Даже нацистская Германия, изумительно эффективная в уничтожении поляков, русских, евреев и других «не-арийцев», была какой угодно, но не эффективной, в другом. Реймонд Флетчер, член британского парламента, получивший образование в Германии и остающийся пристальным наблюдателем социальных условий Германии, напоминает нам о забытой реальности:
«Мы считаем нацистскую Германию моделью эффективности. В действительности Британия была организована для войны лучше, чем немцы. В Руре нацисты продолжали выпускать танки и военные машины еще долго после того, как уже не могли найти транспорт, чтобы их вывозить. Они очень плохо использовали своих ученых. Из 16 тыс. изобретений военного значения, сделанных во время войны, очень немногие из-за неэффективности руководства внедрялись в производство. Нацистские разведывательные службы взвинченно шпионили друг за другом, британская же разведка была великолепной. В то время как все британцы участвовали в сборе металлических оград и кастрюль для военных целей, немцы по-прежнему производили предметы роскоши. В то время как британцы с самого начала набирали в армию женщин, немцы этого не делали. Третий Рейх как пример военной и промышленной эффективности - нелепый миф»(26).
Как мы увидим, требуется нечто большее, чем силь-ное руководство, чтобы заставить поезда ходить по расписанию.
Второе фатальное заблуждение о «сильной руке» состоит в невысказанном допущении, что стиль руководства, который работал в прошлом, будет работать в настоящем или в будущем. Думая о руководстве, мы постоянно выкапываем образы из прошлого - Рузвельт, Черчилль, де Голль. Но другие цивилизации требуют совсем иных качеств руководства. И то, что сильно в одном человеке, может быть неуместным и гибельно слабым в другом.
Во времена Первой волны цивилизации, опирающейся на крестьянство, лидерство обычно доставалось по праву рождения, а не в результате заслуг. Монарху были нужны определенные ограниченные практические навыки - способность вести людей в бой, проницательность, чтобы натравливать своих баронов друг на друга, ловкость, чтобы заключить выгодный брак. Среди основных требований не было грамотности и больших способностей к абстрактному мышлению. Кроме того, лидер обычно был свободен использовать широкие личные полномочия в самой причудливой и даже капризной манере, не контролируемой конституцией, законодательством или общественным мнением. Если нужно было одобрение, то одобрение только узкого кружка дворян, лордов и министров. Лидер, способный добиться их поддержки, был «сильным».
Лидер Второй волны, напротив, имел дело с безличной и все более абстрактной властью. Он должен был принимать намного больше решений по гораздо более широкому кругу вопросов - от манипулирования средствами массовой информации до управления макроэкономикой. Его решения должны были быть выполнимыми через цепочку организаций и служб, чьи сложные взаимоотношения он понимал и оркестровал. Он должен был быть грамотным и способным к абстрактному мышлению. Вместо горсточки баронов ему приходилось стравливать между собой сложную массу элит и субэлит. Кроме того, его полномочия, даже если он был тоталитарным диктатором, были, по крайней мере номинально, ограничены конституцией, судебным прецедентом, партийными политическими требованиями и силой общественного мнения.
При этих контрастах «самый сильный» лидер Первой волны, помещенный в политическую структуру Второй волны, оказался бы даже более слабым, смущенным, неустойчивым и неуместным, чем самый слабый» лидер Второй волны.
Подобным образом сегодня, когда мы мчимся на новый этап цивилизации, Рузвельт, Черчилль, де Голль, Аденауэр (или хотя бы Сталин) - «сильные» лидеры индустриальных обществ - выглядели бы так же неуместно и глупо, как Безумный король Людвиг в Белом доме. Поиск лидеров, обладающих подобной решительностью, зубастостью, догматизмом - будь то Кеннеди, Конноли или Рейганы, Шираки или Тэтчер - это проявление ностальгии, поиск образа отца или матери, основанного на устаревших допущениях. Потому что «слабость» сегодняшних лидеров - не столько отражение личных качеств, сколько последствие распада институтов, от которых зависит их власть.
В действительности их кажущаяся «слабость» - совершенно закономерный результат их увеличенной «власти». Таким образом, в то время как Третья волна продолжает трансформировать общество, поднимая его на все более высокий уровень многообразия и сложности, все лидеры становятся зависимыми от все большего числа людей, которые помогают им принимать и исполнять решения. Чем мощнее инструменты в распоряжении лидера - сверхзвуковые самолеты, ядерное оружие, компьютеры, телекоммуникации - тем более, а не менее зависимым становится лидер.
Эта взаимосвязь нерушима, потому что она отражает растущую сложность, на которую сегодня опирается власть. Вот почему американский президент может сидеть возле ядерной кнопки, которая дает ему власть превратить планету в пыль, и все же чувствовать себя таким беспомощным, как будто «на другом конце телефонного провода никого нет». Власть и безвластие - противоположные грани одного полупроводникового кристалла.
Возникающая цивилизация Третьей волны требует поэтому абсолютно нового типа руководства. Необходимые качества лидеров Третьей волны еще не вполне ясны. Вероятно, сила заключается не в самоуверенности лидера, а именно в его или ее способности слушать других; не в бульдозерной мощности, а в воображении; не в мегаломании, а в осознании ограниченной природы лидерства в новом мире.
Лидерам завтрашнего дня, вполне возможно, придется иметь дело с гораздо более децентрализованным и вовлеченным в их дела обществом, обществом даже более разнообразным, чем сегодняшнее. Они уже никогда не будут всем для всех. На самом деле маловероятно, что один человек когда-либо воплотит в себе все требуемые черты. Руководство вполне может оказаться з большей степени временным, коллегиальным и основывающимся на консенсусе.
Джил Твиди в проницательной колонке в «The Guardian» почувствовала эту перемену. «Рано критиковать... Картера, - написала сна. - Возможно, он был (и остается?) слабым и колеблющимся человеком... Но также вполне возможно... главный грех Джимми Картера - это его молчаливое признание того, что время, как и планета, уменьшается в размерах, проблемы... являются настолько общими, настолько основополагающими и настолько взаимозависимыми, что решить их, как проблемы, существовавшие когда-то, один человек или одна правительственная программа не могут». Короче говоря, предполагает она, мы болезненно продвигаемся к новому типу лидера не потому, что кто-то считает это правильным, а потому, что природа проблем делает это необходимым. Вчерашний силач может обернуться завтрашним 90-фунтовым слабаком(27).
Так все обернется или нет, есть один последний, еще более убийственный изъян в аргументации необходимости политического мессии для спасения от бедствий. Это представление предполагает, что наша основная проблема - персонал. Но это не так. Если бы даже у нас командовали святые, гении и герои, мы все равно в конце концов столкнулись бы с кризисом представительного правления - политической технологии эпохи Второй волны.
Всемирная сеть
Если бы выбор «лучшего» лидера был всем, о чем мы должны беспокоиться, нашу проблему можно было бы решить в рамках существующей политической системы. Однако в действительности проблема уходит намного глубже. Коротко говоря, лидеры - даже «лучшие» - пришли в негодность потому, что институты, через которые они должны действовать, устарели.
Начнем с того, что наши политические и правительственные структуры были созданы в то время, когда нация-государство еще существовало само по себе. Каждое правительство могло принимать более или менее независимые решения. Сегодня мы видим, что это больше невозможно, хотя и сохраняем миф о суверенности. Инфляция стала настолько транснациональной болезнью, что даже г-н Брежнев или его преемник не могут помешать инфекции пересечь границу. Коммунистические индустриальные страны, хотя они частично отделены от мировой экономики и жестко контролируются изнутри, зависимы от внешних источников нефти, продовольствия, технологий, кредитов и других предметов первой необходимости. В 1979 г. СССР был вынужден поднять цены на многие потребительские товары. Чехословакия удвоила цену жидкого топлива. Венгрия потрясла потребителей, повысив цену на электроэнергию на 51 %(28). Каждое решение Б одной стране нагнетает проблемы в других или требуте от них ответа.
Франция строит ядерный перерабатывающий завод в Cap de la Hague (который ближе к ЛОНДОНУ, чем редактор «British Windscale»), месте, где радиоактивную пыль или газ в случае утечки ветры господствующего направления понесут в направлении Великобритании. Разлившаяся мексиканская нефть подвергает опасности побережье Техаса, находящееся в 500 милях. И если Саудовская Аравия или Ливия поднимают или опускают квоты на нефтепродукты, это оказывает немедленное или отдаленное воздействие на экологию многих государств.
В этой туго переплетенной сети национальные лидеры в значительной мере утратили свою эффективность вне зависимости от риторики, которую они используют, и сабель, которыми они бряцают. Их решения обычно вызывают дорогостоящие, нежелательные, зачастую опасные последствия и на глобальном, и на локальном уровнях. Положение правительства и распределение полномочий по принятию решений безнадежно непригодны для сегодняшнего мира.
Но это лишь одна из причин, почему существующие политические структуры устарели.
Проблема переплетения
Наши политические институты отражают также устаревшую организацию знания. Каждое правительство имеет министерства или отделы, которые занимаются отдельными сферами, такими как финансы, внешняя политика, оборона, сельское хозяйство, торговля, почта или транспорт. Конгресс Соединенных Штатов и другие законодательные органы тоже имеют отдельные комитеты, которые занимаются проблемами в этих сферах. Ни одно правительство Второй волны - даже самое централизованное и авторитарное - не может решить именно проблему переплетения: как интегрировать действия всех этих единиц таким образом, чтобы они могли регулярно создавать целостные программы вместо мешанины противоречивых, отменяющих друг друга результатов.