Таким образом, то, что именуется природой, выступает в неокантианской системе как материал для деятельности, как то, чем она, так сказать, «питается». А то, что для отдельного индивида (или для группы индивидов) выступает как цель его (их) действий, есть в сущности не что иное, как представшая индивидуальному (или коллективному) сознанию в определенной форме (преломленной через его место в системе деятельности) задача, стоящая перед самой деятельностью как анонимным на
-450-
чалом. А задача эта, эта цель, как мы уже говорили, состоит во все большем приближении к рассмотрению мира «с ничьей точки зрения», с анонимной точки зрения самой деятельности. «Движение — все, конечная цель — ничто», — этот афоризм передает смысл неокантианского панметодологизма. Вот почему Кассирер выступает против всякого стремления к «наглядным моделям» в науке, против желания «понять» содержание научной теории, дав ее содержательную интерпретацию. Единственная возможная интерпретация, с его точки зрения, — это интерпретация методологическая, которая раскрывает во всякой теории принцип корреляции различного — и больше ничего. А поскольку стремление к содержательной интерпретации научного знания составляет один из важных моментов в развитии науки и имеет большое эвристическое значение, постольку неокантианская точка зрения здесь оказывается односторонней и тенденциозной. Не случайно многие представители современной философской науки на Западе заняли критическую позицию по отношению к неокантианской теории научного знания60.
В самом деле, онтологические интерпретации научного знания потому и играют эвристическую роль в науке, что они в известной мере представляют собой экспликации тех предпосылок и логически не могущих быть обоснованными постулатов научной теории, благодаря которым каждая историческая эпоха, новая фаза в развитии культуры «понимает» в соответствии с присущими ей «последними интуициями». Не случайно чаще всего онтологическую интерпретацию научной теории предлагает философия. Онтологически интерпретируя научное знание, философия расчищает, а иногда и «протаптывает дальше» весьма подчас узкую, а временами сильно зарастающую тропинку, которая пролегает между «миром науки» и «миром культуры», и таким путем предлагает науке осмысление ее собственных построений и логико-методологических принципов. С другой стороны, культуре она помогает оформить свои интуиции с помощью теоретических построений науки, выполняя тем самым роль посредника между различными моментами культуры, взятой в самом широком смысле слова. Ибо хотя и пред
-451-
ставляется несомненным, что в своих наиболее глубоких основаниях и наука, и культура в целом суть нечто единое, но основания эти без специальной работы (и притом постоянной, из века в век осуществляемой философией) бывает не так легко разглядеть.
Тут, однако, сам собой напрашивается вопрос: а не выражает ли и неокантианская философия, и теория науки некоторые «интуиции» современной европейской культуры? Не является ли концепция науки, созданная неокантианством, тоже способом осмысления внутренней связи между наукой на определенном этапе ее эволюции и той культурой, на почве которой она развивается? При таком способе рассмотрения неокантианства моменты, с гносеологической точки зрения выглядевшие как одностороннее рассмотрение науки, могут оказаться фиксацией некоторого действительно имеющего место процесса, выходящего за рамки только научной деятельности.
В самом деле, что такое эта деятельность анонимного субъекта, принцип которой положен в основу неокантианской философии? Не представляет ли она собой «идеализированную модель» типа социальности, сложившегося в Европе к концу XIX — началу XX века и уходящего своими корнями именно в галилеевскую эпоху, в ту эпоху, когда закладывались также и основы науки Нового времени? Известный немецкий социолог Макс Вебер в своих исследованиях, посвященных анализу позднекапиталистического общества, на первый план выдвигает именно анонимно деятельное начало, которое получает у него название принципа «формальной рациональности» и большинство определений которого совпадает с неокантианскими определениями научной деятельности. Так, одним из основных моментов, характеризующих современную форму индустриального общества, является как раз то, что оно представляет собой универсальную систему опосредовании. Тенденция развития этой системы связей состоит в том, чтобы исключить непосредственное отношение между отдельными элементами — все они должны соотноситься друг с другом только через систему. Эта система так же относится к природе, как, согласно неокантианству, относится к ней наука: она ею «питается», отрицая ее самостоятельный, «субстанциальный» характер61.
-452-
Сегодня с необычайной остротой встает вопрос о несовместимости такого рода формы «всеобщего опосредования» с сохранением природных условий существования человечества на земле, а тем самым обнаруживается граница и опасность рассмотрения природы в качестве всего лишь «сырого материала» для производства.
Тем самым неокантианцы, отвергая онтологическое обоснование науки, в свою очередь, как это ни парадоксально, тоже дали ее «онтологическое» обоснование: их философия оказалась способом выявления внутренней связи науки определенного исторического периода с тем типом культуры, внутри которого она развивалась. Односторонность неокантианской концепции науки выявляет, таким образом, односторонний характер развития индустриального общества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Это, разумеется, не значит, что античная философия не занималась теоретико-познавательными проблемами, т. е. вопросом о том, как по стигается бытие.
2 Несколько сложнее, чем в рационализме, ставился вопрос в эмпиризме, но вплоть до Юма здесь тоже можно видеть, как обоснование индуктивного метода имплицирует определенные онтологические допущения. Даже в том случае, когда на первом плане оказываются методологические вопросы, как, например, в «Новом Органоне» Бэкона, онтологические предпосылки легко выявляются.
3 Декарт Р. Метафизические размышления. Избранные произведения. М., 1950. С. 363.
4 Правда, такая постановка вопроса имела место уже до Канта — в эмпиризме, в частности в скептицизме Юма, но у Канта она впервые возводится в принцип построения позитивной теории знания, тогда как у Юмаона играла роль скорее отрицательную, служа средством доказательства невозможности научного знания как достоверного и необходимого.
5 Если Кант был апологетом естественнонаучного знания в той его форме, какую оно получило благодаря Галилею и Ньютону, то послекантовский идеализм выступает скорее как критика естествознания, как фиксация ограниченности этой его исторической формы. Этим во многом объясняется как отрицательное отношение ученых-естествоиспытателей к послекантовскому идеализму в период его расцвета, так и интерес к нему со стороны ряда ученых в период кризиса классической науки.
6 Об этом подробнее см. выше, с. 364-366.
7 Реальность в чистом рассудочном понятии, — пишет Кант, — есть то, что соответствует ощущению вообще, следовательно, то, понятие че
-453-
го само по себе указывает на бытие (во времени)» (Кант И. Сочинения. Т. 3. С. 224).
8 Cohen H. Rants Theorie der Erfahrung. Berlin, 1918. S. 791-792
9 Ibid. S. 792.
10 Кант И. Сочинения. Т. 3. С. 248.
11 Там же. С. 249
12 Там же. С. 253.
13 Там же. С. 254.
14 Там же. С. 256
15 Cohen H. Kants Theorie der Erfahrung. S. 192-193.
16 Ibid. S. 793.
17 Ibidem.
18 Cohen H. Logik der reinen Erkenntnis. Berlin, 1922. S. 129.
19 Ibidem.
20 Ibid. S. 129.
21 Ibid. S. 130.
22 Ibid. S. 131.
23 Как замечает Б.Л. ван дер Варден, метод древних «довольно неудачно называют "методом исчерпывания", исходя из представления, что при помощи вписывания многоугольников с постоянно возрастающим числом сторон круг в конце концов должен быть исчерпан. На самом же деле, однако, круг никогда не будет исчерпан; в доказательстве XII, 2 попытка "исчерпать его", как говорит Декстергейс, прекращается после конечного числа шагов и показывается, что оставшаяся от круга площадь меньше произвольно заданной величины» (Варден Б.Л. ван дер. Пробуждающаяся наука. М., 1959. С. 254-255).
24 Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М.-Л., 1936. С. 52-53.
25 Leibniz G.W. Mathematische Schrilten, hrsg. von С. Gerhardt. Bd IV. S. 104.
Юшкевич А.П. Идеи обоснования математического анализа в восемнадцатом веке / Карно Л. Размышления о метафизике исчисления бесконечно-малых, М., 1933. С. 43.
27 Карно Л. Размышления о метафизике исчисления бесконечно малых. С. 66.
28 Там же.
29 См. там же. С. 87.
30 Карно Л. Размышления о метафизике исчисления бесконечно-малых. С. 224-225.
31 Об этом, кстати, говорит тот же Карно, считая оба этих метода равно подходящими для решения определенного типа задач.
32 Cohen H. Logik der reinen Erkenntnis. S. 132.
33 Ibid. S. 133.
34 Ibidem .
35 Ibid. S. 231.
36 Ibid. S. 134.
37 CassirerE. Phil osophie der symbolischen Formen. Bd S.Berlin, 1929. S. 529.
38 Ibid. S. 530-531.
-454-
39 Ibidem.
40 Ibid. S. 532.
41 ibid. Bd3.S. 533.
42 Ibidem.
43 Ibid. S. 534.
44 Ibidem.
45 См.: Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М., 1936. С. 51.
46 Там же. С. 52
47 CassirerE. Philosophic der symbolischen Formen. Bd. 3. S. 534.