Все это отчасти отражает гигантское изменение информационных потоков в обществе. Мы, как отмечалось раньше, предпринимаем фундаментальную децентрализацию коммуникаций, в то время как мощность центральных сетей уменьшается. Мы видим ошеломляющее распространение кабелей, кассет, компьютеров и личных электронных почтовых систем, и все это толкает в одном и том же направлении - к децентрализации.
Общество не имеет возможности децентрализовать экономическую деятельность, коммуникации и многие другие важнейшие процессы, не децентрализовав рано или поздно также правительственное принятие решений.
Все эти требования - больше, чем косметические изменения существующих политических институтов. Это подразумевает огромные сражения за контроль над бюджетом, налогами, землей, энергией и другими ресурсами. Разделение решений не произойдет легко, но оно абсолютно неизбежно в стране сверхцентрализованной.
До сих пор мы смотрели на разделение решений как на способ разобрать затор, разморозить политическую систему, чтобы она снова могла функционировать. Но здесь содержится нечто большее, чем открывается взгляду. Ведь применение этого принципа не только уменьшает нагрузку решений на национальные правительства, но и фундаментально меняет саму структуру элит, приводя их в соответствие с нуждами возникающей цивилизации.
Расширяющиеся элиты
Концепция «груза решений» является решающей для какого-либо понимания демократии. Каждому обществу, чтобы функционировать, требуется определенное количество и качество политических решений. Действительно, каждое общество имеет свою собственную уникальную структуру решений. Чем больше и чаще требуется принимать разнообразные и сложные решения, тем тяжелее политический «груз решений». И способ, каким распределяется этот груз, существенно влияет на уровень демократии в обществе.
В доиндустриальных обществах, где разделение труда было рудиментарным, а перемены медленными, количество действительно необходимых политических и административных решений было минимальным. Груз решений невелик. Крошечная, полуобразованная, неспециализированная правящая элита могла более или менее управлять без помощи снизу, самостоятельно неся весь груз решений.
То, что мы сегодня называем демократией, рванулось вперед, только когда груз решений внезапно разбух, превысив способность старой элиты управляться с ним(16). Приход Второй волны, принесший расширенную торговлю, большее разделение труда и скачок на совершенно новый уровень сложности в обществе, породил в свое время тот же взрыв решений, какой сегодня порождает Третья волна.
В результате возможности старых правящих групп принимать решения были сокрушены, и нужно было набирать новые элиты и субэлиты, чтобы справиться с грузом решений. Для этой цели нужно было создать революционно новые политические институты.
Индустриальное общество развивалось, становясь все более сложным, его интегрирующие элиты, «техники власти», в свою очередь, постоянно были вынуждены вливать свежую кровь, чтобы помочь нести увеличивающийся груз решений. Именно этот невидимый, но неумолимый процесс все больше выдвигал на политическую арену средний класс. Именно эта расширенная потребность в принятии решений привела к расширению права голоса и создала новые ниши, чтобы они заполнились снизу.
Многие самые яростные политические баталии в странах Второй волны - борьба черных в Америке за интеграцию, британских тред-юнионистов за равные возможности в образовании, женщин за их политические права, скрытая классовая борьба в Польше или Советском Союзе - касались распределения этих новых щелей в элитных структурах.
Однако в любой момент существовал определенный предел того, сколько еще людей могут поглотить правящие элиты. И этот предел в значительной мере определялся размером груза решений.
Поэтому, несмотря на меритократические претензии общества Второй волны, целые субпопуляции отсеивались по расистским, половым и подобным основаниям. Периодически, когда общество совершало прыжок на новый уровень сложности и груз решений разбухал, исключенные группы, чувствуя новые возможности, усиливали свои требования равных прав, элиты открывали двери немного шире, и общество переживало то, что представлялось похожим на волну дальнейшей демократизации.
Если эта картина хотя бы грубо верна, она говорит нам, что степень демократии меньше зависит от культуры, меньше от марксистского класса, меньше от мужества на поле боя, меньше от риторики, меньше от по-литической воли, чем от груза решений любого общества. Тяжелый груз в конце концов придется разделить через более широкое демократическое участие. Следовательно, поскольку груз решений социальной системы расширяется, демократия становится не предметом выбора, а эволюционной необходимостью. Система без нее не может работать.
Все это предполагает, что мы вполне можем быть на пороге нового великого демократического скачка вперед. Ведь сам взрыв принятия решений, сокрушающий сейчас наших президентов, премьер-министров и правительства, открывает - впервые со времени промышленной революции - волнующие перспективы радикального расширения политического участия.
Грядущая сверхборьба
Потребность в новых политических институтах точно соответствует нашей потребности также в новых семейных, образовательных и корпоративных институтах. Она глубоко переплетена с нашим поиском новой энергетической базы, новых технологий и новых отраслей промышленности. Она отражает переворот в коммуникациях и потребность реструктурировать отношения с неиндустриальным миром. Короче говоря, она является политическим отражением ускоряющихся изменений во всех этих различных сферах.
Не видя этих связей, невозможно понять смысл газетных заголовков. Ведь сегодня единственный самый важный политический конфликт уже происходит не между богатыми и бедными, между возвышенными и униженными этническими группами и даже не между капитализмом и коммунизмом. Сегодня решительная борьба идет между теми, кто пытается поддержать и сохранить индустриальное общество, и теми, кто готов двигаться вперед, за его пределы. Это сверхборьба завтрашнего дня.
Другие, более традиционные конфликты - между классами, расами и идеологиями - не исчезнут. Они даже могут, как предполагалось раньше, стать более интенсивными, особенно если на нас обрушится мощная экономическая буря. Но все эти конфликты поглотит сверхборьба, так как она будет свирепствовать во всех сферах человеческой деятельности - от искусства и секса до бизнеса и выборов.
Вот почему мы считаем, что вокруг нас одновременно разворачиваются две политические войны. На одном уровне мы видим обычное политическое столкновение групп Второй волны, борющихся друг с другом за непосредственную выгоду. Однако на более глубоком уровне эти традиционные группы Второй волны сотрудничают, чтобы противостоять новым политическим силам Третьей волны.
Этот анализ объясняет, почему существующие политические партии, устаревшие как по структуре, так и по идеологии, кажутся такими похожими на отражения друг друга в кривом зеркале. Демократы и республиканцы, так же как тори и лейбористы, христианские демократы и голлисты, либералы и социалисты, коммунисты и консерваторы, несмотря на их различия, - все они партии Второй волны. Все они, обманывая ради власти внутри нее, по существу участвуют в сохранении умирающего индустриального порядка.
Скажем иначе: самый важный момент политического развития нашего времени - это возникновение среди нас двух основных лагерей, один из которых предан цивилизации Второй волны, а другой - Третьей.
Один упорно посвящает себя сохранению главных институтов индустриального массового общества - нуклеарной семьи, массовой образовательной системы, гигантской корпорации, массового торгового союза, централизованной нации-государства и политики псевдопредставительного правительства. Другой признает, что самые насущные сегодняшние проблемы - от энергии, войны и нищеты до экологической деградации и разрушения семейных отношений - больше нельзя решать в рамках индустриальной цивилизации.
Границы между двумя лагерями не проведены четко. Как индивидуумы многие из нас разделены, стоя в каждом лагере одной ногой. Проблемы по-прежнему кажутся мрачными и не связанными друг с другом. Кроме того, каждый лагерь состоит из многих групп, преследующих собственные, едва различимые интересы, покрытые непроницаемым сводом. Ни одна из сторон не имеет монополии на нравственную добродетель. По обеим сторонам выстроились порядочные люди. Тем не менее различия между этими двумя подповерхностными политическими образованиями огромны.
Защитники Второй волны обычно борются против власти меньшинств; они высмеивают прямую демократию как «популизм»; они сопротивляются децентрализации, регионализму и разнообразию; они противостоят попыткам демассифицировать школы; они борются за сохраннение отсталой энергетической системы; они обожествляют нуклеарную семью, глумятся над экологическими беспокойствами, проповедуют традиционный национализм индустриальной эпохи и противостоят движению к более справедливому мировому экономическому порядку.
Силы Третьей волны, напротив, одобряют разделен-ную власть меньшинств; они готовы экспериментировать с более прямой демократией; они приветствуют и транснационализм и фундаментальную передачу власти. Они призывают к разрушению гигантской бюрократии. Они требуют создания обновленной и менее централизованной энергетической системы. Они хотят узаконить нуклеарную семью как предмет выбора. Они борются за меньшую стандартизацию, большую индивидуализацию в школах. Они считают приоритетными экологические проблемы. Они признают необходимость реструктурировать мировую экономику на более сбалансированной и справедливой основе.