А вдруг ты перестанешь
совсем
ревновать!
Оставишь,
отстанешь,
скажешь:
наплевать!
Рухнут стены крепости, -
зови,
не зови,
станет меньше
ревности
и меньше любви…
Этим совсем замотан, -
у страха
в плену, -
я говорю:
«Чего там…
Ладно уж…
Ревнуй…»
(Ревность)
А в стихотворении «Гитара ахала…»
просторечные слова ахать * (издают резкие, громкие звуки при игре на музыкальном инструменте), техника (мастерство, виртуозность), сила (здорово, блестяще, ловко, искусно) в сочетании с разговорными подрагивать (издавать дрожащие звуку /и даже книжными словами эрудит (знаток своего дела), неэрудит – содействуют выражению снисходительно-насмешливого отношения к происходящему:
Гитара ахала,
подрагивала,
тенькала,
звала негромко,
перестраивала,
просила,
И эрудиты головой кивали:
«Техника!…»
Неэрудиты выражались проще:
«Сила!…»
В стихах Рождественского образность иногда создается расширением смысловой емкости слова. Всем знакома форма слова замри от глагола замереть (стать совершенно неподвижным). Есть доже такая веселая детская игра в «Замри». Это слово у поэта наполняется осмыслениями, очень далекими от тех употреблений, которые типичны для общелитературной речи: живи лишь для меня, живи миром моих интересов, живи лишь для себя – для личного счастья, для личной выгоды, для спокойной глади обывательского «я». Следовательно, всевозможные смысловые варианты поэтического смысла глагола замереть (остановиться, перестать действовать, затихнуть, постепенно смириться с положением; перестать ощущать, воспринимать окружающее). В результате создается образ человека, смело порывающего с путами цепкого мира обывательщины:
Замри! –
она сказала. –
Будь моим!
Моим – и все!
А для других –
замри!
Замри для обжигающей зари,
Замри для совести.
Для смелости
замри.
Замри, -
не горячась и не скорбя.
Замри!
Я буду миром
для тебя!…
На нас глядели
звездные миры.
И ветер трогал жесткую траву…
А я не вспомнил
правила игры.
А я ушел.
Не замер.
Так живу.
(Игра в «Замри»)
«Поэзия Роберта Рождественского – не описательная, не медитативная, она – беспристрастный разговор: вопросы, реплики, ответы – все то, чего складывается заинтересованное общение человека с человеком. Сейчас уже стали писать чуть не о каждом поэте: у него разговорная интонация. Но эта интонация давно перестала быть индивидуальным достоинством какого-либо одного поэта; со времен Маяковского она утвердилась как одна из главенствующих черт современной поэзии, и теперь у каждого своя разговорная интонация.
Она сказывается не только в структуре самих поэтических фраз, но и в жанровых особенностях его поэзии». (1. Рождественский Р., с. 4). У Роберта Рождественского много поэтических посланий, писем, монологов, словно ему незамедлительно требуется высказаться, выговориться, поделиться увиденным и пережитым с друзьями.
Часто первая строка стихотворения служит своего рода обращением, как бы настраивает все стихотворение, дает ему нужный тон. «Прошу простить, хирург, коль я нет спросил», - начинается стихотворение «Детскому хирургу Вячеславу Францеву». Рождественский вводит смело в поэтический текст обороты, свойственные манере непринужденно-бытового общения (не слышали? не знаете?)
Есть кладбище дорог.
Не слышали?
Есть кладбище дорог.
Не знаете?
Закованы
в глухие наледи.
Заметаны песками
рыжими.
Дороги мертвые,
холодные,
дороги длинные.
Не чужда поэзии Рождественского и обиходно-бытовая, повседневная речь (что с того?) слышишь ты? жить взахлеб, это здорово)
Знаю я:
мы однажды уйдем
к тем, которые сраму не ищут.
Ничего
не сказав.
Не успев попрощаться.
Что
с того?
Все равно это –
слышишь ты? –
счастье:
сеять хлеб
на равнинах,
ветрами продутых…
жить взахлеб!
Это здорово кто-то придумал!
(Ровесникам)
Составная часть таланта поэта – ощущение пульса жизни. Рождественский в своих стихах – не бесстрастный наблюдатель, а человек, утверждающий новое, прекрасное в нашей жизни. Но о возвышенном он говорит просто, доходчиво, образно.
Поэтому поэт обычно не очень жаловал иносказание, редко упрятывая мысль в поэтическую аллегорию. Сложным поэтическим «ходом» он предпочитает выразительную игру слов: «Мы в зале ожидания живем, но руки в ожидании не складываем». «Есть только дни рождения у женщин, годов рождения у женщин нет!»
Неотъемлемой частью его разговорной интонации является полемика. Она отвечает душе бойца, страстно заинтересованного в том, чтобы отстоять истинное, развенчать ложное, оспорить ошибочное. Легко ощутить это в таких известных стихах, как «Париж, Франсуазе Солон», «Кромсаем лед, меняем рек теченье…» Часто это даже не открытый спор, а столкновение, полемически обнажающее идею произведения. Такова поэма «Посвящение», где контрастно сталкивается рассказ о полете Гагарина и натужный мещанский шепоток.
Но одно лишь «земное тяготение» не может исчерпать пределы устремлений поэта-романтика, для которого превыше всего остается вечная новизна и переменчивость нашего неисчерпаемого в своих подробностях окружающего мира:
И все-таки
сильней
земного
притяженья
. . . . . . . . . . . . . .
Что шмель
к цветку приник,
что паутина –
сказочна.
И что течет
родник
стеклянно
и загадочно
Поэт вступает в духовный контакт с читателем, как говорится, с ходу. Многие стихи Рождественского открываются непосредственным обращение к другу, к любимой, к каждому из нас – читателей.
Хочешь,
оторву кусок от облака?
. . .
Понимаешь,
трудно говорить мне с тобой…
. . .
Давай покинем этот дом,
давай покинем…
. . .
Об этом, товарищ,
не вспомнить нельзя.
Таким образом, сравнения и метафоры Роберта Рождественского, яркий и оригинальные, значительно расширяют круг художественных образов, созданный в русской поэтической речи. Употребление их в стихах дифференцированно: сравнения служат преимущественно средством уподобления вещам, метафоры – уподобления живому, средством олицетворения. Те и другие опираются в своей основе на формы литературной речи, сложившейся к 60-годам ХХ века, во своей семантике связаны с бытом, с культурой и в этом плане отражают тот «гул времени» 60-х г., который по выражению К. Симакова*, свойственен гражданской поэзии Роберта Рождественского. (65. Симаков К., с. 204).
Особенности языка поэта состоит в том, что «Рождественский умеет разговаривать стихами, писать для людей, обладающих хорошим слухом, он знает, что иной раз важней, правильней акцентрировать показывающее особенность человеческого характера слово, нежели поражать множеством поэтических изобретений» (48. Коваленков А., с. 91)
Заключение.
Мы знаем, что литературный путь – не равномерное и непременное восхождение со ступеньки на ступеньку, а трудное, порой мучительное преодоление самого себя, каждый раз заново решаемая задача воспроизвести новый жизненный материал. Тем отраднее заметить, что Рождественского не коснулось ни одно модное поветрие поэзии. В его стихах сохранилась та уверенность и цельность, та устойчивость воззрений, которые далеко не всегда и не всем даются. И нужно по достоинству оценить эту внутреннюю надежность, добротность лирического характера.
При всей романтичности своего поэтического дара Роберта Рождественского – поэт земной, щедро открытый высокому гражданскому пафосу и обыкновенному отцовскому чувству. Его гражданственный пафос – не в исключительности, а в безукоризненной чистоте чувства «Всю жизнь он говорил и поступал крупно. Ему изначально был свойственен максимализм мыслей, страстей и чувств» – это писал Рождественский о Маяковском, выделяя черты, дорогие и ему самому. (2. Рождественский Р., с.6).
Казалось бы, сокровенная внутренняя усталость гражданских стихов: бурно меняющаяся действительность побуждает быть столь же изменчивой и поэтическую действительность – наплывают и забываются события, успокаиваются одни и возникают другие болевые точки. Внутренне цельными обычно выглядят поэты, склонные к самоуглублению, самосозерцанию, сосредоточенности на своей душевной жизни. Рождественский – один из тех мастеров, у кого пристальный и постоянный интерес к общественным событиям неотрывен от душевной сосредоточенности, глубинах душевных движений, напряжений внутренней работы.
Юность этого поколения прошла в тяжелые годы послевоенного восстановления. В народе жил дух Великой Победы в Отечественной войне. Но в сущности, все же не война определила героические черты в духовном облике поколения 60-х – она лишь укрепила, заколила их, помогла их массовому проявлению. У поколения Роберта Рождественского была в жизни также своя героиня, достойная возвышения. Освоение целины. Ударные комсомольские стройки. Наконец, первые шаги советской космонавтики – не зря же к имени поколения ряд авторов присоединил «эпоху спутников».
Но с другой стороны, в 60-е годы обострилась «холодная» война на международной арене. Молодые люди бурно переживали события, связанные с ликвидацией последствий культа личности. В спешке и горячности некоторыми делались негативные обобщения широкого масштаба. Нужно было время, чтобы найти подтверждение верности, которым шли.
Декларация Роберта Рождественского, как можно заметить это, - изначально и находит подтверждение в боевом, полном гражданской страстности и привязанности к насущным нравственным проблемам духе поэзии.
Длительное благополучие и покой, легкость и гладкость жизни несовместимы с активной позицией творца нового. Несовместим с ней и половинчатость чувств, неопределенность симпатий.