Об осуществлении остальных прав патриарха в применении к русской церкви ничего неизвестно.
Внутренняя жизнь митрополии строилась на канонических отношениях митрополитов к епископам, вполне аналогичных с отношениями патриархов к ним самим. При этом в пределах митрополии приобретало особенно важное значение право митрополита созывать ежегодные регулярные соборы из подведомых ему епископов. Вообще существенна функция соборности. Практически это установление ценно тем, что оно все действие иерархов проникает началом коллегиальной взаимопомощи и взаимоограничения, потому что по канону, как епископы митрополичьего округа "ничего (важного) не творят без рассуждения своего главы, так и он ничего не должен делать без согласия прочих". Между тем русская церковь с первых же шагов своей исторической жизни стала повинной в несоблюдении этой важной канонической нормы и впоследствии все прогрессировала в свой виновности. Вероятно причиной тому была роковая пространность русской земли и совершенно несравнимая с греческими расстояниями отдаленность епископских резиденций от митрополичьего центра; так что епископы не только не помышляли о ежегодных соборах, но не слушались даже экстренных приглашений митрополитов на соборы, как видно из одного правила митр. Иоанна II. Но сравнительно с последующим временем киевский период, при всей его непродолжительности, представляется сравнительно еще временем частых соборов. Проф. Малышевский насчитывает более 15-ти отмеченных в летописи собраний епископов в Киеве, включая сюда и все съезды хиротонийные и по случаю церковно-богослужебных торжеств.
Другой факт из внешней истории русской митрополии за данный период времени, достойный упоминания, это попытка Суздальского князя Андрея Боголюбского учредить у себя особую митрополию. С тех пор как церковь начала жить в связи с государством, ее административные судьбы тесно связались с его судьбами. И в настоящем случае причина явления лежала в факте передвижения центра русской государственной жизни к концу киевского периода с юга на север. Суздальский князь Андрей, сознавая себя по силе и значению уже фактическим великим князем, естественно пожелал видеть возле себя и митрополита. Не имея возможности перевести к себе киевского митрополита, он решил создать новую митрополичью кафедру. У кн. Андрея был под рукой и угодный ему кандидат. Это был Феодор, белый женатый поп, мощный физически и дерзкий до грубости; видимо довольно начитанный, речистый, за словом в карман не лазящий, зубастый софист, разящий направо и налево всякого своей диалектикой. Князю он импонировал и был очень удобен для претенциозного плана учреждения новой митрополии. Феодора не нужно было покровительственно протаскивать вперед. Он искал от князя только дозволения искать архиерейской кафедры, и пробивался к ней уже сам, не стесняясь в средствах. Подводя итог карьере Феодора, завершившейся трагическим провалом, Никон. летопись так изображает его портрет: "Бе же сей дерзновенен зело и безстуден. Не срамляше бо ся ни князя, ни боярина. И бе телом крепок зело, и язык имея чист, и речь велеречиву, и мудрование козненно (т.е. диалектику ехидную, подсиживающую, поддевающую). И вси его бояхуся и трепетаху, никтоже бе можаше противу его стояти. Неции же глаголаху о нем, яко от демона есть сей, инии же волхва его глаголаху". Последние демонические черты свидетельствуют о гиперболическом, ошеломляющем впечатлении, произведенном Феодором на современников. Кн. Андрей, поставивший своим идеалом возвышение северо-восточной Руси над юго-западной, мечтал извлечь пользу из честолюбивых дерзаний Феодора и провел его в положение "нареченного епископа Ростовского и Суздальского". А в древней Руси это положение не было пустым именем. Оно давало власть управления епархией еще до хиротонии. Кн. Андрей, надеясь на самодельную каноническую эрудицию Феодора и его напористость, отправил его как ходатая к патриарху об открытии у себя независимой от Киева митрополии и вместе как нареченного у себя кандидата. Но, как мы видели, и Ростислав Киевский поспешил тогда же, в 1155 г. послать свое посольство к патриарху, прося себе на Киев митрополита-грека, в чем и преуспел. Но не одной этой покорностью грекам победил киевский князь князя суздальского, а и дезавуированием Феодора там в КПле в глазах патриарха. Церковные послы Ростислава снабдили патриарха Луку Хрисоверга весьма отрицательной характеристикой Феодора, как человека неправославного образа мыслей. Это прямо и высказано патриархом в послании к кн. Андрею вместе с отказом в открытии особой митрополии. Патриарх мотивировал свой отказ принципиально, делая общую ссылку на каноны, которые будто бы совершенно запрещают изменять пределы митрополий и епископий. Само по себе это основание, разумеется, неправильно. Каноны, действительно, предостерегая от ненужных переделов границ епископий, не могли возвести этого во всеобщий закон, иначе остановилась бы история внешнего роста церковной жизни. Каноны эти (4 вс. пр. 12) имеют значение исключительно только для византийской государственности: запрещают в одной греческой областн учреждать две митрополии, чтобы в каждой области была только одна митрополия. Буквально применяя это к России, нужно было бы в каждом удельном княжении открыть свою митропоию. И как раз другие каноны напоминали (4 Вс. 17; 6 Всел. 38), чтобы церковное управление сообразовалось с гражданским и, таким образом, говорили в пользу пожеланий Суздальского князя. Но недостаток научно-канонических знаний у кн. А. Боголюбского, у Феодора и у других церковных советников князя не дал им смелости возражать против воли КП патриарха.
После того, как программа-максимум кн. Андрея и Феодора не удалась, Феодор не покорился. У него была в запасе программа минимум. Он хотел получить поставление на Ростовскую кафедру непосредственно от патриарха с титулом архиепископа, чтобы зависеть не полностью от Киевского митрополита. Повидимому в Царьграде позолотили пилюлю кн. Андрею, согласившись, при условии хиротонии его избранника рукой митрополита киевского, дать право Феодору величаться титулом архиепископа с какими-нибудь церемониальными украшениями. Но вернувшийся домой Феодор не пошел в Киев на поставление, несмотря на побуждение к тому со стороны А. Боголюбского. Он знал, что после его изобличений в Царьграде, в Киеве его в епископа уже не поставят, а пока он попользуется правами "нареченного" повелителя своей обширной епархии.
В чем был изобличен Феодор в Царьграде, это явствует из мотивированного послания патр. Луки Хрисоверга к А. Боголюбскому. Феодор, как женатый поп, отрицал монашество, как необходимое условие для архиерейства. А по безудержности своей натуры и развязности языка, доходил и до принципиального отрицания монашества. Патриарх пишет о Феодоре: "сице же и чисте живущих безженных житие и Господа ради иночествующих и любомудрию о Господе учащихся негодоваше и укоряше". Патриарх, повидимому, имел сведения, что темпераментный пафос антимонашеской проповеди Феодора производил впечатление и на самого князя, который благоволил к своему фавориту. Поэтому патриарх дает урок князю по богословию аскезы и по практической пневматологии: "Много убо наипаче почтено девство... Брака убо вышши есть и много честнейшее девство. Елико убо ангели высше суть человеков и елико небо от земли, толико убо неоженивыйся вышши есть женившагося: девство бо есть ангельское житие... Тем же поучаем и наказуем твое благородие и благочестие соблюдатися от ложных пророк, иже приходять во одеждах овчих и не веровати всякому духу". Задиристое доктринерство Феодора было демонстративным. Как отрицатель черноризцев, он носил белую скуфью или даже в качестве "нареченного архиепископа" полный белый клобук, за что молва противного лагеря и окрестила его прозвищем "Феодорец — белый клобучек". В Византии немонашеское меньшинство епископата иногда практиковало ношение белого клобука. Это мы знаем о некоторых КПльских патриархах XIV в. Не по своей выдумке и наши новгородские епископы-немонахи начали носить белые клобуки, а древние русские иконописцы (по свидетельству их собратий XVI в.) стали писать и московских святителей XIV-XV в. (Петра, Алексия, Иону) в белых клобуках. В самой претензии Феодора оставаться женатым в епископстве и даже не разводиться с женой было некоторое оправдание в современной ему византийской практике. Несмотря на запрещение брака для епископов 48 правилом Трулльского собора (691 г.), мы встречаемся с исключениями еще и позднее времени Феодора. Так, в 1187 г. имп. Исаак Ангел заявил на соборе трех патриархов (вместе с КПльским и Антиохийского и Иерусалимского), что все еще некоторые хиротонисуются в епископы не разводясь с супругами и даже продолжают сожительствовать с ними. Собор постановил вернуться к силе Трулльского правила и лишать архиерейства тех, чьи жены не ушли в отдаленный от кафедры женский монастырь. Таким образом, свободомыслие "белого клобучка" как будто не выходило из границ фактически существующего и допускавшегося церковью. Но сам он, как истая русская "буйная головушка", переступил все границы. Правильно слово летописца, что "Бог отъя у него ум". Неточно и Лавр. и Ипат. летописцы титулуют Феодора архиепископом. Он действовал только как "нареченный". А так как, после дезавуирования его патриархом, оппозиция заносчивым требованиям Феодора и со стороны монашества и низшего клира возросла, повидимому, до широкого сопротивления, до саботажа его власти, то Феодорец буквально взбесился и начал с отчаяния неистовствовать. Его не признавали, оскорбляли, а он мстил. "Много", рассказывают летописцы, "пострадаша человецы от него, в держаньи его, и сел изнебывши и оружья и конь, друзии же и роботы добыша, заточенья же и грабленья; не токмо простецем, но и мнихом, игуменом и ереем безмилостиве сый мучитель, другим человеком головы порезывая и бороды, иным же очи выжигая и язык урезая, а иные распиная по стене и муча немилостивне, хотя исхитити от всех именье: именья бо бе несыт, аки ад". Вместе с этим он прибег и к церковному наказанию: затворил во Владимире все церкви и ключи взял к себе, так что "не бысть звоненья, ни пенья по всему граду". А в соборе была и знаменитая Владимирская чудотворная икона Богоматери. Трудно понять, как мог дойти до таких Геркулесовых столбов Феодор, если не допустить тут на некоторый момент молчаливого попустительства вел. князя Андрея своему ставленнику в интересах большой церковно политической игры князя. От митрополита из Киева пришло увещание к угнетаемому духовенству епархии — не признавать Феодора за епископа. Южно-русское светило богословия, вскоре канонизованный св. епископ Туровский Кирилл во многих посланиях к кн. Андрею обличал неканоничность положения и действий Феодорца. Наконец кн. Андрей уже перестал покровительствовать своему избраннику, действительно закусившему удила. Не без содействия южно-русских князей Феодор был привезен в Киев на суд митрополита-грека Константина I. Несчастный Феодор тут попал на расправу целой коалиции своих врагов. Киевские верхи рады были сорвать свою вражду к кн. Андрею, бравшему и ограбившему Киев, на его агенте — Феодоре. А митр. Константин еще дополнительно ко всему накален был против Феодора за его как всегда бранчивую полемику против строгой греческой доктрины о постах в среду и пяток в дни великих праздников (спор пылавший пожаром в эти годы) в пользу русской снисходительной тенденции. Преданного всеми, зарвавшегося Феодора постиг ужасный конец. Церковный суд митрополита-грека, умноженный на политическую месть суда княжого, дал такой результат, эпически формулированный летописцем: митрополит "повеле ему (Феодору) язык урезати, яко злодею и еретику, и руку правую утяти и очи ему выняти, зане хулу измолви на св. Богородицу (?)[26]. Потребляют бо ся грешницы от земля и беззаконницы, яко и не быти им. И сбысться слово евангельское (!) на нем, глаголющее: еюже мерою мерите, возмерится вам и имже судом судите, судится вам. Суд бо без милости не сотворшему милости". Как разно может пониматься евангелие! O tempora, о mores!