Впоследствии, саргатские памятники Среднего Прииртышья продолжали исследоваться экспедициями под руководством Л.И. Погодина и А.Я. Труфанова. В 1989 г. Л.И. Погодиным было обнаружено еще одно уникальное нетронутое погребение в кургане 3 могильника Исаковка I (рис.
15
24). В соседнем кургане 4 того же могильника, несмотря на ограбление, уцелело немало ценных и интересных предметов (рис. 34) (Погодин, 1996, 1998, 1998а, с. 26-38).
Параллельно изучались саргатские древности соседних регионов -Притоболья, Приишимья и Барабы, при этом, наряду с установлением их общих черт, отмечалось и их локальное своеобразие (Полосьмак, 1987; Матвеева, 1993,1994; Хабдулина, 1993; 1994, и т.д.).
Материалы постепенно публиковались (к сожалению, в недостаточной степени). В Среднем Прииртышье могильники раскапывались гораздо интенсивнее, нежели поселения. Сейчас это несоответствие затрудняет интерпретацию погребальных памятников, поскольку некрополи и поселения вместе формируют социальный ландшафт, и, поэтому не должны рассматриваться в отрыве друг от друга.
По мере прироста фактологической базы, к концу 80-х - началу 90-х гг. XX в. становилось все более очевидным, что саргатская культура представляет собой более сложное и масштабное явление, чем можно было предположить несколькими десятилетиями ранее. Фаза накопления и первичной систематизации материала была в целом пройдена. К этому времени, в основном определились хронологические и территориальные рамки распространения саргатских памятников, активно обсуждались вопросы культурогенеза, развития и последующей трансформации саргатского социума (Корякова, 1988; Полосьмак, 1987; Труфанов, 1986, с. 55-64; 1991, с. 24-27; Могильников, 1992, с. 274-283; Матвеева, 1993, 1994). В 1991 году Л.Н. Коряковой был поставлен вопрос об объединении многочисленных культурных традиций раннего железного века лесостепной полосы Зауралья и Западной Сибири в рамках саргатской культурной общности, при доминирующей и определяющей роли саргатской культуры (Корякова, 1991, с. 3-8). Дальнейшее развитие и обоснование эта концепция получила в последующих работах автора (Корякова, 1993; Koryakova, 1996, р. 243-280).
16
К концу 80-х гг. XX в. также относятся первые опыты интерпретации накопленных данных, касающиеся, в основном, реконструкции отдельных сторон жизни саргатского населения. Эти вопросы рассматривались как в рамках обобщающих работ (Полосьмак, 1987; Корякова, 1988; Матвеева, 1993, 1994), так и в узко сфокусированных исследованиях. Появились статьи и монографии, посвященные саргатской металлургии (Зиняков, 1991, с. 53-60), вопросам экономики и жизнеобеспечения (Корякова, Сергеев, 1989, с. 165-177; Косинцев, Бородина, 1991, с. 45-53), аспектам, связанным с торговлей и обменом (Довгалюк, 1995; 1998, с. 54-79; Погодин, 1996, с. 123-134; 1998а, с. 26-38; Матвеева, 1998, с. 10-15), а также военным делом и вооружением саргатского населения (Погодин, 1991, с. 20-24; 1997, с. 116-121; 1998).
С другой стороны, в это же время, на первый план выдвинулись проблемы, связанные с реконструкцией общественных структур, и определением степени "сложности" саргатского социума. Специальной работой, посвященной этим вопросам, является монография Н.П. Матвеевой "Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке" (Матвеева, 2000). Тем не менее, проблемы реконструкции социальной организации археологически известных обществ являются столь сложными и спорными, что невозможно поставить окончательную точку путем публикации одной, даже полномасштабной, научной работы. На сегодняшний момент существует множество подходов к интерпретации погребальных памятников, что позволяет вновь и вновь, часто уже на другом теоретическом уровне, возвращаться к археологическим источникам и их контексту.
История изучения саргатской культуры, как уже отмечалось ранее, началась с изучения погребальных памятников - курганных могильников. Исследования П.А. Дмитриева и В.П. Левашевой в 20-е гг. XX в. лишь коснулись верхушки айсберга, позволив получить самые первые материалы,
17
добытые научным путем. Раскопки (особенно в Среднем Прииртышье) впоследствии надолго прервались, возобновившись в 50-60-е гг. Практически только с этого времени, с началом работ экспедиции ИА АН СССР, а чуть позже - Уральского университета, стали интенсивно накапливаться материалы по саргатским памятникам Западной Сибири. Саргатская культура получила свое нынешнее название в начале 70-х гг. XX в. (Могильников, 19726). Особенности "погребального обряда", такие, как курганный способ захоронения, северные ориентировки, позиция погребенных, послужили одним из оснований для выделения культуры. Основное внимание в то время уделялось также типологии и классификации погребального инвентаря, определению его хронологических позиций (Могильников, 1972, с. 119-133; 1972а, с. 134-149; Мошкова, Генинг, 1972, с. 87-118).
В период первичной интерпретации полученных данных, внимание было в основном сосредоточено на установлении сходства или различия между культурами и отдельными памятниками. По отношению к саргатским памятникам, обсуждался вопрос об их определенной близости скифским и сарматским древностям (Мошкова, Генинг, 1972, с. 108-113; Корякова, Попова, 1986, с. 37-45). С другой стороны, выделялись черты, характеризующие их своеобразие. На этом этапе, изучение погребальной обрядности должно было, в первую очередь показать существование в прошлом некой этнической группы, которую можно соотнести с памятниками саргатской археологической культуры. Таким образом, в определенной степени, погребальная практика символизировала всю культуру населения западносибирской лесостепи раннего железного века.
Проблемами происхождения, хронологии и культурной идентификации саргатских древностей активно занимался В.А. Могильников (Могильников, 1972, с. 119-133; 19726; 1974, с. 76-85; 1979, с. 254-255; 1983, с. 77-89; 1991, с. 8-14; 19926, с. 292-312; 1998, с. 4-9; и др.). Этим вопросам уделялось внимание в работах М.Г. Мошковой и В.Ф. Генинга (Мошкова, Генинг, 1972, с. 87-118; Генинг, Корякова, 1984, с. 165-187), Л.Н. Коряковой (1979, с. 200-