Кроме того, современные информационные технологии являются эффективным средством распространения различных организационных и управленческих технологий, которые позволяют разработчику определенном образом структурировать политические и бизнес-процессы клиента (например, MRP, ERP и APS-системы), а также контролировать их.
Также, новые технологии могут стать и становятся инструментом государственного контроля в обществе, что ущемляет права личности. Об этом говорит Бенджамин Р. Барбер, оценивая демократический потенциал современных технологий[46]. Он предлагает понятие «мягкой тирании», которая «не требует постоянного физического контроля над субъектом», а выражается в контроле над «сердцами и умами через контроль над образованием, информацией и коммуникацией и, таким образом, превращает субъектов в союзников рабства». Также автор затрагивает проблему личной тайны, проблему доступа корпоративных субъектов к контролю над обществом (монополии на медиа-рынке). По его словам, «новые технологии могут стать опасным катализатором для нового вида тирании» - мягкой, а «нет более опасной тирании, чем невидимая и мягкая».[47]
Источником угроз информационной безопасности признается «цифровое неравенство» (иногда для описания этой проблемы используются понятия «информационное неравенство», «электронно-цифровой разрыв»). Угроза видится в возникновении «элиты, обладающей неограниченным доступом к информации и коммуникационным сетям как на внутригосударственном, так и на международном уровнях, использующей преимущество владения базами данных и связью в своих узких групповых целях и осуществляющей селективное распределение информации. В результате резко возрастают возможности манипулирования общественным мнением, базирующиеся на разных уровнях доступа отдельных людей, социальных групп, государств и т.д. к информации».[48]
Еще одна группа угроз информационной безопасности связана с понятием «информационной милитаризации».[49] Появляются новые формы конфликтов и противодействия, среди которых выделяют три основных вида: кибервойна, информационная война и сетевая война.
Кибервойна характеризуется применением новых информационных технологий в создании боевых единиц, высокой степенью их автоматизации. Современная боевая единица может быть невидимой и неуязвимой, самостоятельно и с высокой точностью определять и поражать цель. В кибервойне падает роль массы, масштаба, новый военнослужащий – высококвалифицированный и высокооплачиваемый. В настоящее время нет вероятности такой войны, так как в мире нет достойных друг друга противников, точнее, достойных потенциальных противников США.
Угроза информационной войны более актуальна и вероятна, и существует в двух основных измерениях. С одной стороны, это угроза дестабилизации и вывода из строя информационно-технологических систем, например, различные вирусные атаки. Эти риски в большей степени характеризуют наиболее технологически развитые страны максимально вовлеченные в киберпространство, так как их экономика сильно зависит от функционирования информационной инфраструктуры.
С другой стороны, объектом информационных атак может быть и часто является сознание людей, в том числе и представителей элит. Здесь в группе риска находятся в первую очередь страны и регионы, находящиеся на периферии глобального информационного пространства. Особенностью такой воны является то, что она может быть неявной, скрытой. Само явление информационной войны в таком понимании не является новым, однако в контексте современных информационно-технологических процессов оно принимает качественно новые формы и все большую значимость.
Активным субъектом информационных атак такого рода и источником угроз являются США. Еще во времена холодной войны Америка активно применяла эти технологии против Советского Союза. США уже к середине 70-х годов 20 века контролировали более 65% всего объема информации, распространявшейся в мире, и могли оперативно воздействовать на общественное мнение планеты. К ведению информационной войны были подключены и американские, и другие западные медиа-гиганты - Юнайтед Пресс Интернэшнл, Ассошиэйтед Пресс, Рейтер, Франс Пресс и др., громадное число газет и журналов, десятки спецслужб, радио- и телевизионные станции, коммерческие книгоиздательства, благотворительные фонды, профсоюзные, церковные и другие организации, Объединенный корпус действий (Корпус мира), научно-исследовательские центры, такие как Стэнфордский исследовательский института, Институт Баттеля, Исследовательский центр Армора, Консультативная комиссия по
информации Конгресса США и т.д. Только зарубежный аппарат правительственного Информационного агентства США (ЮСИА; его филиал за границей носил название ЮСИС - Информационные службы США (USIS United States Information Service)) в середине 70-х годов ХХ в. достигал 10 тыс. сотрудников, работавших более чем в 100 странах. В начале 1974 года в США на базе ЮСИА и бюро госдепартамента по вопросам образования и культуры было создано единое Американское агентство по информации и культурному обмену. Общее руководство его деятельностью было возложено на государственный департамент США, а директор этого Агентства получил статус главного советника президента США по вопросам международной информации и обмена. Уже в первые годы функционирования данного официального пропагандистского ведомства его ежегодный бюджет превысил 400 млн. долларов.[50]
У американского правительства есть богатый инструментарий для ведения информационной войны: глобальные СМИ, пресс-центры, армия высокооплачиваемых и высококвалифицированных журналистов и аналитиков, специальные институты: Управление глобальных коммуникаций (создано в январе 2003 г. по указу Дж. Буша непосредственно при Белом Доме[51]; в США пытались создать подобную структуру при Пентагоне сразу после событий 11 сентября 2001 года, которая называлась тогда Управлением стратегического влияния[52]), Министерство внутренней безопасности и др. Существует также Американский центр по информационной войне в сфере компетенций которого – разработка инструментов дипломатического влияния на конкурентов, поддержка оппозиций в других странах, создание сете с элитой др. стран и т.п.
Сетевые войны – это социальные невооруженные конфликты низкой эффективности, отличающиеся от традиционных вооруженных военно-политических конфликтов прежде всего характером и структурой участников. Источником угроз в данном случае являются отдельные организации или сети организаций (например, антиглобалисты, Алькаида). В новых войнах исчезают традиционные географические измерения, такие как тыл, линия фронта и т.п. Дистанции практически утрачивают свое значение. Участники четко не определены.[53]
Продолжая анализ, в следующем разделе рассмотрим, какие угрозы и какие новые возможности порождают ИКТ в сфере культуры (хотя чаще всего исследователи обращают внимание именно на угрозы).
§ 5. Новая культура
Современные информационные процессы являются также источником новых угроз (равно как и новых возможностей) в сфере культуры. Развитие информационно-коммуникационных технологий стимулирует нарастание интенсивности межкультурных взаимодействий, и, следовательно, взаимопроникновение культур, формирование универсальных культурных эталонов с перспективой унификации общественных культур. В такой ситуации государства, которые доминируют в информационной сфере, получают возможность тиражировать свои культурные образцы: открыто позиционировать их в качестве эталонов или использовать латентные механизмы их популяризации. Таким образом, интеграция мира на основе ИКТ порождает сразу два типа угроз в культурной сфере: во-первых, это угрозы многообразию культур, альтернативам культурного развития; во-вторых, угроза неравномерности формирования глобальной культуры с явным креном в мировой сторону информационной элиты.
Безусловно, существует объективная тенденция к унификации норм и культурных образцов. Эта тенденция зародилась давно (например, дипломатические отношения между государствами) и вполне целесообразна, так как способствует эффективности коммуникаций. Кроме того, самобытность культуры изначально имеет под собой рациональную основу и служит для формирования национальной идентичности (также как корпоративная культура искусственно создается для формирования корпоративной идентичности). Но, во-первых, в современном мире для этого появились и активно используются новые более совершенные механизмы, а во-вторых, необходимость в формировании национальной идентичности постепенно утрачивает свою актуальность. Поэтому рассеивание культурных различий отчасти объективно.
Тем не менее, в настоящее время мировые лидеры стремятся целенаправленно наращивать этот тренд. Сегодня, в условиях явного доминирования американской культуры, культурной экспансии США, которая обеспечивается их неоспоримым преимуществом в информационной сфере в сочетании с политическими амбициями, другие культуры пытаются защитить свое наследие, что выражается в возврате к самобытности, возрождении националистических движений, повышенной заботе государства о защите институтов культуры, возрождении традиций. Искусственно культивируется популяризация некоторых культурных образцов в рамках отдельных культурных общностей.
Умелое управление делает их частью глобального популярного проекта. Например, появление стиля «World Music» («Музыка мира») как моды на этнические композиции. Один из таких этно-проектов – мюзикл «Georgian Legend» («Легенды Грузии»), продюссируемый американцем Жимом Лоу («крупно-бюджетное музыкально-хореографическое супер-шоу использованием ультрасовременных технологий»[54]), который был создан на основе национального грузинского ансамбля «Эриcиони».