречащее собственным, вполне патриархальным представлениям о нравственности. Катерина не жертва сварливой свекрови, нет, она жертва истории, если угодно. Мир патриархальных отношений умирает, и душа этого мира уходит из жизни в муках и страданиях, задавленная окостеневшей , утратившей смысл формой житейских связей.
«Катерина — это я,»— подобно Флоберу мог бы сказать Островский, если бы такая прямота автокомментирования была ему свойственна.
Совершенное своеобразие лирического начала у Островского сразу было отмечено в «Грозе» Аполлоном Григорьевым. О третьем действии (сцене в овраге) он писал, что там «решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни,— смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов... Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут».2 Вот как — по воспоминаниям артистки Е. Б. Пиуновой-Шмидтгоф — рассказывал о своей героине сам Островский: «Катерина, — говорил мне Александр Николаевич , — женщина со страстной натурой и сильным характером. Она доказала это своей любовью к Борису и самоубийством. Катерина, хотя и забитая средой, при
¹ «А. Н. Островский в русской критике». М., Гослитиздат, 1948, с. 198, 379.
² Григорьев А. Литературная критика. М., 1967, с.367.
первой же возможности отдается своей страсти, говоря перед этим: «Будь что будет, а я Бориса увижу!». Вот как — по воспоминаниям артистки Е. Б. Пиуновой-Шмидтгоф — рассказывал о своей героине сам Островский: «Катерина, — говорил мне Александр Николаевич , — женщина со страстной натурой и сильным
характером. Она доказала это своей любовью к Борису и самоубийством. Катерина, хотя и забитая средой, при первой же возможности отдается своей страсти, говоря перед этим: «Будь что будет, а я Бориса увижу!» Перед картиной ада Катерина не беснуется и кликушествует, а только лицом и всей фигурой должна изобразить смертельный страх. В сцене прощания с Борисом Катерина говорит тихо, как больная, и только последние слова: «Друг мой! Радость моя! Прощай!» —произносит как можно громче. Положение Катерины стало безвыходным. Жить в доме мужа нельзя... Уйти некуда. К родителям? Да ее по тому времени связали бы и привели к мужу. Катерина пришла к убеждению, что жить, как жила она раньше, нельзя, и, имея сильную волю, утопилась... Так вот, душа моя,— прощаясь, ласково сказал мне Александр Николаевич, — я уйду, а ты подумай, да завтра и утешь автора»1. В простой разговорной форме Островский раскрыл трагическую ситуацию, в которой оказалась Катерина, не упустив ни одного главного звена. Трагизм ее положения в том, что, отдавшись свободной страсти, Катерина чувствует, что нарушила искренне признаваемый ею нравственный закон, и испытывает «смертельный страх» перед божественной карой. А — «уйти некуда».
В сцене последней встречи с Борисом есть такой диалог:
К а т е р и н а. Ну, как же ты? Теперь-то ты как
Б о р и с. Еду.
Ка т е р и н а. Куда едешь?
Б о р и с. далеко, Катя. В Сибирь.
Ка т е рин а. Возьми меня с собой отсюда!
В этом естественном порыве, казалось бы, таится выход из положения — в самом деле, почему бы тайно не убежать...
Но писатель до конца правдив в отношении к своей главной героине. На простую, естественную просьбу Катерины Борис также просто отвечает:
¹ « А. Н. Островский в воспоминаниях современников». М., «Художественная литература», 1966, с.399-400.
«- Нельзя мне, Катя. Не по своей воле еду: дядя
посылает, уж и лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть с местом-то тем проститься, где мы с тобой виделись».
Вот она, правда. Напрасно Борис называет се в следующей реплике «вольной птицей» — он полностью зависим от дяди, его рабское положение лишило его способности на какой бы то ни было свободный, самостоятельный шаг. Не то что взять с собой —он не рассчитывал и проститься с Катериной, хотя бы только побывать на месте их свиданий. Не следует объяснять это только субъективной слабостью Бориса — его безвольность и зависимость от дяди обусловлены объективными, экономическими факторами. Да ведь и Катерина понимала, что хочет невозможного, — она не уговаривает Бориса взять ее с собой, не предлагает побег, а говорит: «Поезжай с богом...»
Стремление к воле, к свободному существованию, постоянно жившее в Катерине и обострившееся до предела, когда пришла любовь, — и было необходимым требованием ее натуры. Но осуществиться это требование — в силу объективных условий жизни — не могло.
Здесь и заключена трагедия.
Для понимания Трагической природы «Грозы» многое проясняет заглавие пьесы. Классифицируя названия пьес драматурга Е. Г. Холодов замечает: «Несколько пьес озаглавлены образно - символически: «Гроза», «Пучина», «Лес», «Волки и овцы»1. Это, конечно, верно, но мне кажется, что «Гроза» в этом ряду занимает
особое место. Если «Пучина» выражает постепенное е падение, засасывание честного человека, идущего под влиянием трудной жизни от одной уступки к другой, если «Волки и овцы» прямо обозначают расстановку сил в комедии, то «Гроза» представляет собою активный, действенный образ. В значительно большей мере, нежели «Лес». Отличительная особенность этого образа состоит в том, что, символически выражая идею произведения, он вместе с тем непосредственно участвует в действии драмы как вполне реальное явление природы, прямо вступает в действие в его решающие моменты,
¹ Е. Г. Холодов. Мастерство Островского. М., «Искусство», 1963, с.145.
во многом определяет поступки героини, ведет трагическую тему от ее завязки к кульминации. А кроме того — и это очень существенно — образ грозы столь многозначен, что освещает едва ли не все грани трагической коллизии пьесы.
Гроза над городом Калиновом разразилась в первом акте. Разразилась, как предвестие трагедии, как выражение смятенной души героини. Уже рассказала Катерина о том, что происходит с ней, уже прозвучали слова «я скоро умру» и призналась она Варваре в своей греховной любви. Потом появилась сумасшедшая барыня, напугавшая Катерину, и здесь «заходит гроза», раздается удар грома, и Катерина устремляется домой, потому что «все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться!».
После этого гроза умолкла надолго. Она не потревожила Катерину в сцене прощания с мужем, в монологе с ключом, когда вырвалась наружу ее любовь и одолела все сомнения. Не случилось грозы я в ту ночь, когда Катерина впервые в Калинове почувствовала себя свободной и счастливой. В ту ночь звучала другая музыка — музыка любви и вольной песни.
Но вот наступает четвертый, кульминационный акт трагедии, и начинается он словами: Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась?» Мотив грозы уже не смолкает. До появления Катерины Кулигин говорит Дикому о громоотводах («у нас грозы частые») и вызывает гнев купца:
— Какое еще там елестричество? Ну как ж ты не разбойник? Гроза-то нам в наказанье посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? Говори! Татарин?
К у л и г и н. Савел Прокофьич, ваше степенство Державин сказал:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю.
Д и к о й. А за эти вот слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст!
Новое значение обрел образ грозы: разум встретился с темнотой и тупостью, разум осужден в «темном царстве» как крамола...
Но вот «вдали удары грома», в разрушенную галерею, спасаясь от дождя, входят разные лица, и среди них семейство Кабановых. Теперь мотив грозы словно бы прямо обращен к Катерине и ее измученной душе. Мается, терзается Катерина, а в галерее раздаются реплики:
Ж е н щи н а. да уж как на прячься! Коли кому па роду написано, так никуда не уйдешь...
Кули гии. Гроза убьет! Не гроза это, а благодать...
2 - й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет... Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри, какой цвет! необыкновенный...
Б а р ы н я. Куда прячешься, глупая! От бога-то не уйдешь! Все в огне гореть будете в неугасимом!
Эти реплики выписаны вразнобой, но они составляют единую тему грозы, внутренне связанную с переживаниями, с душевным состоянием Катерины в момент, когда вырвется ее покаянный голос, когда она снимет с себя тяжкий груз. Сказаны последние слова — «С Борисом Григорьевичем!» — и вновь по ремарке автора раздается «удар грома».
Образ грозы охватывает все, что произошло в городе Калинове, и вырастает в многомерный поэтический символ. В глазах Катерины — это божья кара, но ведь сама героиня, стихия ее любви, ее последний шаг, от которого зашатался Калиновский мир, — это тоже гроза. Молнии, прорезавшие небо над Волгой, задели долго молчавшего Тихона, сверкнули над судьбами Варвары и Кудряша, осветили темноту светом разума и красоты.
«Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! — говорит Кулигин. — Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой!»
Как и в природе, гроза в драме Островского соединяет в себе разрушительную и созидательную, живительную силы. Вот почему поэтический образ грозы выражает и то освежающее и ободряющее чувство, о котором говорил Добролюбов и которое является существенной чертой трагедии.