Осторожно скрываясь, Екатерина приближалась к реформе секуляризации. Но про себя она уже твердо знала, чего она хочет, во что она верит. Чуждая мистицизма и даже тонкой эстетической чувствительности, Екатерина обладала большой интеллектуальностью рационалистического склада. Стиснув зубы, внешне вынося подчинение своему умственно дефективному "главе дома", Екатерина проглатывала целые библиотеки. Сама она писала потом, что "ее учителями были: — несчастье и уединение". И потому, естественно, пленилась современным ей и модным в Европе французским энциклопедизмом. А, освободившись от мужа и в ореоле царицы, Екатерина властно выявила свой "энциклопедизм". Помимо своей переписки с корифеями энциклопедии — Вольтером, Дидро и Д-Аламбером, она приглашала их лично являться с поклоном в Петербург и Москву. Осыпала их милостями, а те ей "кадили", умножая ее славу в Европе. В молодые годы Екатерина, естественно, слепо преклонялась пред энциклопедистами и льстила им не без наивности. Позднее она стала значительно трезвее. Преклоняясь пред Вольтером, она сначала писала ему: "Быть ходатаем за род человеческий, высказывая причины своего уважения к нему, и защитником угнетаемой невинности — это такие редкие деяния, которые заслуживают бессмертное имя и рождают к Вам неизъяснимое почтение". Екатерина купила за 15.000 фр. личную библиотеку старого Вольтера (она и теперь находится в составе СПБ Имп. Публич. Библиотеки), положила ему жалованье в 1.000 руб. в год и выдала его за 50 лет вперед (!). Недаром Вольтер писал: "В какое время мы живем! Французы преследуют философию, а скифы ей покровительствуют!". Д'Аламбера Екатерина приглашала воспитывать наследника престола Павла Петровича. Дидро явился в Петербург позднее (1787 г.), когда Екатерина была уже умудрена возрастом и опытом. Философ после бесед с государственными сановниками обиделся и жаловался Екатерине, что его общих идей никто не слушает. Императрица ему "прочищала мозг": "М-сье Дидро! Я с большим удовольствием выслушала все, что Вам внушает Ваш блестящий ум. Но Вашими высокими идеями хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо. Составляя планы разных преобразований, Вы забываете разность наших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит. Она гладка, мягка и не представляет затруднений ни воображению, ни перу Вашему. Между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы"...
При свете этого трезвого понимания долга "просвещенного монарха" пред управляемым им народом, Екатерина умела сознавать и строить свои отношения к церкви и к делам религии вообще. Фридрих II Прусский с жестокостью утверждает: "Elle n'а aucune religion, mais elle contrefait la dévote". Русский "просвещенец", историк и публицист, кн. Щербатов в своем трактате "О повреждении нравов" пишет об Екатерине: "Имеет ли она веру к Закону Божию? Но — несть! Упоена безрассмысленным чтением новых писателей. Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает. Коль ни скрывает своих мыслей, но оное многажды в беседах ее открывается... И можно сказать, что в царствование ее и сия нерушимая подпора совести и добродетели разрушена стала". Но сам кн. Щербатов, рационалист-просвещенец, чужд понимания духа православия. Он "западническими" глазами видит в русской иерархии опасность вычитанного из французской литературы "клерикализма". И за такой антиклерикализм одобряет Екатерину: "ныне царствующая императрица, последовательница новой философии, конечно, знает до каких мест власть духовная должна простираться и, конечно, из пределов ее не выпустит. Но я впредь не ручаюсь, чтобы духовный чин, нашед удобный случай, не распростер свою власть" (!!). Таково же в сущности было и воззрение Екатерины. Еще в 1761 г. она выражалась так: "уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела". В письмах Вольтеру она называет себя "главой греческой (т.е. русско-православной) церкви в смысле власти, церковная власть должна подчиняться ей безусловно". Сын ее Павел I внес эту жестокую формулу "глава Церкви" в наши Основные Законы.
Но свое уставное благочестие Екатерина практиковала с убеждением, что таков долг монарха пред верой народа. Она ходила из Москвы пешком на богомолье к Троице-Сергию, целовала руки духовенству. Ездила в Киев и поклонялась печерским угодникам. Говела и причащалась вместе со всем придворным штатом. Заслышав в 1763 г. о предпринятом митр. Арсением Мациевичем переложении в новую серебряную раку мощей святителя Димитрия, она остановила предположенную церемонию впредь до ее личного присутствия при этом. Бывая в Троице-Сергиевой Лавре в 1762-63 гг., Екатерина сама заметила и выделила ректора Троицкой Семинарии, иеромонаха Платона (Левшина). После ее второго же визита получается приказ Платону явиться ко Двору для переговоров об обучении Закону Божию наследника престола — Павла. Платон приглашается к царскому столу. А вольтерьянствующий министр Никита Панин, не доверяя увлечению императрицы, ставит тревожный вопрос: "а не суеверен ли?.". С этого началась придворная жизнь Платона. Екатерина ценила его ораторский талант и с гордостью показывала его иностранцам. Екатерина говорила: "Отец Платон делает из нас все, что хочет — хочет он, чтобы мы плакали — мы плачем"... С иностранными богословами и учеными Платон мог с удобством говорить по-латыни, но для светского большинства нужен был французский язык. И Платон вынужден был учиться языку. Современник поясняет: "почему он и успел в том языке, несколько мог разговаривать, а читать и разуметь французские книги удобно мог".
Так, не без талантливой тактичности, начали развиваться отношения Екатерины с православной церковью. И уже делом взаимного чутья и такта было для иерархии суметь приноровиться к этому не традиционному старорусскому благочестию монархини, а к благочестию, так сказать, "по долгу службы", но в этом смысле серьезному и надежному.
Вот такой-то именно "просвещенной абсолютной монархине" и суждено было осуществить зов судьбы, вдохновиться смело решить ставший для церковного быта "революционным", вопрос об отобрании у иерархии, монастырей и церквей их земельных угодий.
Открыто техническое выполнение задуманной реформы началось указом 29.XI.1762 г. об учреждении Особой Комиссии и предписанием ей определенной инструкции. Указ Императрицы в стиле Петра Великого с резонирующими мотивами и с просвещенческими заушениями отсталого, чумазого и ленивого духовенства и монашества, и гордыми модными поучениями. Ссылаясь на свой манифест 12.VIII.1762 г., Екатерина повторно твердит, что "Божественное Писание предписывает ей, яко блюстительнице церкви святой, учреждать все порядки и законы, подкрепляющие православие... и чтобы совесть блюстительницы не была отягощена сокрушением при виде существующих в этом чину нестроений".
"Простой народ невежественен и должен быть просвещаем в духе веры и христианского благочестия...., но к прискорбию оказывается, что многие священники не только не ведают истинного пути к просвещению народному, но и будучи часто малограмотны, нередко простому народу служат собственным примером к повреждению. Правда, сорок лет назад император Петр I в духовном регламенте указал правила, которые бы в простом народе учреждением благоразумно воспитанных и обученных священников прямой путь к исправлению нравов открывали. Но с соболезнованием усмотрено с высоты трона, что народ в том же еще пребывает заблуждении".
В виду всего этого императрица хочет "делать такие распорядки, которые бы споспешествовали истинному просвещению народа", и призывает Синод приступить к этому делу с безоговорочным "рачением". Первейшей задачей Комиссии ставится выяснение "истинных доходов от церковных имений", по мерке лучших хозяйств светских помещиков и соответственно этому учреждение "штатов", т.е. жалованья из казны.
В состав Комиссии назначались: а) лица духовные: президент Синода Димитрий, митрополит Новгородский, Гавриил, архиеп. С. Петербургский, Сильвестр, еп. Переяславльский" б) — светские: граф Иван Илларионович Воронцов, гофмейстер князь Алексей Борисович Куракин, шталмейстер кн. Сергей Гагарин, обер-прокурор Синода кн. Алексей Козловский и статский советник Григорий Теплов.
Личный состав Комиссии обеспечивал правительству полное послушание иерархии — все были нового великорусского "набора". Среда старого малороссийского набора усиленно их чернила, как угодовцев власти. Традиционную лояльность перетолковывала, как лакейскую беспринципность. О президенте Димитрии говорили, что он молчал, когда Петр III приказал убрать в церквах "лишние" иконы. Слушая Потемкина, начитанного в церковной литературе и сыпавшего цитатами, он поддакивал: "Сам Бог говорит Вашими устами". Когда на Димитрия поступали жалобы из епархии и его имений, он добивался синодской резолюции, что он "похвалы весьма достоин". За заслуги при екатерининском перевороте 29 июня 1761 г. митрополиту Димитрию лично пожалованы, как помещику, 1.000 крестьян. В это рискованное 29-е июня Димитрий первый из иерархов встретил прибывшую из Петергофа в Казанский собор Екатерину и провозгласил "самодержавнейшей" императрицей. Этим жестом была прогнана бродившая около тень конституционных ограничений. При коронации Екатерины именно Димитрий восхвалял это "Петербургское действо", как "строение несказанных судеб Божиих". Екатерина характеризовала Вольтеру Димитрия Сеченова в тонах угодного ей иерарха: "не есть ни гонитель, ни суевер...., он совершенно отвергает предложение (т.е. тезис) двух властей". В это время никто другой, а именно митр. Димитрий приспособил к моменту текст чина православия, выкинув из него укоризны на посягающих на церковные имения. Сильвестр еп. Переяславльский просто был покорный молчальник, говоря о текущих делах без волнения: "поящут тя и ведут, аможе не хощеши". Гавриил (Петров) архиеп. Тверской, с 1775 г. Новгородский и С. Петербургский, как великоросс солидарный с Димитрием в общих мнениях церковной политики, с убеждением принял на себя ответственность за проведение в жизнь отдачи государству церковно-монастырских поместий. И оправдал это дело в глазах истории русской церкви тем, что мощно и систематически возродил русское монашество путем создания в нем системы старчества. Екатерина испытала от личного знакомства с ним сильное впечатление. Случайно, в день Александра Невского (30.VIII.1766 г.) во время крестного хода, шагая рядом с ним от Казанского собора до Александро-Невской Лавры и начав какой-то разговор, Государыня поразилась его краткими и вескими репликами. Екатерина даже заставила тогдашнего обер-прокурора Мелиссино доложить в Синоде свою похвалу Гавриилу, назвав его "мужем острым и резонабельным". И потом заграницу писала о нем, что он "не противник философии". Особую "резонабельность" в Гаврииле отмечала и своя архиерейская братия. Будущий митрополит Платон выражается о Гаврииле: "он все располагает числом, мерою и весом". Недаром Екатерина при докладах о разных церковных делах спрашивала докладчиков: "а Гавриил как думает?" В своих записках (1773) Екатерина сообщает, что она часто звала к себе Гавриила, чтобы совместно решать церковные дела.