Г. Риккерт настаивал на том, что «культурное значение объекта... покоится не на том, что у него есть общего с другими, но именно на том, чем он отличен от них... В сущности, значение культурного явления зависит исключительно от его индивидуальности, и потому в науках о культуре мы должны пользоваться индивидуализирующим методом» [27,с.67]. Следовательно, всякое их сопоставление, означающее «подведение под общее», являлось бы использованием генерализирующих методов, которые допустимы лишь в естествознании, а в науках о культуре ведут к деструкции их объекта.
Акцент на социально-культурное многообразие методологически означает осознание более глубокой и устойчивой зависимости метода исследования социального объекта от его природы и структуры, специфики контекстуальных связей, а значит, и необходимости более тонкой настройки исследовательских методик на культурно-историческую, стилистическую, функционально-ролевую и другую специфику объекта.
На первый план выступают так называемые «мягкие» методы познания с их нацеленностью на индивидуальность, субъективность, на культурную стилистику исследуемого объекта, его неповторимую специфику. Фокус исследований смещается с явлений общего социального плана на явления личностно-индивидуальные, духовно-уникальные, которые характеризуют повседневную жизнь людей. «Основной аргумент в пользу той или иной методики, - пишет В.Б. Моин в статье «Две стратегии измерения», - отнюдь не количественные показатели устойчивости, а представление самого исследователя о природе социальной реальности, измеряемой с помощью этой методики... Это сугубо личностный процесс, при котором полностью отбрасывается сциентистский комуфляж «объективности». Исследователю предоставляется полная свобода, он волен выбирать любую методику, даже самую ненадежную с точки зрения традиционных показателей точности, устойчивости, валидности. Основной прием при выборе методики - не сравнительный анализ показателей надежности, а мысленный эксперимент, предположение о возможных способах интерпретации исходных данных, их социальной и социально-психологической обусловленности; экспликация теоретических и обыденных представлений исследователя, обосновывающих включение исходных данных в тот или иной интерпретационный контекст»[18, с.38].
Реализация вышеописанных принципов привела к совершенно новым результатам в целом ряде социальных наук. Так, «... адекватная реконструкция смыслов некоторых древних культур, долгое время считавшихся «примитивными» (по отношению к европейским культурам), - говорит Н.М. Смирнова,- связана не только с воспроизведением определенной структурной упорядоченности внутренних связей культурного объекта, но и с реконструкцией всего его культурного контекста. В том же случае, когда такая реконструкция не производится и к тому же подобная задача не осознается как методологическая, антрополог явно или неявно осмысливает явления древней культуры в рамках собственного социокультурного опыта, который «задан» его социализацией в западноевропейском культурном сообществе ... а это, в свою очередь, и порождало довольно стойкую иллюзию примитивности всех древних культур». [29,с.82]
Данные современной культурной антропологии свидетельствуют о том, что языки представляют собой не только инструменты для описания событий. Структура языка содержит культурный код, определяющий способ мировосприятия данной культуры, а его грамматика в неявном виде заключает в себе развернутые представления об устройстве социального универсума, определяющие мышление и поведение людей [29].
В рамках герменевтического подхода понимание воспринимается как один из центральных его моментов. Ставя вопрос о процедурах постижения смысловых структур человеческой жизни, герменевтика сосредоточивается на разного рода субъективных формах выражения общественной практики, расшифровывает представленные в них ценности, нормы, идеалы, верования и т.д. Она дает возможность увидеть те аспекты и связи объективного и субъективного, личностного и надличностного, которые ускользают от объективизирующих, «объясняющих» методов.
Социально-культурная герменевтика основана на продуктивной аналогии социального действия с текстом. Найти способ реконструкции социального взаимодействия в качестве текста - значит описать «объективный дух» сложного социального целого, составными частями которого выступают социальные роли, события и структуры. Смысл действия мыслится как выражение этого «объективного духа». Он не создается отдельными людьми, а представляет продукт коллективных усилий, осуществляемых в определенной системе общественного порядка. Индивидуальное действие «читается» как своего рода проекция «коллективного смысла», составляющего нечто вроде устойчивой структуры социального пространства, в котором подобное действие оказалось возможным.
Социальный порядок, в рамках которого «прочитывается» то или иное социальное действие, основан на предсуществовании определенной культурной структуры, детерминированной коллективными идеалами и ценностями. В рамках герменевтического анализа именно они мыслятся той первичной реальностью, которая, в конечном счете, делает возможным «прочтение» смысла любого социального действия.
Способность «схватить» эти не всегда явно выраженные коллективные идеалы и ценности и представляет «герменевтическое предпонимание», лежащее в основе всех форм герменевтического анализа.
Однако подобная установка противоречит стремлению понять смысл именно индивидуального действия. «Коллективный идеализм герменевтического анализа» (Дж. Александер) наследует свойственное классической герменевтике «слабое звено»: он приводит к ситуации, широко известной под названием «герменевтический круг» [24;29;30].
Кроме того, из поля зрения социального герменевтика ускользают те аспекты социального поведения, зависимость которых от социальных обстоятельств сложно опосредована. Это - спонтанные самодетерминированные действия, в которых в наибольшей степени выражены индивидуально-личностные характеристики субъекта социального поведения. Непрямые связи и взаимодействия - заповедная зона герменевтического анализа. Но именно в них и проявляется активность личностного начала, реализуется момент свободы, благодаря которому генерируются новые культурные ценности. Поэтому герменевтический анализ, будучи важным инструментом социального познания, не универсален. Он незаменим в анализе массовых коллективных действий, детерминированных преимущественно повседневным опытом. Но социальная жизнь не сводима лишь к повседневности.
В то же время теоретики направления «социология повседневности» находят реальное социально-онтологическое основание культурной соизмеримости - сферу повседневной жизни человека. Для нее характерна синкретичность, нерасчлененность жизнедеятельности; познание «впаяно» в общий контекст практически-духовного отношения к миру. И в этом контексте корреляции событий, миллиарды раз повторяясь, «закрепляются в сознании фигурами логики», вещи обретают имена, а отношения - общественные формы. Используя удачную метафору Б.Вандельфельса, повседневность выступает «плавильным тиглем рациональности» [12, с.83], конечной сферой значений выражений обыденного языка и культурной символики [12; 29; 30].
Однако, несмотря на активно совершаемые социальным знанием попытки ориентироваться на самобытность и индивидуальность человека и общества, в общественном сознании присутствует известная оппозиция социальным наукам, которая во многом обусловлена разочарованием в результатах применения их «достижений» в различных сферах жизни, резким падением доверия к их практическим рекомендациям, искажениями ими реальной картины общества под влиянием идеологических установок. Зададимся вопросом: в чем же причина того, что столь успешные в теоретических разработках социального знания науки на практике остаются бессильными решать хоть сколько-нибудь сложные проблемы человека, социальной группы, общества?
Думается, все дело в том, что, несмотря на все попытки социальных наук и практик превратить человека в абсолютную ценность своей деятельности, им это не удается, поскольку по-прежнему не удается решить проблему работы с человеком, группой, обществом как с целостностью. Каждая из наук видит лишь одну сторону этой многообразной действительности, строго ограниченную предметом исследования или практической деятельности. В то же время данная проблема была реально решена в рамках естественных наук, где зародилась и на сегодняшний день стремительно развивается инженерно-техническая наука, имеющая целью на практике соединить в одном объекте (механизме, техническом сооружении и т.п.) достижения различных наук естественного цикла, например, химии, физики, биологии и т.д.
Кажется, что социальные науки в наше время, взяв курс на гуманизацию социального знания и практики жизнедеятельности человека, слишком решительно отвернулись от достижений индустриально-технической цивилизации, забыв при этом, что человек по-прежнему является частью «машины» и всецело от нее зависит. Думается, на сегодняшний день у человечества нет другого пути к обретению своей целостности и абсолютной ценности, как, постигнув суть поработившей его «техники», вновь поставить ее себе на службу. Сказанное отнюдь не означает, что тот путь, на который уже встало социальное знание, в корне не правилен, но что возникла объективная необходимость создания специальной отрасли социального знания, а именно социальной инженерии (инженерии в контексте смысла слов М. Хайдеггера о спасительном, таящемся сущности технике, в смысле «техне»), позволившей бы объединить достижения социальных наук в одном практическом действии.