Этот провал в принятии решений - не только американский феномен. У правительств во Франции, Германии, Японии и Великобритании, не говоря уж об Италии, проявляются те же симптомы(7), то же происходит и в коммунистических индустриальных государствах. И в Японии премьер-министр заявляет: «Мы все чаще слышим о всемирном кризисе демократии. Ее способности решать проблемы, иначе говоря, так называемой способности демократии управлять, брошен вызов. В Японии парламентская демократия также подвергается серьезному испытанию»(8).
Машина по принятию политических решений во всех этих странах становится все более заторможенной, изношенной, перегруженной, затопленной недостоверными данными и сталкивается с неизвестными ей опасностями. Поэтому мы и видим, что люди, принимающие решения в правительстве, не способны принимать высоко приоритетные решения (или делают это очень плохо) и при этом яростно стремятся принимать тысячи более мелких, зачастую тривиальных решений.
Если и появляются важные решения, то они обычно запаздывают и редко достигают того, ради чего созданы. «Мы решили все проблемы с помощью законодательства, - под сильным нажимом говорит британский законодатель. - Мы приняли семь актов против инфляции. Мы множество раз уничтожили несправедливость. Мы решили экологическую проблему. Законодательно любая проблема была решена бессчетное ко-личество раз. Но проблемы остаются. Законодательство не работает».
Диктор американского телевидения, обращаясь в поисках аналогии к прошлому, выразил это иначе: «Именно сейчас я чувствую, что страна - это дилижанс, лошади очертя голову несутся вперед, кучер пытается натянуть поводья и осадить их, но кони не слушаются».
Вот поэтому многие люди, включая тех, кто находится на вершине власти, чувствуют себя такими бессильными. Один из ведущих американских сенаторов в частной беседе рассказывал мне о своем глубоком разочаровании и ощущении, что он не может совершить ничего полезного. Он спрашивает, стоит ли того крах семейной жизни, бешеный темп существования, долгие изнурительные поездки, бесконечные совещания и непрекращающееся давление. Член британского парламента задает тот же вопрос, добавляя: «Палата общин - это музей, реликвия!» Высокопоставленный чиновник из Белого дома жалуется мне, что даже президент, по-видимому, самый могущественный человек в мире, чувствует свое бессилие. «Президент чувствует себя так, как будто он кричит в телефонную трубку, а на другом конце никого нет».
Эта усиливающаяся неспособность принимать своевременные и компетентные решения изменяет самые глубокие властные отношения в обществе. При нормальных, нереволюционных условиях элиты любого общества используют политическую систему, чтобы укреплять свое господство и добиваться своих целей. Их власть определяется способностью заставить какие-то события произойти или помешать им. Для этого необходимо предсказывать и контролировать события так, что если они дернут поводья, лошади остановятся.
Сегодня элиты больше не могут предсказывать последствия своих собственных действий. Политические системы, через которые они действуют, настолько устаревшие и скрипучие, настолько отстают от событий, что даже тогда, когда элиты ради собственной выгоды пристально «контролируют» системы, результаты часто оказываются неожиданными и противоположными ожидаемым.
Поспешим добавить: это не значит, что власть, утраченная элитами, досталась остальной части общества. Власть не передается, она беспорядочна, и в каждый отдельный момент никому не известно, кто за что отвечает, кто имеет реальные (в отличие от номинальных) полномочия и как долго эти полномочия продлятся. В этой бурлящей полуанархии простые люди становятся озлобленно циничными не только по отношению к собственным «представителям», но - что более зловеще - по отношению к самой возможности быть кем-то представленными.
В результате «утешительный ритуал» голосования, свойственный Второй волне, начал утрачивать силу. Год от года снижается участие американцев в голосовании. Во время президентских выборов 1976 г. 46% избирателей остались дома, а это означает, что президент был избран приблизительно четвертью электората - в действительности одной восьмой всего населения страны(9). Позднее Патрик Кэддел, проводящий опросы общественного мнения, выяснил, что только 12% электората еще считают, что голосование вообще имеет значение.
Подобным образом утрачивают свою притягательную силу и политические партии. В период с 1960 по 1972 г. число «независимых», не принадлежащих ни к одной партии Соединенных Штатов, выросло на 400% и 1972 г. стал первым за более чем столетие, когда число независимых уравнялось с количеством членов одной из основных партий(10).
Параллельные тенденции мы видим и в других местах. Лейбористская партия, которая до 1979 г. была в Великобритании правящей, истощилась до такой степени, что хорошо, если в стране с населением 56 млн человек она может говорить о 100 тыс. активных членов(11). В Японии «Yomiuri Shimbun» сообщает, что «избиратели мало верят в свое правительство. Они чувствуют себя отделенными от своих лидеров»(12). Волна политического разочарования захлестывает Данию. Датский инженер выражает мнение многих: «Политики оказываются неспособными останавливать тенденции».
В Советском Союзе, пишет диссидент Виктор Некипелов, последнее десятилетие представляется «годами усиливающегося хаоса, милитаризации, катастрофического разрушения экономики, увеличения стоимости жизни, нехватки основных продовольственных продуктов, увеличения преступности и пьянства, коррупции и воровства, но более всего падения престижа нынешнего руководства в глазах народа»(13).
В Новой Зеландии бессодержательность основного политического направления побудила одного из недовольных изменить имя на Микки Маус и выставить свою кандидатуру. Подобное делает так много людей, принимающих имена вроде Алисы в Стране чудес, что парламент ринулся законодательно запрещать кому-либо претендовать на выборную должность, если человек официально сменил имя в течение шести месяцев до выборов(14).
Граждане проявляют больше чем гнев - отвращение и презрение - к своим политическим лидерам и правительственным чиновникам. Они чувствуют, что политическая система, которая призвана быть штурвалом или стабилизатором в меняющемся, стремительном обществе, сама разрушена, крутится и машет крыльями без всякого контроля. Вот почему группа политологов, недавно проводившая исследование в Вашингтоне, чтобы выяснить, «кто здесь управляет», пришла к простому, уничтожающему ответу. Итог их отчету, опубликованному Американским институтом предпринимательства (American Enterprise Institute), подводит профессор Университета графства Эссекс (Великобритания) Энтони Кинг: «Короткий ответ... должен бы быть: «Никто. Здесь никто ни за что не отвечает»»(15).
Не только в Соединенных Штатах, но и во многих странах Второй волны, в которые бьет Третья волна перемен, все более глубоким становится политический вакуум - «черная дыра» в обществе.
Частные армии
Скрытые опасности этого политического вакуума можно оценить, бегло оглянувшись на середину 1970-х. Тогда потоки энергии и сырья неуверенно двигались в кильватере эмбарго ОПЕК, инфляция сделала рывок, доллар упал, Африка, Азия и Латинская Америка начали требовать новых экономических отношений, и признаки политической патологии вспыхивали в одном государстве Второй волны за другим.
В Великобритании, славящейся своей терпимостью и вежливостью, отставные генералы начали набирать личные армии, чтобы навязать свой порядок(16), а возрождающееся фашистское движение - Национальный фронт - выставило своих кандидатов примерно в 90 парламентских округах. Фашисты и левые подошли близко к тому, чтобы устраивать массовые побоища на улицах Лондона. В Италии фашисты из левых, Красные бригады, расширили царство киднэпинга и террора(17). В Польше попытки правительства повысить цены на продукты, чтобы удержать уровень инфляции, привели страну на грань восстания. В Западной Германии, сотрясаемой террористическими актами, испуганный истеблишмент поспешно принял ряд законов маккартистского толка, чтобы подавить недовольство(18).
Верно, что эти признаки политической нестабильности пошли на убыль, когда экономика индустриальных стран в конце 1970-х частично (и временно) выздоровела. Личные армии в Великобритании так и не вступили в игру. Красные бригады после убийства Альдо Моро, по-видимому, на время отступили для перегруппировки(19). Новый режим мягко установился в Японии. Польское правительство заключило тревожный мир со своими бунтовщиками. В Соединенных Штатах Джимми Картер, выигравший выборы, выступив против «системы» (и затем приняв ее), сумел удержаться, несмотря на катастрофическое падение популярности.
И в то же время эти свидетельства нестабильности должны заставить нас задуматься, может ли существующая политическая система Второй волны в каждом индустриальном государстве пережить следующий виток кризиса. Ведь кризисы 1980-х и 1990-х, по-видимому, будут еще более сильными, разрушительными и опасными, чем те, которые только что миновали. Немногие информированные наблюдатели верят, что худшее позади, и зловещих сценариев в избытке.
Если отключение нефтяных кранов на несколько недель в Иране смогло вызвать насилие и хаос на газовых магистралях в Соединенных Штатах, что может произойти не только в Соединенных Штатах, когда ны-нешних правителей Саудовской Аравии скинут с престола? Вероятно ли, что эта маленькая кучка правящих семейств, контролирующая 25% мировых нефтяных ресурсов, может бесконечно удерживаться у власти, в то время как по соседству то и дело вспыхивает война между Северным и Южным Йеменом, а их собственная страна дестабилизируется потоками нефтедолларов, рабочих-иммигрантов и радикально настроенными палестинцами(20)? Насколько мудро уставшие от битв (и уставшие от будущего) политики в Вашингтоне, Лондоне, Париже, Москве, Токио и Тель-Авиве отреагируют на государственный переворот, религиозные волнения или революционное восстание в Эр-Рияде, не говоря уж о саботаже на нефтяных полях в Гаваре и Абкаде?