Другой тип освоения литературной цитаты – полное её подчинение новому контексту. В последнее время газетные публикации часто включают строку из стихотворения А. Ахматовой «Творчество». Напомним текст стихотворения:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Приведём газетный текст, в который включена цитата без кавычек: «Когда б вы знали, из какого сора творит Зайцев высокую моду. Из габардина фабрики П. Алексеева». Эта же строка послужила заголовком к заметке в другой газете о том, как в Петропавловске-Камчатском местные умельцы шили кожаные куртки из обложек к партбилетам. Оторванная от первичного контекста стихотворная строка потеряла свои поэтические свойства. Остался лишь отголосок ритма, а те, кто знает стихотворение, ощутят бестактность подобного обращения с поэтическим текстом. Это не содержащее смысла и не завершённое по форме высказывание не станет пословицей, не будет причислено к крылатым словам. Оно на наших глазах превращается в речевой штамп.
Ещё один тип освоения литературных цитат можно назвать «конструированием по образцу». В этом случае автор нового текста не опирается на перекличку смыслов, а лишь заимствует внешнюю форму высказывания, и поэтические строки превращаются в рифмованную прозу: «Я пришёл к тебе с приветом заказать вагон паркета». С детства всем знакомы пушкинские строки: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей...», за которыми для каждого возникал свой сказочный мир. Автор газетной заметки о Московском зоопарке так «обработал» цитату: «Там, за стеклянною витриной полно невиданных зверей...» Смысл такой операции с текстом сомнителен. И таких примеров много, особенно в практике массовых изданий и рекламы.
Оценить конкретное цитатное вкрапление можно только исходя из анализа текста, вновь создаваемого и первичного, того, откуда цитата взята. Это правило цитирования, известное каждому редактору, остаётся в силе и тогда, когда он имеет дело с «раскавыченными цитатами». Сегодня журналист имеет практически неограниченные возможности обращаться к разнообразным литературным источникам – от Библии до произведений новейших литературных школ и направлений. Встреча с новым, часто нетрадиционным материалом требует от редактора точных знаний, понимания процессов, происходящих в языке, ответственного отношения к слову.
Вопросы для повторения и обсуждения
1. Как теория редактирования трактует понятие фактический материал?
2. Укажите основные функции фактического материала в тексте.
3. Какие приёмы изложения помогают достигнуть «эффекта событийности» в информационных материалах?
4. Какими критериями руководствуется редактор при оценке фактического материала, привлечённого как основание для предлагаемого читателю вывода?
5. Приведите примеры включения в текст фактического материала в функции иллюстрации.
6. Укажите основные виды проверки фактического материала. Как применяет их редактор в своей работе над текстом?
7. Охарактеризуйте типичные для журналистского текста ошибки номинации (ошибки в именах собственных, наименованиях реалий, ошибки словоупотребления и др.)
8. В чём особенности работы редактора над фактическим материалом в публикациях на темы истории?
9. Какими критериями руководствуется редактор, оценивая ситуации современной действительности, представленные в журналистском произведении?
10. Чем обусловлен выбор между цифрой и словом при обозначении в тексте количества?
11. Какие приёмы проверки применяет редактор при оценке цифрового материала?
12. Приведите примеры включения цифр в публицистический текст. Какие приёмы помогают привлечь внимание читателя к цифрам?
13. Охарактеризуйте табличную форму обобщения фактического материала и виды таблиц.
14. Перечислите основные требования к содержанию и построению таблиц.
15. Каковы особенности построения таблиц, предназначенных для публикации в газете?
16. Какими правилами руководствуется редактор, оценивая цитаты, включённые в текст? Как он трактует правило точности цитирования?
17. Укажите типичные ошибки цитирования.
18. Каково назначение цитат в публицистическом тексте? Какая роль отводится в нём комментарию к цитатам?
Глава IX. Редакторы об опыте своей работы
Помощь мастера собрату по перу всегда индивидуальна, литературное дело не может быть общественной работой. Когда в 30-е годы с лёгкой руки М. Горького был объявлен «призыв ударников в литературу», лишь немногие из откликнувшихся на этот призыв стали писателями. Отдавая должное таланту Горького-редактора, самоотверженно прочитавшего и выправившего множество рукописей, следует сказать, что далеко не у всех поверивших тогда в свое литературное призвание людей судьба сложилась счастливо. Выход продукции в широко задуманных литературных предприятиях Горького был ничтожен. Когда материал был собран, потребовались литературные обработчики. Развилась своеобразная форма литературного протекционизма, когда редактор не правил текст, а фактически писал за «классово выдержанного», но не умевшего изложить свои мысли автора. Так в течение нескольких десятилетий нарушались важнейшие принципы редакторской работы. Тем большего внимания заслуживает труд истинных мастеров своего дела, оставшихся верными его традициям, редакторов, которые не только были блестящими практиками, но и стремились передать свой опыт другим.
Книг о работе современного редактора написано немного. Первой из них была книга Л.К. Чуковской «В лаборатории редактора». Она вышла в 1960 г. и сразу привлекла к себе внимание как оригинальное, глубокое и талантливое исследование в области, которая до тех пор не была предметом специальных наблюдений ни лингвистов, ни литературоведов. У книги непростая судьба. Вскоре после её появления Л.К. Чуковская, которая никогда не поступалась убеждениями и всегда оставалась верной своим представлениям о чести и долге литератора и человека, попала в число авторов, которых не печатали, а имя не упоминали. О книге «забыли»...
«Это не учебник, – предупреждает читателя Л.К. Чуковская. – ...Мне просто захотелось разобраться в опыте, накопленном мною и моими ближайшими товарищами, собрать и обобщить его, ввести читателя в круг тех мыслей, тревог и вопросов, на которые мне приходилось наталкиваться в течение трёх десятилетий литературной работы».1 Книга содержит множество точных и тонких наблюдений. Она учит принципиальности и взыскательности, без которых невозможен редакторский труд, приобщает к высокой культуре слова, любви к литературе, уважению к творческой личности.
Не ставя перед собой задачу – пересказать книгу (она предназначена для внимательного, вдумчивого чтения), выделим три, если прибегнуть к современной терминологии, модели профессионального поведения: редактор-стилист, редактор-упроститель, редактор-мастер, представленные в ней.
Редактор не может не быть стилистом! – в этом убеждена Л.К. Чуковская: «Если человек не обладает знанием языка и повышенным чутьём к слову, он никогда не будет редактором».2 К этой мысли автор возвращает читателя не раз, приводя высказывания писателей о литературном мастерстве, анализируя примеры редакторской работы, независимо от того, какая рукопись лежит на редакторском столе: стихи или проза, рукопись научной книги или художественного произведения. Рассмотрены существенные для редакторской практики лингвистические проблемы: норма и отступления от неё, оценка новых языковых явлений, нового словоупотребления, совершенствование литературной формы и пределы вмешательства редактора в авторский текст, умение поставить язык на службу замыслу. Особенно чуток к языку должен быть редактор художественной литературы: «Редактировать художественный текст с позиций школьной грамматики – значит уничтожить его... Любое правило – не грамматики даже, а эстетики, – воспринятое редактором и применяемое им как некая неподвижная догма, для работы над художественным текстом непригодна».3 Все суждения редактора, все изменения, которые он предлагает внести в текст, крупные и мелкие, не должны противоречить мысли и чувству автора, должны помочь осуществить его задачу.
Сурово оценивает Л.К. Чуковская деятельность редакторов-упростителей. Редактор-упроститель не утруждает себя изучением законов языка. Он – редактор по должности, а не по призванию и наперёд знает, что и как должен сказать автор. Упростительству, возникшему в издательской практике в 30-е годы, была уготована долгая жизнь. Фигура редактора-упростителя не вымышлена, она узнаваема и типична: «Он не столько проницателен, сколько подозрителен. Контакта с автором он не имеет. Наоборот, основное его стремление – вывести писателя на чистую воду. Разоблачить его. Излюбленное занятие такого редактора – под видом борьбы за высокую идейность разыскивать в тексте «чуждые ноты», которые и не снились писателю».4 Борьба за чистоту языка превращена им в борьбу с выразительностью речи, когда изгоняется всё свежее, необычное. Маленькими вставочками и большими вычёркиваниями он наносит ущерб и жизненной правде, и замыслу автора, лишает его живой неповторимой интонации. «...Нет, не следует, нельзя, недопустимо превращать сложнейшую, тончайшую работу над языком и стилем в нечто упрощённое, оторванное от содержания, от места и времени, от жизни и от искусства, в нечто механическое, раз навсегда заданное. Оно, быть может, и просто, да зато губительно»,5 — пишет Чуковская.