Особый статус понятия «концепт» в русском языкознании во многом объясняется значением и ролью русской литературы, которая представляет собой особую смысловую структуру, передающую комплексное и часто противоречивое субъективно-личностное восприятие действительности. «Русская литература – самая профетическая в мире, она полна предчувствий и предсказаний, ей свойственна тревога о надвигающейся катастрофе» [Бердяев, 53]. Обреченность рождала трагизм восприятия окружающей действительности, крайне обостренное отношение к происходящим в мире событиям. «Русской литературе свойственны сострадание и человечность, которые поразили весь мир» [там же]. Глубинно-философский смысл художественных и публицистических текстов нашел отражение в мировоззренческом статусе составляющих их лексических единиц, и этот феномен не мог не быть отмечен в отечественных лингвистических исследованиях.
Если в России внимание лингвистов сосредоточено на онтологическом характере языковых единиц, то на Западе интерес исследователей в большей степени был связан с прагматической стороной языковых явлений.
Теория речевых актов Джона Остина
В начале XX века вопросы, связанные с формированием речи, то есть воспроизведением языковых единиц в процессе коммуникации, исследовались главным образом при сопоставлении ее с языком как потенциальной системой знаков, предназначенных для хранения и передачи информации. Речь рассматривалась как сугубо индивидуальное словотворчество, обладающее определенной коммуникативной и стилистической направленностью, обусловленной различными сферами человеческой деятельности (научно-теоретической, бытовой, поэтической). В середине 50-х годов английским философом Дж.Остином была разработана теория речевых актов, согласно которой единицей коммуникации становится уже не предложение или высказывание, а речевой акт, связанный с выражением утверждения, вопроса, объяснения, описания, благодарности, сожаления и т.д. и осуществляемый в соответствии с общепринятыми принципами и правилами поведения.
Теории речевых актов, начало формирования которой относится к 30-м годам ХХ века, предшествовало наблюдение над тем, что далеко не все общепринятые в естественном языке фразы поддаются верификации, с точки зрения логики, как истинные или ложные. Целый ряд высказываний – таких, например, как Я даю этому кораблю название «Свобода», Я извиняюсь, Я приветствую вас, Я советую вам это сделать и т.д. [10] – не содержат никакого утверждения, а лишь указывают на совершение определенного действия или на обещание (совет) совершить это действие. Подобные фразы, репрезентирующие в процессе коммуникации общепринятые акты (официальные акты именования, присвоения званий, ритуальные формулы, формулы речевого этикета, директивы и т.д.), были названы Дж.Остином перформативами ('performatives') – в противоположность рассматриваемым в логике утвердительным выражениям, обозначенным автором констативами ('constatives') [Austin: 1962]. Выявленный тип высказываний получил название иллокутивных актов ('illocutionary acts'), а выражаемые с помощью перформативных глаголов (желать, просить, запрещать, угрожать, советовать, именовать и других) значения были обозначены как иллокутивные силы ('illocutionary forces').
Иллокутивные акты совершаются субъектом речи с учетом выработанных в процессе коммуникации норм поведения и, наряду с описанием фактов реальной действительности, включают обязательную целевую установку (иллокутивную силу) и целый ряд составляющих, связанных с предварительным обдумыванием и отбором лексических и синтаксических средств, соответствующих разговорной ситуации и коммуникативным намерениям говорящего. Существует огромное количество моментов, которые должны быть отдельно рассмотрены и взвешены в этой связи: факты; ситуация, связанная с отправителем речи, с его целями; ситуация, связанная со слушателем; точность передачи информации. «Если мы намерены ограничиться идиотической или идеальной простотой, нам никогда не удастся отделить правду от того, что ею не является, но имеет под собой основания, законные, достойные, тщательно подобранные, веские и т.д., нам не удастся отделить общее от частного, полноту от немногословности и т.п.» [Austin: 1963, 33].
К разряду иллокутивных актов было отнесено значительное количество языковых выражений, в том числе и утвердительных, на том основании, что любое утвердительное изречение имеет своей целью донести до адресата определенную информацию, убедить его в том, что дела обстоят так-то и так-то, т.е. обладает интенциональной направленностью. «Английские глаголы и глагольные сочетания, ассоциирующиеся с иллокутивными актами, следующие: утверждаю, описываю, предупреждаю, отмечаю ('remark'), комментирую, командую, приказываю, прошу, критикую, извиняюсь, порицаю, санкционирую (approve), приветствую, обещаю, выражаю одобрение ('express approval') и выражаю сожаление ('express regret'). Остин заявил, что в английском языке – более тысячи подобных выражений» [Searle: 1991a, 254].
Иллокутивные акты связаны с говорящим, позиция адресата речи, по Дж.Остину, представлена в перлокутивных актах ('perlocutionary acts'), которые отражают эффект, произведенный в результате иллокутивного воздействия. Убеждение, отрицание, удивление, страх, возникающие у слушателя в процессе восприятия, относятся к перлокутивным силам ('perlocutionary forces'). Значения иллокутивных и перлокутивных актов не всегда совпадают, так как далеко не всегда заложенные в речевом акте иллокутивные силы приводят к желаемому результату. Успех в достижении перлокутивного эффекта зависит от ряда факторов: лингвистических средств выражения, обстановки, в которой совершается коммуникация, личности субъекта восприятия и т.д.
Заслуга Дж.Остина состояла в том, что процесс говорения был рассмотрен не как сочетание общепринятых символов, построенное по определенным фонетическим, семантическим и синтаксическим правилам и отражающее положение дел в окружающей действительности, а как продукт индивидуального словотворчества, обусловленный личностными качествами говорящего и стоящими перед ним целями и задачами, то есть поставлен в прямую зависимость от его производителя – субъекта речи. Личности отправителя и адресата речи связали воедино все многочисленные разрозненные аспекты предложения, которые ориентировались не на передачу фактической информации, а на ее интерпретацию. На базе и под влиянием теории речевых актов началось формирование прагматики как независимого направления лингвистических исследований, отвечающего за субъективный фактор процесса формирования и функционирования языковых единиц в речи.
Разработка общих принципов коммуникативной деятельности в рамках прагматических исследований
Термин «прагматика» впервые получил обоснование в работе Ч.Морриса «Основание теории знаков» (1938) как раздел языкознания, который наряду с семантикой и синтаксисом образует область семиотических исследований. Прагматика изучает отношение знаков к их интерпретаторам ('the relation of signs to interpreters'); семантика – отношение знаков к объектам, которые они замещают ('the relations of signs to the objects to which the signs are applicable'); синтаксис – отношения знаков между собой ('the relations of signs to other signs') [Morris: 1938, 6-7]. В более поздних работах Морриса данные определения были существенно переработаны и прагматика была представлена как раздел семиотики, который изучает происхождение, использование и результат воздействия знаков ('that portion of semiotic which deals with the origins, the uses, and effects of signs within the behavior in which they occur') [Morris: 1946, 1971].
В работе Р.Карнапа (1942) различия между прагматикой, семантикой и синтаксисом формулируются в русле раннего определения Ч.Морриса следующим образом: «мы различаем три области исследования языка. Если исследование имеет отношение к говорящему или, используя более общий термин, к пользователю, мы определяем его как область прагматики. Если мы абстрагируемся от пользователя и анализируем только выражения и объекты, которые они обозначают, мы имеем дело с семантикой. Если мы, наконец, абстрагируемся от объектов реальной действительности и анализируем отношения между выражениями, мы в рамках (логического) синтаксиса. Весь раздел языкознания, состоящий из трех вышеупомянутых областей, называется семиотикой» [Karnap: 1942, 9].
В настоящее время не существует четких границ, определяющих предмет собственно прагматических исследований. К прагматике относится весь комплекс вопросов, связанных с личностями отправителя и адресата речи в процессе производства речи и при ее декодировании, с отношениями между участниками коммуникации, с ситуацией, в которой осуществляется общение, с использованием стилистических и эмоциональных средств языка. Данное положение настолько нетипично для языкознания, что дало повод для иронического замечания со стороны Дж.Серля, Ф.Кифера и М.Бервиша, редакторов весьма уважаемого сборника «Теория речевых актов и прагматика»: «"Прагматика" является одним из тех слов (наряду со словами "общественный", "когнитивный" и другими), которые создают впечатление чего-то специфического и в техническом отношении поддающегося толкованию, в то время как на деле не имеют четкого значения» [Speech Act Theory and Pragmatics, Introduction].
В рамках данной книги мы будем понимать под прагматикой область исследований, предметом изучения которой является выбор языковых средств для оптимального воздействия на адресата и достижения коммуникативной цели в условиях заданной ситуации общения. На современном этапе развития языка, когда в распоряжении его носителей находится огромный запас языковых средств и опыт в их употреблении, на первое место выходят вопросы, связанные не столько с тем, как отразить то или иное мыслительное содержание, сколько с тем, как отразить его наилучшим образом, то есть решить коммуникативные задачи в самые короткие сроки и с максимальным эффектом воздействия на адресата речи. Прагматика является областью исследования на стыке лингвистики, психологии и социологии, которая анализирует общие принципы коммуникативной деятельности индивидуума и отвечает за конкретное формирование логической основы диалога-общения.