Воссоединение
Линда: Сестра понесла меня и прошла одну кровать. Я думаю, моя мама лежала дальше всех от двери. Затем я увидела ее. Я чувствую себя хорошо. Я знала, что она несет меня к ней.
Мама: Я занимала кровать, которая стояла дальше всех от двери...
Линда: Мама протянула руки и взяла меня. Она обняла меня и начала меня кормить. Самочувствие хорошее. Сестра стояла рядом в течение минуты... Она спросила мою маму, нужно ли ей что-то... В комнате еще кто-то был, другая пациентка. Я обращала больше внимания на то, чтобы быть с моей мамой.
Мама: Я повернулась на сторону, опираюсь на локоть, потому что они собираются положить ее рядом со мной. Я лежу на левой стороне. Они опускают ее вниз, на кровать, и я открываю свою ночную рубашку, чтобы ее кормить. Сестра старается помочь мне и говорит, что для многих женщин это тяжелое время. Я хочу, чтобы она просто оставила меня одну. Я стараюсь выкинуть ее из головы и обратить все внимание на ребенка. Проблем нет. Она берет сосок с первого раза. И сестра уходит. Она сказала, что я сделала все хорошо.
Линда: Я все хочу обнять ее, но не могу. Я просто двигаю руками, хватаю за вещи, как будто за ее руки. Она говорит мне, что я симпатичная
малышка. Она проводит своим пальчиком по моим волосам. Она сказала мне, что у меня хорошие волосы. И это делает меня счастливой.
Время от времени она просто смотрит на меня и улыбается. Я чувствую, что она счастлива, хотя я ей причинила проблемы в самом начале. Она об этом уже не помнит.
Мама: И затем я начала раскутывать ребенка, смотреть на ее ножки и ступни, говорить с ней. Я сказала: "Какая ты симпатичная, Линда! Привет Линда! Я люблю тебя. Я твоя мама".
По дороге домой
Линда: Они кладут меня в матерчатую сумку. Мой папа здесь. Он кажется не очень уверенным, когда рядом со мной. На улице я чувствую себя по-другому. Здесь очень ярко. Я все время протягиваю ручки вперед и назад. Мои мама и папа помогали друг другу. Мой папа собирался вести машину домой... Они сказали мне, что я увижу мой дом, и я знаю, что сестра больше не унесет меня.
Мама: Я сажусь в машину, чтобы ехать домой, сестра протягивает мне малышку. Тэд везет нас домой. Я чувствую себя хорошо. Я знаю, что смогу быть хорошей мамой. Я рада этой перемене — быть одной со своей малышкой. Я предвкушаю тот момент, когда покажу ее моим родителям.
Линда: Я осматриваюсь вокруг, внутри квартиры, которая поднимается на несколько ступенек... Они кладут меня в спальне. Это не только моя спальня... Кажется, вокруг меня люди. Я чувствую себя намного лучше, чем в больнице.
Мама: Мы снимали верхний этаж большого дома в Виттиере. Мои мама и папа здесь. Тэд понес малышку наверх (внутрь дома)... Мой папа говорит мне, что она чудесная малышка. Он кажется очень гордым.
Я кладу ребенка в колыбельку. Она стояла рядом с моей кроватью. Я оградила ее "барьером", она казалась там такой маленькой...
Кэти и ее мама
В родильной комнате
Кэти: Это достаточно большая комната, внутри много всего серебристого. Люди, кажется, очень заняты. Я думаю, здесь четыре или пять человек. Стало холодней, чем было сначала. Я чувствую, как я кручусь,
поворачиваюсь слишком быстро. Они тянут и тянут меня. Доктор нервничает... дрожит... трясется, и это беспокоит меня.
Мама: Это достаточно большая комната и прохладная. Я могу видеть ее голову, выходящую из моего влагалища. Здесь два доктора. Молодой доктор (в зеленом) и старый доктор с седыми волосами (в белом). По сторонам стоят акушерки. Молодой доктор занят. Они сдерживают головку... Головка снаружи (сейчас).
Кэти: Они кладут меня ей на живот, как будто выгрузили меня на нее. Доктор разговаривает с моей мамой. Все, кажется, в порядке и она выглядит спокойной. Он, кажется, все еще нервничает, поднял меня вверх и отдал кому-то. Я чувствую себя больше и тяжелее. Я могу ее видеть, но я не рядом с ней. Ее волосы завернуты как будто в бигуди или что-то подобное. Она выглядит усталой, вспотевшей.
Мама: Они, похоже, положили ее на мой живот, но все еще поддерживают ее. Я могла видеть ее... много крови и белой жидкости. Она плачет. Я могу видеть пуповину. Мои руки привязаны внизу, поэтому я не могу протянуть их и дотронуться до нее. Я хотела бы двигать ими, взять и завернуть ее. Кто-то, наконец, берет ее. Я говорю с доктором... Я полагаю, что они надели белую шапочку на мои волосы.
Кэти: Никто со мной не разговаривает. Они говорят обо мне, я думаю, но не со мной. Они действуют так, как будто знают, что я здесь, но будто я не знаю, что я здесь. Акушерка, похоже, вытерла... вымыла меня. Затем они принесли меня и положили рядом с моей мамой. Она не плакала, но было что-то очень похожее. Она первой заговорила со мной. Она сказала: "Привет!" Больше никто, похоже, не думал, что я была действительно здесь. Затем она побеседовала с доктором, и они снова забрали меня.
Мама: Они, наконец, освободили мои руки, и акушерка принесла ее с левой стороны от меня. Но она держит ее так близко, что я могу дотронуться до нее. Я действительно чувствую себя разочарованной. Я говорю ей: "Привет!" Она такая симпатичная и маленькая, но все еще немного грязная. Они кладут ее в маленький обогреватель. Я беседую с доктором о ее весе.
В детской
Кэти: Я не знала, куда они собрались унести меня и почему. Я покинула комнату раньше мамы. Я больше не вижу моего папу. Он был рядом... но не долго. Я действительно не знаю точно, где он был... позднее.
Затем они снова унесли меня в другую комнату с множеством других людей (детей). Я была там в компании других малышей, и люди входили и беспокоили, будили нас.
Мама: Мы были готовы уезжать. Я на подвижной кушетке. Они увезли ее первой. Мы спустились вниз, в холл. Ее папа там, смотрит на нее (но не прикасается). Я не помню, легла в кровать, но я в кровати. Я не знаю, что случилось с малышкой или с моим мужем. Они поместили малышку в другую комнату.
Воссоединение
Кэти: Иногда они приносили меня к маме, но всегда снова возвращали в комнату (в детскую). Это было действительно четко. (Мама) казалась счастливой, уютной. Ее волосы были распущены. Я устала и хотела спать. Мне нравится, когда меня кормят грудью. Сестра постоянно входила и выходила. Все знали, что происходит, кроме меня. Я не знала, почему они забирали меня и где я была в действительности.
Мама: Я в двухместной комнате, мы обе чистенькие. Она в маленькой пластиковой кроватке. Они перемещают ее будто в комнате. Я беру ее на руки, разворачиваю, удобно устраиваю на кровати. Она рассматривает меня. Я говорю с ней... Я кормлю ее грудью. Затем кладу ее обратно в кроватку. Ее папа входит навестить (но не прикасается). Ночью они снова забирают ее в детскую.
Уход из больницы
Кэти: Мой папа пришел забрать мою маму с моей сестрой и еще с кем-то, другим мужчиной, но я не знаю, кто он. Моя мама была в передвижном кресле и держала меня. Меня завернули в одеяло, шелковистое, с маленькими розовыми цветочками.
Дорога показалась действительно долгой. Каждый казался счастливым.
Мама: Я приготовилась. Я одета и с нетерпением жду отъезда. На малышке фланелевые ползунки и маленькая кофточка с розовыми бутончиками внизу. Ее отец входит и говорит мне, что наша дочь и мой сводный брат ждут внизу. Входит медицинская сестра. Я сажусь в передвижное кресло и держу малышку.
Кажется, мы долго едем. Нужно много времени, чтобы добраться до дома. Много шуток, идет легкая беседа.
Кэти: Я была в белой колыбельке... и что-то висело над моей головой. Вначале я подумала, что это немного странно, потом привыкла.
Мама: Малышка лежит в плетеной колыбельке с верхом. Она не спит, но кажется действительно счастливой. Я думаю, мы прикрепили к ее кроватке мобильный телефон.
К объяснению памяти родов систематически обращались три теории. Некоторые подозревают, что воспоминания ребенка — это фактически воспоминания матери, которая в детстве случайно передала их ребенку и забыла. Это объяснение весьма вероятно, но не согласуется с содержанием воспоминаний. Во-первых, обстоятельства, которых не знала мать, и обстоятельства, о которых она не хотела рассказывать. Иногда память ребенка подтверждается чаще, чем память матери, хотя слова, обычно используемые ими, не являются теми "техническими" словами, которые предпочитают взрослые.
Вторая теория заключается в том, что воспоминания родов — это полотна фантазии, сотканные из накопившихся кусочков информации, и сшитые вскоре после рождения. Такой продукт фантазии был бы более стереотипным и предсказуемым, чем рассказы о рождении, которые мы слышали. В воспоминаниях моих 10 пар фантазия была редкой и легко определяемой. Она не может объяснить реалии, общие для обоих рассказов.
Наконец, некоторые полагают, что дети не понимают, что говорят во время родов, пока не научатся разговаривать, и, таким образом, видят родовые травмы как ретроактивные. Эта теория запоздалого влияния отвергает наличие осознанного общения при рождении. Между тем жизнь представляется нам прогрессивной, а не ретроактивной. Детей шлепают сейчас не для того, чтобы они реагировали позже. Искусная коммуникация при рождении не является доказательством задержки интеллектуального развития.
Учитывая все эти факты, мы приходим к выводу, что объективно собранные воспоминания о рождении являются истинными воспоминаниями о прошлом опыте. Воспоминания о родах в моих 10 парах определенно являются реальной памятью, а не фантазиями; личными воспоминаниями, а не воспоминаниями матерей, и чаще являются действительными, чем фальшивыми. В разумных пределах эти воспоминания служили надежным ориентиром в том, что происходило при рождении.