Второй не менее важный интерес России - это экономический. Россия хочет получать выгоды от экономической деятельности в ЦАР, разработке месторождений полезных ископаемых, участия в других серьезных проектах (например, интеграция ташкентского авиационного предприятия им.Чкалова, производящего грузовые ИЛ-76, в создаваемую в России объединенную авиастроительную корпорацию (ОАК), сооружение двух ГЭС в Таджикистане РАО «ЕЭС» и РУСАЛом, и строительство алюминиевого завода, и т.д.). Россия заинтересована, в избежании конкуренции со среднеазиатскими энергоносителями на своих традиционных европейских рынках, поэтому она хочет контролировать процесс поставок углеводородов из ЦАР, направляя их в соответствии со своими геополитическими интересами. Россия хочет пополнять ресурсную базу своих нефтяных компаний за счет месторождений в Центральной Азии.
В новых, резко изменившихся условиях 90-х годов китайская сторона обратила особое внимание на укрепление отношений с более «слабым» из двух партнеров, то есть Россией. Укрепление сотрудничества с Москвой могло способствовать усилению международных позиций Пекина, а также росту экономического и военного потенциалов КНР. Таким образом, вновь образовалась геополитическая основа для сближения двух сторон, на этот раз на базе неантагонистического противостояния доминированию США в азиатском регионе и в мире в целом.
Сильное сходство китайского и российского подходов к мироустройству создает базу для развития стратегического партнерства опережающими темпами.
К середине 90-х годов стало ясно, что именно политическая мотивация, следуя логике «треугольных отношений», играет ведущую роль в российско-китайском сближении - а его экономическое содержание «отстает». Совместные декларации 1994 и 1996 гг. последовательно зафиксировали формулы «новых отношений конструктивного партнерства» и «равноправного доверительного партнерства, направленного на стратегическое взаимодействие в XXI веке». Китай, кроме того, заявил, что с пониманием относится к позиции России, осуждающей расширение НАТО на восток, и поддержал ее действия в Чечне. Россия в свою очередь подтвердила, что правительство КНР является единственным законным правительством, представляющим весь Китай, и что Тайвань остается неотъемлемой частью территории Китая.
Обе страны одинаково раздражены американским военным присутствием вблизи своих границ. Существенно при этом то, что в КНР с середины 90-х годов уже не видят необходимости внерегиональных противовесов российскому военному присутствию на Дальнем Востоке. В совместной российско-китайской декларации 1997 г. была закреплена приверженность обеих сторон идеям многополярного мира и формирования нового международного порядка. Де-юре страны существенно сблизили свои позиции уже по очень широкому кругу мировых проблем. В то же время следует отметить, что это сближение во многом остается пока что декларативной реакцией на изменившуюся расстановку сил в мировой политике, страны пока не выступают как союзники.
Что касается тезиса о недостаточном внимании Пекина к глобальным проблемам, то он уже окончательно устарел. «Международная активность Китая выросла буквально на глазах» – таково было одно из главных откровений Сергея Лаврова, которым он поделился с журналистами, когда оставил пост представителя РФ при ООН и стал министром. Однако наблюдатели отмечают и другое: было довольно много случаев, когда китайские дипломаты старательно избегали конфликтных ситуаций, если они непосредственно не затрагивали интересов КНР. Проявления такого подхода имели место даже в дискуссиях в Совете Безопасности ООН по Ираку в начале 2003 года. Тогда Пекин выступал совместно с Москвой, Парижем и Берлином, но как бы держался на полшага позади. В итоге всеобщее внимание сфокусировалось на противостоянии «тройки» и США, хотя правильнее было бы говорить о «четверке».
Ныне, похоже, Пекин расстался с таким подходом, и в процессе обсуждения реформы ООН по настойчивости почти не уступает Вашингтону.Так же устарело и общепринятое мнение - которое всячески поощряют сами китайцы - что Китай никогда не ввязывается в международные споры, не угрожающие напрямую его национальным интересам. Китайцы - в отличие от англичан, русских, японцев, французов или американцев - никогда не стремились к влиянию в мировом масштабе. Однако было бы близорукостью полагать, что новый Китай станет непременно следовать этой исторической традиции, особенно сегодня, когда национальные интересы требуют от него искать по всему миру новые источники поставок энергоносителей.
Превратившись в 1993 г. в импортера нефти, Китай сегодня ввозит половину потребляемого объема этого топлива. За последние пять лет импорт нефти Китаем увеличился вдвое, а спрос на нее в стране только за первые шесть месяцев 2004 г. возрос на 40%. По данным за весь 2004 г. на долю Китая пришлось 30% от общемирового роста потребления нефти.[160]
К 2022 г. Китай будет ежедневно потреблять по 22 миллионов баррелей - столько же, сколько сегодня потребляют Соединенные Штаты.[161]
Отмечаемый за последние годы небывалый экономический рост Китая вызывает постоянный энергетический голод и заставляет правящий режим предпринимать немалые усилия для увеличения импорта нефти и газа из соседних стран. Кстати сказать, добыча энергоресурсов в самой Поднебесной переживает застой, а чрезмерное потребление угля оборачивается настоящим кошмаром для окружающей среды, что превратилось в последнее время в фактор политической нестабильности КНР. Вскоре после формального образования «Шанхайской пятерки» в 1996 г. правительство КНР перешло в наступление и в сентябре 1997 г. подписало так называемый «договор века» с Казахстаном на 9,5 миллиарда долларов. Китайская нефтяная компания стала победителем тендера на участие в разработке и освоении Узеньского и Актюбинского нефтяных месторождений, причем это соглашение предусматривало построение Китаем нефтепровода длиной 3 тысячи км до границ Китая.[162]
Заключив этот исторический договор, Китай сумел одним махом сместить акценты в Центральной Азии и включиться в «большую игру», как называют конкурентную борьбу за лидерство в этом регионе, возникшую после неожиданного распада СССР. Таким образом, Китай не только выдвинулся на авансцену геополитической борьбы, но и продемонстрировал свое стремление во что бы то ни стало закрепиться в этом регионе. «Нефтяные месторождения Казахстана, - весьма откровенно признал Ли Пэн сразу после подписания договора, - к нам намного ближе, чем нефтепромыслы на Ближнем Востоке».[163]
Нет ничего удивительного в том, что именно после этого события, если, конечно, не считать вполне успешные переговоры с Россией и нормализации всех пограничных вопросов, Китай стали считать весьма серьезным геополитическим фактором в регионе Центральной Азии, а продвижении идеи развития «Шанхайской пятерки» стало неизбежным следствием этой сложной политической игры.
Таким образом, Китай преследует в Центральной Азии двойную цель: во-первых, обеспечить себя надежными источниками энергоносителей, чтобы выполнить все амбициозные программы экономического развития на ближайшие годы, а во-вторых, добиться определенной политической стабильности на своих северных рубежах, чтобы гарантировать выполнение более важных и неотложных задач. И одно из главных мест в этой геополитической стратегии отводится Шанхайской организации сотрудничества, обеспечивающей гарантированные политические ресурсы правительству КНР.[164]
Тезис о многополярности мирового порядка, который стал доминирующем в риторике политического класса, начинает сейчас переосмысляться. «Многополярный мир», на котором настаивают многие отечественные политики и дипломаты, при ближайшем рассмотрении оказывался крайне опасным для России. В своем состоянии она просто не дотягивала до статуса одного из «полюсов» в этой конструкции. Поэтому в реальности Россия сделала ставку на становление региональной державой постсоветского пространства.
Тем не менее успехи внешнеполитической стратегии России на постсоветском пространстве представляются нам далеко не однозначными. Анализируя процессы смены власти в таких государствах, как Украина, Грузия, Киргизия, можно отметить, что позиции России начинают серьезным образом подвергаться ревизии. Угроза дестабилизации политической ситуации на пространстве Евровостока существенно видоизменяет конфигурацию политических сил и способствует переформатированию постсоветской политической реальности, бросая новые вызовы России, теряющей позиции доминирующего суверенного политического игрока. Концепция национальной безопасности России, предполагающая экономическое, политическое и культурное доминирование на просторах Евразии, подвергается ревизии, инициированной внешними политическими силами, заинтересованными не только в ослаблении влияния российского государства в странах СНГ, но и ограничении суверенитета внутри страны.
Другим немаловажным вопросом остается место В.Путина и его роль во внешней политики России. Путину удалось восстановить целостность и работоспособность российской внешней и внутренней политики, которая была нарушена в середине 90-х. Конечно, она не идеальна и не лишена ошибок, но она внутренне непротиворечива и базируется на реальных возможностях и интересах страны, а не на мифах и комплексах. А кроме того, преемственна по отношению к изначальной российской политике, что явно способствует укреплению российской государственности, становлению российской нации. Всякая иная политика — безоглядное стремление на Запад, примитивный изоляционизм или агрессивный империализм — одинаково гибельны. Они означали бы конец современной России со всеми ее плюсами и минусами, означали бы новый период неопределенности и хаоса на постсоветском пространстве.