Положение сторон к весне 1943 года 4 Германия 4 (стр. 5 из 7)
В.Н.Баскаков: «У нас не было принято считать врага дураком. Но какой же умный толкнет войска на эти страшнейшие укрепления? Вот этот умный самый и толкнул. Здесь немецкие войска умылись кровью основательно».
В.Рёс: «Когда около 6 часов утра я вылез из танка, чтобы немного размять ноги, вдруг услышал: «Аларм! Аларм! (Тревога)». Это был крик, совершенно непривычный для наших ушей. Такие сигналы бывают в казармах, на учениях, но только не в танковых частях. «По машинам! Запустить двигатель! По машинам!» - звучало со всех сторон. Не успев ещё занять своих мест, мы уже увидели первые горящие Т-34, услышали грохот, крики...»
Евгений Викторович Шкурдалов, заместитель командира танкового батальона: «Я видел только то, что было, так сказать, в пределах моего танкового батальона. Впереди нас шла 170-я танковая бригада. С огромной скоростью она вклинилась в расположение немецких танков, тяжёлых, которые шли в первой волне, и немецкие танки прошили наши танки. Танки шли очень близко друг к другу, а потому стреляли буквально в упор, попросту расстреливали друг друга. Эта бригада сгорела за какие-то пять минут – шестьдесят пять машин...»
В.Рёс: «Тактика русских заключалась в том, чтобы массой подавить остриё нашего танкового клина, которое оказалось далеко впереди. То есть на полном ходу врезаться в наш строй, лишая нас преимущества в дальнобойности наших орудий».
Олег Константинович Попов, офицер штаба 18-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии: «В Прохоровской операции только одно было непредвиденным. Как только мы стали входить в прорыв, а немцы начали тянуть «Тигры» и «Пантеры», наши пошли в лобовую атаку. Это не было запланировано, это никем не было писано. Это «матросовский» подвиг – на гибель, танк шел на верную гибель, Экипаж шел на смерть. Так оно и было – девяносто процентов гибли, десять процентов остались или уродами, или...»
В.Рёс: «Они неслись на полном газу. На нашем участке им препятствовал противотанковый ров. На полном ходу они влетали в этот ров, за счет своей скорости преодолевали в нём три-четыре метра, но потом как бы замирали в слегка наклонном положении с пушкой, задранной кверху. Буквально на мгновение! Воспользовавшись этим, многие наши командиры танков стреляли прямо в упор».
Е.В.Шкурдалов: «Мы рванулись вперёд, ну и ... Трудно сказать, но какой-то такой был у нас психологический момент, чтобы рвануться вперёд и нанести удар по немцам».
Петр Яковлевич Булгаков, командир танка: «Боялся я обгара. Ведь как танк загорится, не успеешь выскочить – сгоришь и сам. Или обгоришь. Вот это страшное дело!
Когда битва началась, сделался день, как ночь, ─ от взрывов бомб, снарядов... Горели танки, горела земля, горели люди, как все равно свеча. Жуть!»
Е.В.Шкурдалов: «Удар наносят на удар, как в профессиональном боксе. Ты ударил, подбил танк, где-то в это время сбоку бьют по тебе, ты куда-то отскакиваешь, в какую-то лощину или за другой танк, опять бьёшь, и по тебе бьют».
П.Я.Булгаков: «Своего танка не видишь, а у товарища видишь. И волосы встают дыбом, потому что видишь, что его танк живого человека раздавил, и кишки навернулись на гусеницы, на ленивцы танка! Это невыносимо!!!
Ну, а если не давить, сожгут тебя... Ведь тот – противник твой. Ну, и ты вынужден... Вот какая это была страсть».
В.Рёс: «Стреляют по машине, по людям вовсе не стреляют. И машину эту нужно обезвредить обязательно, иначе она обезвредит тебя. Подобные танковые сражения абсолютно безличны. Видны только стальные колоссы.
Кругом, сколько хватало глаз, ─ горящие танки, из которых выскакивали люди, в том числе и красноармейцы, многие в кожаных комбинезонах, в горящих кожаных комбинезонах... Грохот, взрывы, пороховая вонь! Ад!!!»
Е.В.Шкурдалов: «Первый танк я подбил, когда двигался вдоль посадки по железной дороге, и буквально на расстоянии сто метров увидел танк «Тигр», который стоял ко мне бортом и стрелял по нашим танкам. По-видимому, он подбил достаточно много наших машин, так как машины наши шли бортом к нему, и он стрелял по бортам наших машин. Я прицелился подкалиберным снарядом, выстрелил. Танк загорелся. Я ещё выстрелил, танк ещё больше загорелся. Экипаж выпрыгнул, но как-то мне было не до него. Я этот танк обошёл, потом подбил танк T-III, «Пантеру». Когда я «Пантеру» подбил, какое-то, знаете, возникло чувство восторга, что, вот видите, сделал такое героическое дело».
В.Рёс: «Внезапно один Т-34 прорвался и двинулся прямо на нас. Как бортрадист, сидящий впереди справа в машине, я должен был не только следить за радиоприборами, но ёще обслуживать пулеметы, и к тому же я выполнял и роль заряжающего. То есть мне приходилось откидывать бронеспинку, проползать в заднюю часть танка, между ног первого радиста, который сидел на месте заряжающего, и заряжать пушку. И поскольку было невероятно тесно, а снаряды вертикально установлены и закреплены с помощью пружинного прижима в нише бокового борта, то ли от волнения, то ли от этой злополучной тесноты, словом, я никак не мог их достать».
Е.В.Шкурдалов: «Я выскочил на высотку, и какое-то девятое чувство мне говорит: «Посмотри вправо!» Я резко повернул перископ вправо и увидел, что буквально в метрах шестистах в меня целится установка «Фердинанд». Это очень сильная была установка, которая имела броню около 55 мм, страшной силы 88-милиметровую пушку. Я успел только крикнуть механику-водителю (у нас был интернациональный экипаж, механик-водитель у меня был узбек Худдайберген Деснеязов), я крикнул ему: «Назад!», и в это время раздался страшный удар».
В.Рёс: «Наш первый радист швырнул свой шлемофон вниз, рванул пружинный прижим в снарядной нише и, придерживая снаряды, стал по одному подавать их мне, чтобы я закладывал их в пушку. В это время наш командир наверху, не переставая, кричал: «Выстрел! Выстрел!», ─ потому что танк надвигался все ближе».
Е.В.Шкурдалов: « «Фердинанд» пробил бортовой лист брони, лобовой, ударил в маску пушки, вырвал пушку, сорвал прицел, поворотный механизм. И хотя я был в бессознательном состоянии от этого удара, я чувствовал, что башня почему-то вращается, и я вращаюсь, какое-то такое было страшное состояние...»
В.Рёс: «Я тогда зарядил четыре раза, но всякий раз был вынужден пережидать, пушка ведь откатывается назад, отбрасывая отработанную гильзу, только после этого можно закладывать новый снаряд. Между тем, командир уже три раза снова прокричал: «Выстрел!», и только после четвертого – «Выстрел» я услышал: «Слава Богу!»
Потом спустя какое-то время мы определили, что Т-34 остановился всего в восьми метрах от нас! Наверху на башне у него, словно отштампованные, были 5-сантиметровые отверстия, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга, как если бы их отмерили циркулем».
Е.В.Шкурдалов: «Спас нас от явной смерти наш механик Худдайберген Деснеязов, который перебитой рукой включил заднюю передачу. Таким образом, танк метра на два буксованно отскочил назад, а наводчик этого «Фердинанда» выстрелил с тем же прицелом, и снаряд только скользнул, срикошетировал по лобовому листу брони, высек сноп искр, и я от этого удара пришёл в себя. Мы дальше отскочили в посадку. Я спустился вниз... Да, пушка вращалась, я её застопорил ступором, чтобы она остановилась... Прицел внизу валялся, впереди сияла большая дыра, в которую был виден свет. Я спустился вниз, механик говорит: «У меня перебит рука». Я оттащил его на боеукладку. Посмотрел на радиста. Ему снарядом оторвало голову... Зрелище страшное. Заряжающий, пронизанный осколком снаряда, тоже был убит. В живых остались я и мой командир танка, лейтенант Кондрашкин».
В.Рёс: «Разрытая, разорённая местность. Дымящиеся, тлеющие обломки танков. Небо ещё чёрное от дыма, который, правда, уже начало относить ветром... Это было после того, как всё закончилось. Зловещая картина. Зловещим был даже вечерний покой над землей.
Было уже, наверное, 8 или 9 часов вечера, командир наш был на совещании, а мы – экипаж – ели свою колбасу из тюбиков, лошадиную колбасу или что там тогда было, и пели. После такого сражения! И не какие-нибудь там боевые гимны, а то, что тогда отвечало нашему настроению: «Родина, твои звёзды». Хотелось как-то унять тоску по дому».
Е.Л.Дон: «Облегчение! Тут же были и гармошка, и гитара. Всё, как на войне: пока человек жив, он живой. Ему всё нужно: и письмо написать домой, и пошутить, и песню спеть».
В.Рёс: «И вот мы так пели, как вдруг услышали, что позади нашего танка кто-то простонал: «Пан, вода. Пан, вода». Мы соскочили вниз и принялись искать, сначала на утрамбованном поле, а он лежал на колее, по которой мы недавно проехали. То был раненый, но на кукурузном поле из танка его совершенно не было видно, и мы его переехали. И теперь в области живота, начиная от ребер, этот человек был толщиной всего в три-четыре сантиметра, но был всё ещё жив, сердце всё ещё могло, наверное, биться. Мы постояли так около него, решив, что давать пить бессмысленно, это бы только усилило его страдания. Продлилось это недолго, и голова его откинулась в сторону... Был он совсем ещё молодой парень, лет, наверное, восемнадцати-девятнадцати, такой же, как и мы».
А.М.Василевский: «Второй этап Курской битвы начался 12 июля и длился до 23 августа...
Мы тогда не имели возможности тщательно анализировать итоги Курской битвы. Но одно было ясно: мы не только выиграли великую битву, но и сами выросли в ней. Оправдались наши замыслы при разработке плана летней кампании, мы научились разгадывать намерения врага. У нас хватило воли, характера, просто выдержки и нервов, чтобы не совершить просчёта, не начать преждевременно боевые действия, не дать врагу лишний шанс...