Смекни!
smekni.com

Санкт-Петербург «Искусство-спб» (стр. 148 из 212)

1 См.: Успенский Б. А. Архаическая система церковнославянского произношения. М., 1968. С. 51—53, 78—82.

2 См.: Успенский Б. А. Из истории русских канонических имен. С. 216.

3 Существует легенда на эту тему, кажется, нигде не записанная, где говорится, что фразу «Спаси, Ба!» (восходящую к сугубо неправильному акающему произношению) кричали язычники в Киеве, обращаясь к плывущему по Днепру языческому идолу, которого низверг Владимир Святой. Сама тенденция отождествления языческого бога с антихристом (сатаной), то есть включения его в систему христианского мировоззрения, очень характерна для культуры рассматриваемого типа. Ср., например, отождествление языческого Волоса-Велеса с бесом, при том что в других случаях он мог отождест­вляться со святым Власием (см.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К реконструкции об­раза Велеса-Волоса как противника громовержца // Тезисы докладов IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970. С. 48); ср. также несколько ниже замечания об аналогичном осмыслении эллинского Аполлона. Характерно, что старообрядческий законоучитель XVIII в. Феодосии Васильев называл диавола: «злый вождь, агнец неправедный», объясняя со ссылкой на святого Ипполита: «Во всем хочет льстец уподобиться Сыну Божию: лев Христос, лев антихрист, явися агнец Христос, явится и антихрист агнец...» (см.: Смирнов П. С. Переписка раскольничьих деятелей на­чала XVIII в. // Христианское чтение. 1909. № 1. С. 48—55). Поскольку в средневеко­вом типе культуры задается сумма правильных текстов и представление о зеркальной соотнесенности правильного и неправильного, отмеченные тексты конструируются из сакральных в результате применения к ним системы антитетических замен. Разительный пример этого — в русских заговорах замена правильного наименования «раб божий» на «черное» «пар божий» (зеркальное прочтение с учетом оглушения конечного звонкого). См.: Астахова А. М. Заговорное искусство на реке Пинеге // Крестьянское ис­кусство СССР. Л., 1928. Сб. 2. С. 52, 68.

495

ставление о том, что все противопоставленное культуре (в данном случае — культуре религиозной) также должно иметь свое специальное выражение, но выражение ложное (неправильное). Иначе говоря, антикультура строится в этом случае изоморфно культуре, по ее подобию: она также мыслится как знаковая система, имеющая собственное выражение. Можно сказать, что она воспринимается как культура с отрицательным знаком, как бы своего рода зеркальное ее отображение (где связи не нарушены, а заменены на противо­положные). Соответственно в предельном случае всякая другая культура — с иным выражением и иными связями — воспринимается с точки зрения данной культуры как антикультура.

Отсюда возникает естественное стремление трактовать все «неправильные» культуры, противоположные данной («правильной»), как единую систему. Так, в «Песни о Роланде» Марсилий одновременно оказывается язычником, безбожником, магометанином и поклонником Аполлона:

Марсилий-нехристь там царит всевластно, Чтит Магомета, Аполлона славит...1

В московском «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай получает сле­дующую характеристику: «Еллин сый верою, идоложрец и иконоборец, злый христьанский укоритель»2. Примеры такого рода нетрудно было бы ум­ножить.

Показательно в связи со сказанным непримиримое отношение в допет­ровской России к чужим языкам, которые рассматривались как средство выражения чуждой культуры. В частности, специальные сочинения против латыни и латинообразных форм, которые отождествлялись с католической мыслью и — шире — с католической культурой3. Характерно, что антиохийского патриарха Макария, прибывшего в Москву в середине XVII в., спе­циально предостерегали, чтобы он «отнюдь не говорил по-турецки». «Боже сохрани, — заявил царь Алексей Михайлович, — чтобы такой святой муж

1 Русский перевод Ю. Корнеева; цит. по: Песнь о Роланде / Изд. подгот. И. Н. Голенищев-Кутузов и др. М.; Л., 1964. С. 5.

Характерное для целого ряда текстов отождествление Аполлиона и диавола может объясняться, помимо только что высказанных общих соображений, отождествлением имени языческого бога и обозначения сатаны «Аполлион» в Апокалипсисе (9: 11).

2 Повести о Куликовской битве / Изд. подг. М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1953. С. 43.

3 См.: Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII— XIX вв. М., 1938. С. 9; Успенский Б. А. Влияние языка на религиозное сознание // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1969. Вып. 236. С. 164—165 (Труды по знаковым системам. Т. 4.); а также: Сменцовский М. Братья Лихуды. СПб., 1899 (приложения); Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах в Москве в XVII веке до открытия Славяно-греко-латинской академии // Годичный акт в Московской духовной академии 1-го октября 1889 года. М., 1889. Даже патриарх Никон в полемике с (православным) газским мит­рополитом Паисием может воскликнуть в ответ на латинскую реплику последнего: «Рабе лукавый, от уст твоих сужду тя, яко неси православен, понеже и языком латин­ским блядословиши нас» (Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Ни­кона. СПб., 1884. Ч. 2. С. 61).

496

осквернил свои уста и язык этой нечистой речью»1. В этих словах Алексея Михайловича звучит типичное для того времени убеждение, что невозможно прибегать к чуждым средствам выражения, оставаясь в пределах собственной идеологии (в частности, невозможно говорить на таком «неправославном» языке, как турецкий, воспринимаемый как средство выражения магометанства, или латынь, воспринимаемая как средство выражения католичества, и оста­ваться при этом чистым в отношении православия).

Не менее показательно, с другой стороны, стремление считать все «пра­вославные» языки — одним языком. Так, в тот же период русские книжники могли говорить о едином «еллинославянском» языке (была издана даже грамматика этого языка2) и описывать славянские языки по точному образцу греческой грамматики, усматривая в нем, в частности, выражение тех грам­матических категорий, которые есть только в греческом.

Соответственно культура с преимущественной направленностью на со­держание, противопоставленная энтропии (хаосу), основной оппозицией ко­торой является противопоставление «упорядоченного» и «неупорядоченного», — всегда мыслит себя как начало активное, которое должно распро­страниться, а не-культуру рассматривает как сферу своего потенциального распространения. Напротив, в условиях культуры, направленной преимуще­ственно на выражение, где в качестве основной оппозиции выступает про­тивопоставление «правильного» и «неправильного», может вообще не быть стремления к экспансии (наоборот, в этих условиях может оказаться более характерным стремление культуры ограничиться в собственных пределах, отграничиться от всего, что ей противопоставлено, замкнуться в себе, не распространяясь вширь). Не-культура отождествляется здесь с антикультурой и таким образом уже по самому своему существу не может восприниматься как потенциальная область распространения культуры.

Примером того, как установка на выражение и связанная с ней высокая степень ритуализации влекут за собой тенденцию к замыканию в себе, могут быть культура средневекового Китая или идея «Москва — третий Рим». Характерно в этих случаях стремление к сохранению, а не к распространению своей системы, эзотеризм, а не миссионерство.

Можно сказать, что если в условиях культуры одного типа распространение знания происходит путем его экспансии в область незнания, то в условиях куль­туры противоположного типа распространение знания возможно лишь как по­беда над ложью. Естественно, что понятие науки в современном смысле этого слова связывается именно с культурой первого типа. В условиях культуры вто­рого типа наука не противопоставляет себя столь отчетливо искусству, религии и т. п. Характерно, что типичное для нашего времени и доходящее иногда до антагонизма противопоставление науки и искусства стало возможным лишь в условиях новой — послевозрожденческой — европейской культуры, освобо­дившейся от средневекового мировоззрения и в большой степени себя ему про-

1 См.: Алеппский П. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в по­ловине XVII в. / Пер. с араб. Г. Муркос. М., 1898. Вып. 3. С. 20—21.

2 См.: Αδελφοτησ. Грамматика доброглаголиваго еллинословенскаго языка. Львов, 1591.

497

тивопоставившей (напомним, что само понятие «изящных искусств» — проти­вопоставляющихся науке — появляется только в XVIII в.)1.

Нельзя не вспомнить в связи со сказанным различение манихейского и августинианского понимания дьявола в той блестящей трактовке, которую дал этой проблеме Н. Винер2. Согласно манихейскому пониманию, дьявол _ это существо, обладающее злонамеренностью, то есть сознательно и целена­правленно обращающее против человека свою силу; согласно же августинианскому пониманию, дьявол — это слепая сила, энтропия, которая направлена против человека лишь объективно, в силу его (человека) слабости и невеже­ства. Если достаточно широко понимать дьявола как то, что противопостав­лено культуре (опять-таки в широком смысле этого слова), то нетрудно видеть, что различие манихейского и августинианского подходов соответст­вует различению двух типов культуры, о которых шла речь выше.