В ряде случаев поражает точность ассоциативного представления наших предков: действительно, трудно найти среди окружающих человека предметов что-либо более бесполезное, чем прошлогодний снег, или более тонкое, чем паутина. Для предметов, являющихся универсальными носителями признаков, характерны постоянное присутствие данного признака и высокий уровень его концентрации. Например, существительное берег образует связь с прилагательным крутой ('крутой берег'), однако данный признак не является его универсальным носителем, так как берег потенциально сочетается и с признаком противоположного значения: 'пологий'. В качестве универсального носителя признака 'крутой' выступает другой образ – обрыв. В ряде случаев при образовании ассоциативного соответствия между признаком и предметом в качестве основополагающего фактора выступают нормативные требования, которые предъявляются к данному предмету в коллективе. По этой причине устойчивые ассоциативные связи собака – 'злой'; бумага – 'белый' по частотности употребления преобладают над всеми остальными ассоциациями.
Соотношение между универсальным носителем и признаком обусловливалось национальными и культурными традициями. Понятийные представления, складывающиеся в разных языковых коллективах, не всегда соответствовали друг другу. Например, используемое в русском языке словосочетание 'голодный, как волк' при переводе на английский язык может трансформироваться в сочетание с другим образом-символом: 'hungry as a bear' ('голодный, как медведь'). Неуклюжесть, традиционно ассоциирующаяся в русском сознании с медведем, в корейском языке отождествляется с гусеницей. А во вьетнамском узусе, по данным А.С.Мамонтова, медведь ассоциируется с наглостью, осел олицетворяет терпение, свинья – глупость, собака – грязь, курица – трудолюбие [Мамонтов, 75 – 76]. Образ мыши у разных народов имеет разные смысловые значения. В русском языке существует словосочетание 'тихий, как мышь', в корейском языке – 'болтливый, как мышь', в немецком языке – 'проворный, как мышь'. Надо отметить, что в восточной символике животные редко отождествляются с отрица­тельными человеческими качествами. В случае необходимости используют неодушевленные предметы: 'глупый, как камень' (европейский вариант 'глупый, как осел').
Устойчивость возникающих ассоциаций сохранялась благодаря повторяющемуся процессу отождествления предикативного признака и его образного носителя в сознании членов языкового коллектива. Принцип однозначности при декодировании мог быть сохранен при общепринятом сопоставлении в большей степени, чем при употребле­нии авторских переносов. При разнородном характере потенциальных образов – носителей определенного признака – всегда выбираются те, которые будут понятны не только говорящему, но и слушателю. Отсюда высокая частотность в речи образных сопоставлений, апеллирующих к традиционному сознанию адресатов речи.
Таким образом, в ходе осмысления предметов реальной действительности, в сознании носителей языка наряду с сигнификативным понятием, отражающим их сущностные характерис­тики, присутствует коннотативное содержание, обусловлива­ю­щее ассоциативное соотнесение предмета с закрепленным за ним предикативным (ассоциация по смежности) или квалифицирующим (ассоциация по сходству) признаком. Наличие коннотата обеспечивает адекватность восприятия абстрактного понятийного содержания признакового характера на ментальном уровне при его хранении, воспроизводстве и трансформации из одной языковой формы (или из одной языковой системы) в другую. На общечеловеческом, национальном и субъективно-личностном уровнях одному и тому же образу может приписываться разное понятийное содержание. На выбор вариантов субстантивной репрезентации признака оказывают влияние ситуативное окружение образа, его аксиологическое значение, а также ряд таких грамматических факторов, как часть речи, родовая принадлежность, аналитическая структура и т.д.
Мифологические и поэтические составляющие логического познания
Привлечение коннотативных образов для репрезентации абстрактных признаковых значений является частью общего принципа, предопределяющего существование человека.
Функционирование общественного и индивидуального сознания в природной и социальной среде направлено на решение практических вопросов, возникающих перед человеком в повседневной жизни. Как правило, поиск выхода из проблемной ситуации связан с нахождением посредника, который в данном конкретном случае помогает достигнуть искомого результата в кратчайший срок и с наименьшими потерями. В качестве посредника чаще всего выступают предметы реального мира, которые служат вспомогательным материалом для решения проблем­ных задач.
«Наличие у человека потребностей – такое же фундаментальное условие его существования, как и обмен веществ» [Леонтьев: 1971, 2]. Голод, жажда, определенный температурный режим, боль – вот те процессы жизнедеятельности организма, которые вызывают желание насытиться, выпить воды, защититься от холода, облегчить страдания и т.д. Чтобы удовлетворить голод, нужна пища; чтобы добыть пищу, нужны элементарные приспособления: палка – для того, чтобы сбить плод с дерева, камень – для того, чтобы убить животное, огонь – для того, чтобы приготовить мясо, и т.д. «Посредники и приборы привносят эффект "добавки" к биологическим возможностям человека» [Панов, 111] и направлены, прежде всего, на адаптацию организма к условиям внешнего мира, на облегчение его существования в природной среде.
Окружающие человека предметы действительности оцениваются сознанием в первую очередь с точки зрения их аксиологических характеристик, их потенциальной полезности в том или ином виде человеческой деятельности, – то есть воспринимаются в качестве развернутой системы посредников. Ценность вещей, согласно определению Рибо, заключается в их способности вызывать желания [Рибо, 36], однако не всегда ограничивается именно этим качеством. Ценность вещей во многом определяется их способностью удовлетворять возникающие у человека желания. Потребительское отношение к внешней среде обитания всегда было свойственно человеческому сознанию. Удовлетворение физиологических потребностей организма обеспечивает не только положительное эмоциональное состояние субъекта, оно выполняет более важную роль, так как приводит к равновесию его биологической активности, т.е. создает биологически устойчивую функциональную систему, способную к существованию в пространстве и времени.
Наряду с потребностями, направленными на удовлетворение физиологических желаний, по мере развития и адаптации человека к природной среде в его сознании формируются потребности, связанные с интеллектуальным осмыслением действительности. И здесь, как и в процессе биологического существования, конечной целью развития ментальной активности является поиск равновесия, то есть установление системных связей между предметами и явлениями окружающей человека действительности. «Интеллект – форма равновесия» (Пиаже). Познание причинно-следственных связей природной среды позволяет не только объяснять происходящее вокруг человека, но и дает возможность прогнозировать возможное развитие событий, что, в конечном счете, обеспечивает безопасность существо­вания человека. Предвидение неблагоприятных человеку собы­тий активизирует поиск средств, необходимых для борьбы с ними для оказания на них влияния или предотвращения их, то есть является тем фактором, который в итоге предопределяет власть человека над природой.
Поиск причинно-следственных системных связей окружающей человека действительности имеет антропоцентрическую основу и производится исключительно на уровне сознания и под влиянием базового инстинкта, обеспечивающего выживание человека в природной среде. «Фиксируемые организмом раздражения проецируют­ся на целостный фон инстинктивного чувства самосохранения» [Панов, 44]. Для объяснения событий и явлений внешнего мира человеческое сознание привлекает целый набор символов, которые на каждом историческом срезе его развития являются для него доступными и соответствуют системе сложившихся в данном коллективе традиционных представлений. Интеллект – механизм индивидуального сознания, направленный на адаптацию человека в природной и социальной среде. На ранних стадиях развития в процессе познания и объяснения происходящих событий преобладало мифологическое начало как единственно доступное человеческому сознанию того времени. На более поздних этапах по мере развития представлений о законах природы оно сменилось научным обоснованием.
Придавая исключительное значение мифотворчеству, К.Леви-Строс подчеркивал его роль не только в поэтическом отражении действительности, но и в логическом обосновании мироздания на ранних этапах общественного развития: «Сущность мифа заключается не в стиле, не в манере изложения и не в синтаксисе, а в истории, которая в нем рассказывается» [Леви-Строс: 1970, 154]. Мифоло­гическое изложение событий дает возможность не столько описать, сколько объяснить с этической, нравственной и научной точек зрения многие закономерности окружающей действительности, выразить коллектив­ную позицию на то, что происходило и происходит вокруг человека, и это во многом предопределяет методологическое значение мифов. Миф является тем ключом, который открывает перед человеческим сознанием путь к разрешению постоянно возникающих противоречий.