В силу этих качеств несоразмерно большое влияние имели на царя приближенные, дворцовая камарилья (слово испанское, означает группу придворных, клику лиц, интригующих и имеющих влияние на политику государства ради личной выгоды). Многочисленные родственники царя (мать, дядька – Николай Николаевич, брат Михаил и др.) составляли кружок, «шептавший» царю свое мнение, с которым он должен был считаться.29
Самые последние изыскания отечественных историков не изменили в общем оценку внешнеполитических талантов последнего русского царя. Так, проф. В.В. Дегоев отметил непригодность Николая II для выполнения своих полномочий, доставшихся по наследству, ибо царь не соответствовал бремени, возложенной на его плечи ответственности и поддавался влиянию то авантюрных придворных клик, то здравомыслящих людей.30
Развернутую и глубокую характеристику Николая II как руководителя внешней политики России дал известный специалист, доктор исторических наук А.В. Игнатьев. Он заключил свое исследование выводом о том, что «… Николай II был, как представляется, политическим деятелем средних государственных способностей, тогда как обстановка была весьма неординарной».31
При таких качествах императора значительную роль мог играть министр иностранных дел. Этот пост с 1910 г. занимал 53-летний Сергей Дмитриевич Сазонов. Он был профессиональным (карьерным) дипломатом, прошел многие служебные ступени и сменил на посту министра достаточно способного и известного А.П. Извольского.32 По мнению одного из российский дипломатов Сазонов был очень приятным и общительным человеком.33 Другой его сотрудник характеризовал Сазонова как умного, а, главное, просвещенного человека. «Чиновничество в нем не ночевало». Его отличало «высокая нравственность, частая неподкупная русская душа, благородная и честная». Искренний, горячий он не мог ужиться с большинством своих коллег по правительству. 34 Монархист «мо мозга костей» он обожал царя, хотя и терпел от него немало. Царь вроде бы принял его, как и царица. Писатель А.И. Солженицын описывал Сазонова так: «Маленькая, подвижная лысая голова, длинный нос (царица звала его «долгоносиком»), «шильные глаза» в глубоких впадинах, неприятное, неоткрытое лицо с невралгическим страданием. Говорил много, возбужденно».35
Сазонов был действительно нервным впечатлительным человеком, в спорах начинал дрожать, говорил сухим прерывистым голосом. Едва заняв пост министра, он опасно заболел и лечился за границей. Быстро возбуждавшийся он старался сдерживаться.36
Однако Сазонов не был ангелом. «За свою скрытность и лукавство, - писал Ю.А. Писарев, - его прозвали «загадочным сфинксом», а за редкую способность менять тактику, приспосабливаясь к обстановке – «флюгером». Он считался сверхосторожным дипломатом».37
Книг о С.Д.Сазонове у нас не написано. Зато есть Статья А.В. Игнатьева, в которой он характеризуется как «последний крупный (подч. нами – Б.К.) царский министр иностранных дел».38
Свою карьеру министра Сазонов начал германофилом под влиянием царя и П.А. Столыпина. Но по мере изменения международной обстановки он понял необходимость перемены курса и стал следовать линии своего предшественника Извольского на укрепление связей с Антантой, стараясь сохранить нормальные отношения и с Германией. Но в политике Австро-Венгрии относился настороженно и даже враждебно.39
Когда в Петербург донеслась весть об убийстве Франца-Фердинанда, монархические круги и царь были опечалены. Но российская дипломатия продолжала работать своим ходом. Однако вскоре появились тревожные сообщения о поведении Вены. Сазонов сразу забеспокоился, но посоветовал сербским войскам вести себя крайне осторожно и проявлять умеренность.40 В этом духе была послана телеграмма российскому послу в Белграде Н.В. Гарвигу. Тут же Сазонов обратился через послов к союзникам, приглашая их действовать совместно, чтобы смягчить и ограничить конфликт на Балканах, примирить стороны. Вене было предложено вступить в прямые переговоры с Петербургом.41 18 июля произошла беседа Сазонова с германским послом графом Фр. фон Пурталесом. Ему Сазонов сказал, что если Австро-Венгрия решиться «взмутить мир», ей придется считаться с Европой и что Россия не допустит унижения Сербии. «Наша политика мирная, но не пассивна», - заключил министр. Эти же мысли он приводил в беседе с послами Австро-Венгрии и Италии.42
Линия Сазонова состояла в том, чтобы погасить бы на время австро-сербский конфликт, а если не удастся, то локализовать его. Он надеялся, что Европа не будет раздувать балканский «пожар» поможет России избежать войны и уладить конфликт, но не за счет Сербии. Особые старания были направлены на контакты с Веной в надежде начать переговоры и в ходе их все решить. Однако их Вены не пришло «ни одного слова примирения». Стало известно, что Германия поддерживает ее политику. Зондаж намерений Германии не дал положительного результата. В эти июльские дни русская дипломатия пыталась действовать на всех направлениях. Однако она встречала сопротивление Австро-Венгрии, явно недружественное отношение Германии. Император Вильгельм, ссылаясь на старинную дружбу с Николаем II, призывал его к миру и спокойствию и в то же время подталкивал Вену к решительным действиям против Сербии, которую желали оставить в одиночестве. Разочаровывало и отношению союзников, особенно Англии. Франция не хотела прямо вмешиваться в далекие для нее дела на Балканах. В Лондоне не желали поддерживать Петербург в балканских делах, нисколько не мешая возникновению конфликта России и Австро-Венгрии в «мало интересном для англичан регионе». Английский министр иностранных дел Эд. Грей заявлял, что он не хочет дискутировать о том, кто прав: Австрия или Сербия.43
Она началась 20 июля 1914 г., когда французский броненосец «Франс» доставил в Россию важную делегацию, которую возглавлял президент Франции Раймон Пуанкаре и глава правительства, он же министр иностранных дел Р. Вивиани. Цель визита, намечавшегося еще на май, состояла в проверке дружеских отношений и совместной готовности к возможной войне. Теперь особое место в переговорах занял австро-сербский конфликт. Обе стороны договорились об общности взглядов на проблемы мира и европейского равновесия: решили повлиять на Вену с целью остановить ее от вмешательва в дела в дела Сербии и подтвердили союзные обязательства. Решили активнее привлечь Англию. Ее посол Дж. Бьюкенен сообщил в Лондон: «Франция и Россия пришли к решению поднять прошенную им перчатку!»44 Позднее вечером 23 июля после пышных проводов французская делегация отбыла на Родину. Едва «Франс» вышел в открытое море, пришла новость, что утром этого же дня, 23 июля 1914 г. австрийский посол вручил в Белграде ультиматум Сербии. Утром 24 июля Сазонову передали обращение сербского правительства с и изложением текста ультиматума. Прочитав, Сазонов воскликнул: «Это европейская война!»45 Позиция Вены прояснилась.
Ультиматум готовили там почти месяц, обдумывая и просчитывали каждые фразу и слово. В подготовке участвовали Тиса, Бертхольд, самые высшие чиновники правительства и МИДа.46 Ультиматум Сербии был многоплановым. Сначала он перечислял «проступки» сербского правительства, его попустительство террористам и другим антиавстрийские элементам. Белград прямо обвинился в организации покушения в Сараево. Зачем Австро-Венгрия требовала торжественного публичного осуждения сербским правительством в том числе в приказе короля Сербии по армии всякой пропаганды и агитации против Австрии. Одновременно добивались недопущения антиавстрийской пропаганды в сербской печати, закрытия враждебных Австрии организаций, увольнения офицеров и чиновников, замешанных в антиавстрийской деятельности и пропаганде (по списку, составленному в Вене); строгого наказания всех лиц, замешанных в сараевском убийстве. Но самое главное требование Австро-Венгрии, фактически заранее срывавшее принятие ультиматума, состояло (пункт 5-й) в том, что сербы должны были допустить австрийских представителей на свою территорию к следствию по сараевскому делу.47 Принятие этого пункта означало бы лишение Сербии суверенитета и независимости.
23 июля состоялся финал австро-сербских отношений, как они складывались после белградского переворота1903 г. и боснийского кризиса 1908 г. Агрессивно-провокационный курс Вены нашел в ультиматуме Белграду свое полное выражение. Но и само предъявление строжайших требований Белграду, а главное – согласие сербов принять их, большей частью были не случайными.
В Белграде понимали, что война с Австро-Венгрией в 1914 г. может обернуться полным разгромом и потому боялись и не хотели войны. Получив ультиматум, Сербия сразу же обратилась в Петербург, прося совета и поддержки. Одновременно лучшие умы правительства, МИДа, юристы, дипломаты, масс премьер Пашич взялись готовить ответ на австрийский ультиматум. Работа шла день и ночь.48 Возглавлял ее глава сербского правительства и министр иностранных дел Никола Пашич. Лидер радикальной партии был фактически и главой государства. Он имел огромный авторитет седой бородой и быстрым взглядом еще молодых голубых глаз. Энергичный, решительный он сохранял громадную работоспособность, обладал знаниями в политике и дипломатии. Кстати, он никогда не пил вина, не курил, рано ставал, а в 10 часов вечера ложился спать.49 Когда нависла в июле 1914 г. смертельная для Сербии угроза, Пашич не растерялся, не впал в панику, не сделал все, что мог, чтобы смягчить австрийский удар. Ответ на ультиматум Пашич отвез 25 июля раньше истечения срока на пролетке в австрийскую миссию. Ответ, переведенный на французский язык, был составлен весьма тщательно, осторожно. В нем сербское правительство приняло все требования Вены, кроме одного об австрийских следователях на сербской земле. Документ выражал сожаление и готовность помочь в расследовании, но в то же время в нем было сохранено чувство достоинства и чести. Как было признано многими, ответ представлял шедевр драматической документации по такой сложной теме и в таких драматических обстоятельствах.50 «Сам» Вильгельм II признал: «Блестящий результат для срока в 48 часов» Он превзошел все ожидания. Отпадают основания для войны!»51 Император, действительно, некоторое время колебался и намекал Вене на возможность иной альтернативы кроме войны. Но в Вене были готовы именно к войне, и потому красоты стиля и даже сдержанность и уступчивость сербского ответа не вызвали отклика.