Смекни!
smekni.com

Карташев А. В (стр. 130 из 152)

"Дело" об Арсении зачислено в разряд "секретнейших". Им интересовались люди не с государственной, а с чисто духовной точки зрения. Влеклись к лику незабытого еще в живой памяти старого поколения "духовному" (а никак не экономическому) исповеднику люди русского мистицизма начала XIX в. В 1827 г. дело об Арсении найдено в кабинете императора Александра I. Художникам заказывались портреты Арсения уже тюремного периода в мужицком треухе и полушубке. Мистик-масон И. В. Лопухин в своем имении устроил Арсению в мистическом стиле сложный памятник. На высоком берегу над озером построена маленькая келейка размеров Ревельского каземата Арсения, названная "пустынька": "в памятник несчастиям некоторого Андрея, знаменитого твердостью духа и страданием своим". На стене написан крест с архиерейскими митрами на его трех концах. В четырех углах креста: 1) кандалы, 2) надломленный архиер. жезл, 3) закрытая книга, и 4) горящий трикирий. В аллее у келейки камень с надписью: "Священной памяти Арсения-страдальца, 1813 года апреля 14 дня". Это день осуждения Арсения. У одного из заливов озера, в беседке тоже написано: "уголок этой воды может горячему воображению напомнить о том морском заливе, на берегу коего, в заклепах мрачного затвора Арсений-страдалец провожал последние дни свои". Вся местность слыла под именем: "Арсениева Орлиная Пустынь".

Павел (Канючкевич) митрополит Тобольский и Сибирский

По некоторому недоразумению, до конца XIX в. в исторической литературе имя митр. Павла примешивалось к делу митр. Арсения. Правда, были они оба южно-руссы, одной Киевской школы, одного духа. Будь Павел тогда членом Синода, он, вероятно, пошел бы за Арсением. Но этого не случилось. Митр. Павел Канючкевич (в смягченном произношении — Канюшкевич. Наши историки в XIX в. исказили его фамилию в "Канюскевич" Проф. Ф. И. Титов "Святитель Павел". Киев, 1913 г., с. 107 — 108) оказался в стороне от столичной борьбы, в далекой провинции... Когда царское правительство во время войны 1914 — 18 гг. начало серию канонизаций, то после имени митроп. Тобольского Иоанна (Максимовича) ставило на очередь и Павла Тобольского. Нетленные мощи его в 1827 г. обнаружил митр. Евгений (Болховитинов).

В этом году приготовлен был новый склеп под полом Великой Лаврской церкви с целью перенести туда рассеянные по разным местам гробницы. И вот, пишет митр. Евгений, "сего 1827 г. июня в 12 день, доложили мне, что в усыпальнице под Стефановским приделом тело Тобольского архиерея Павла, почивающее в гробе поверх земли и назначенное к погребению на новом месте, оказалось нетленным, почему и велел я оставить посмотреть мне самому, но того дня не успел сделать осмотра. В следующую же ночь, когда я заснул, представилась мне буря, колебавшая здание, от коей я проснулся и услышал, что по залам мерно и весьма твердо шествует некто в мою спальню... Двери растворились и вошел неизвестный муж, светом озаренный, в архиерейском облачении, с гневом на лице. Приподнявшись на постельке, я хотел встать и поклониться ему, но не мог, потому что ноги и особенно колени у меня сильно задрожали. Явившийся сказал мне: "Чи даси нам почивати, чи ни? Не даси нам почивати, не дам тоби и я николы почивати".

Затем он вышел мерными шагами из спальни. На утро я пришел ко гробу архиерея, коего накануне предположил осмотреть, и по снятии крышки, увидел тело того самого святителя Божия Павла, который явился мне ночью, и в том же облачении. Со слезами лобызал я руки его, отслужил панихиду и велел оставить гроб на прежнем месте".

Спустя 40 лет Лавру посетил Александр II с императрицей в сопровождении церковного историка и писателя гр. Мих. Вас. Толстого. Последний пишет: "Вместе с другими богомольцами я спускался в этот склеп. Приподняли крышку простого деревянного гроба, сняли пелену с лика святителя и все мы были поражены изумительным нетлением мощей. Митрополит Павел представляется как бы теперь только уснувшим: русые с проседью волосы и борода, лицо спокойное, с закрытыми, несколько впалыми, очами; руки, сложенные на персях; митра и облачение — все вполне сохранилось, хотя прошло уже почти 100 лет как тело святителя покоится в гробе. Этого чудного нетления нельзя приписать действию воздуха или других местных причин, потому что другие тела в том же склепе истлели и разложились". Тогда же по желанию императрицы был сделан фотографический снимок с открытого гроба и лика святителя (См. в книге проф. Ф. И. Титова и в "Историч. Вестн". 1882 г.).

Канючкевич Петр по рождению (в 1705 г.) был мещанин галичского города Самбора. Это была Польша. Но как русский и православный, он учился в Киевской Академии. По окончании Академии, 28 лет принял пострижение в монашество и священный сан (1734 г.). Стал учителем риторики и поэзии, т.е. стихосложения. В 1740-41 гг. он сопровождал архим. Киевской Лавры Тимофея (Щербацкого) в длительном путешествии в СПБ. Павла заметили, оценили и вызвали на должность проповедника Москов. Академии, помещавшейся тогда в Заиконоспасском монастыре. В 1743 г. Новгородский архиеп. Амвросий (Юшкевич), учитель Павла по Киевской Академии, пригласил его к себе и сделал архимандритом первого по чести и богатству Юрьева монастыря. На этом видном посту Павел оставался целых 14 лет, освоившись основательно с великорусскими нравами и церковным бытом. Отсюда Павла назначили в 1758 г. митрополитом в Тобольск. В далеком новом крае строгий к себе и к другим митр. Павел был активистом по всем частям епархиального руководства. 1) Его первым предприятием было создание богословской школы. Уже бывшую здесь начальную семинарийку он поднял до философского и богословского классов. Чрезвычайно трудно было стянуть сюда из Киевской Академии кое-каких школьных учителей. 2) Обстановка диктовала здесь местные миссионерские задачи. Особенно трудно было "усмирять" по-сибирски вольно живших здесь старообрядцев и сектантов. Строились новые церкви, конечно, в большинстве только деревянные. Продолжалось и тихое дело крещения инородцев-язычников. 3) Но всего труднее было дело управления сибирской вольницей в духовенстве. Здесь не было крепостного права. Слагалась лишь полукабальная зависимость некоторой части переселяемых из внутренней России рабочих рук при государственной и частной горной и заводской промышленности. Эта категория рабочих непрерывной чередой посылала своих ходоков в Петербург с жалобами на местное начальство. Обивая пороги учреждений и начальств, ходоки чернили своих неугодных им администраторов, в частности, и архиереев. И разные учреждения и разные лица на верхах невольно внимали доносам и строго судили, осуждали и смещали начальников. Из текста запросов, предъявленных Синодом по настояниям вольнодумного обер-прокурора Мелиссино и ответов на них митр. Павла, явны преувеличения и прямо клеветы жалобщиков (Пр. Ф. Титов lib. cit. 122-125). И Мелиссино и императрица были готовы верить всяким обвинениям на митр. Павла, как земляка митр. Арсения, и в частности, естественно подозревали в нем и врага секуляризации. Но эти подозрения ничем фактически не оправдываются. Екатерина, "изводя" м. Арсения, с самого начала своего царствования зорко следила за личностью м. Павла. Есть собственноручная записка императрицы обер-прокурору Козловскому об административных жестокостях Павла. Екатерина II с любопытством читала отзыв о м. Павле ученого астронома, аббата Шаппа, побывавшего в Тобольске для ученых наблюдений. Последнему понравился латинского образца фанатизм Павла. Шапп пишет, что Павел "мог бы служить образцом для всего христианского духовенства". Читая эти строки Шаппа уже в 1768 г., Екатерина II с раздражением замечает: "Вот прекрасный образец, предлагаемый аббатом для подражания: — невежда и фанатик! Этот прелат кроме того был горд и мстителен. Пороки, за которые он должен был недавно оставить свою епархию". Екатерина следила не за одним Павлом. Она вела разведку и о других архиереях, недружелюбно встретивших секуляризацию. В одном письме говорит о них, что они "не почли за нужное объявить себя". Мелиссино знал о подозрениях Екатерины и усердствовал в контроле над епархиальной работой митр. Павла. А Павел, пораженный "ушкуйническими" нравами сибирского духовенства, думал смирить сибиряков незнакомой им дисциплиной и старомодными крепостническими работами в архиерейском хозяйстве. Обе стороны, как в неудачном браке, "не сошлись характерами". Даже позднейший сибиряк-историк прот. А. Сулоцкий ("Тобольские и Томские архипастыри". Омск 1881 г.) о святителе Павле пишет: "11.I.1768 г. был по крутости и строптивости характера и странности иных действий уволен на покой в Киево-Печерскую Лавру". В случае с м. Павлом ясно теперь для нас, но далеко неясно было современникам, вскрывалась устаревшая дефективность искусственно введенной Петром Великим диктатуры южно-руссов в управлении церковном. Чужаки-киевляне не поняли творческого преображения всей русской культуры и быта государства и церкви в новом петербургском периоде России. Они естественно, исполнив свою историческую роль, должны были уступить место великороссам. Последние инстинктивно чутко покорялись ломке всего быта. Южно-руссы не могли этого понять. На придирчивые требования обер-прокурора, почему Павел "не рапортует" о делах, он искренно не понимает такой формальной требовательности: он отвечает, что не рапортовал "не из какого моего к команде презрения, чего и в уме моем не имею, да и помыслить грешно..." Не догадывался Павел, что все в России глубоко и существенно изменилось, и он со всем своим киевским воспитанием стал лишней окаменелостью безвозвратного прошлого. На основании скопившихся жалоб на митр. Павла, Мелиссино 23.V.1767 г. внес в синод предложение: "По производимым в Св. Синоде делам оказалось, что преосвященный Павел митрополит Тобольский... поступает с неумеренною строгостью... много же неволею в монашество постригает и через побои жестоко наказывает... И на посланные Св. Синодом указы... неясно и нескоро, а при том и непорядочно ответствует... чтоб велено было: или оного преосвященного из той епархии перевести в другую, ближайшую к Москве епархию, или о происходящих на него просьбах учредить нарочитую комиссию". Синод не выразил готовности торопиться. Мелиссино нажал высокую кнопку. И 21.VI.1767 г. через м. Дмитрия (Сеченова) Синоду передано Высочайшее повеление: "преосвященному Павлу, митрополиту Тобольскому быть в Москву". Павел не спешил. Мелиссино грозил через губернатора насильственной высылкой. Павел уже был в дороге, но заболел в Екатеринбурге и пролежал более месяца. Наконец, прибыл 2.IV.1768 г. в Москву. Здесь по уговору друзей он написал прошение об увольнении его на покой в Киево-Печ. Лавру. И для членов Синода это было желательным концом дела. Но Мелиссино настоял, чтобы Высочайший доклад об отпуске на покой митр. Павла сделан был с перечислением всех обвинительных пунктов, предъявленных обер-прокурором к митрополиту Тобольскому. Но императрица, может быть, по совету того же м. Дмитрия (Сеченова), минуя ворох мелочных обвинений, просто утвердила отпуск на покой, правда, без пенсии и без прогонных денег. Но м. Павлу было выдано кое-что в счет его архиерейского жалованья, еще не полученного за последние месяцы. На эти гроши м. Павел и добрался до родной лавры. Тут его скромно, но дружески устроил архимандрит Зосима. Павел тут целиком отдался молитвенной, постнической и благотворительной подготовке к своей мирной христианской кончине, окруженный все возраставшим почитанием верующего народа.