См.: Афанасьев Ю. Н. Историзм против
эклектики. — М., 1980; Блуменау С. Ф. Французская историография
революции конца XVIII в. — Брянск, 1995
***
В современной историографии особенно критически оцениваются главным образом два аспекта Французской революции конца XVIII в. — революционный террор и ее экономическая целесообразность. Террор признается многими историками не только чрезмерным (хотя история знала с тех пор еще более кровопролитные революции), но и неоправданным с точки зрения как реальных задач, стоявших перед революцией, так и трудностей, с которыми она реально столкнулась. В частности, Франция расплачивалась кровью своих граждан за провал финансовой политики революционных властей. А с точки зрения экономических последствий французский историк М. Леви-Лебуайе назвал революцию не больше не меньше «национальной катастрофой». Ему вторят и многие другие авторы. Немецкие ученые Р. Рейхардт и Э. Шмитт пишут: «Современный капитализм утвердился во Франции не благодаря Французской революции, а вопреки ей».
В наше время мало кто в оправдание террора ссылается на «революционную целесообразность» или другие соображения подобного рода. Настало время, когда человеческая жизнь если не всегда еще реально, то хотя бы формально признается всеми высшей ценностью. И это этическое завоевание нашего времени рикошетом бьет по всем революциям и войнам, в которых проливалась и проливается еще кровь людей.
Однако тезис о революции конца XVIII в. как катастрофе в экономическом развитии Франции представляется далеко не таким бесспорным, как того хотелось бы некоторым авторам. Наша точка зрения по этому вопросу нашла отражение как в учебнике, так и в ряде научных публикаций. Мы не отрицаем того факта, что революция практически на 10 лет затормозила экономическое развитие Франции. В XIX в. это, несомненно, усилило ее отставание от Великобритании. Но, с другой стороны, механическое хлопкопрядение, несмотря на отдельные попытки его внедрения при «старом порядке», реально получило распространение во Франции только после революции. И, думается, это не случайно: в постреволюционном обществе сложились для этого более благоприятные условия, чем при «старом порядке». О какой катастрофе можно говорить, если в первой половине XIX в. Франция была одним из пионеров промышленной революции на европейском континенте, опередив в этом отношении своих близких и дальних соседей? Да и по темпу промышленного развития она в середине этого столетия сравнялась с Великобританией. Что, по нашему мнению, серьезно подкосило Францию, отбросило ее далеко назад по сравнению с Великобританией и позволило Германской империи вырваться вперед, — так это «великая депрессия» последней трети XIX в. Но прямого отношения к революции и ее последствиям она, конечно же, не имела.
Влияние, которое аграрные преобразования революции оказали на экономическое развитие Франции, подверг специальному анализу отечественный историк А. В. Адо. От его внимания не укрылась «внутренняя непоследовательность» отечественной историографии в трактовке этого вопроса. Во многих работах, пишет историк, с одной стороны, подчеркивается радикальность аграрных преобразований, что должно было, по логике авторов, способствовать ускорению капиталистического развития. Но, с другой стороны, в них же утверждается, что именно упрочение крестьянской земельной собственности и хозяйства в итоге революционного движения 1789—1794 гг. было одной из важных причин замедленных (сравнительно с Великобританией) темпов капиталистического развития и индустриализации Франции в послереволюционные десятилетия.
По мнению А. В. Адо, одно бесспорно: во время революции крестьяне добились радикальной отмены сеньориального порядка, полного уничтожения сословного неравенства и остатков внеэкономического принуждения. Якобинский декрет 17 июля 1793 г. о безвозмездной отмене всех феодальных повинностей, усиленный в 1793—1794 гг. рядом дополнительных постановлений, является, по его мнению, одним из наиболее замечательных документов не только французской, но и всей европейской истории. Крестьянин стал полноправной личностью. Те крестьяне, которые уже до революции обладали несвободной собственностью (держанием), превратились теперь в свободных собственников и тем самым отвоевали себе 10—15% валового урожая (в среднем), изымавшихся у них в уплату сеньориальных повинностей и десятины (совокупная их величина достигала иногда 20% и даже больше). Упразднение сеньории означало отмену продажных пошлин (до 20% от цены земли), всякого рода натуральных взносов.
Кроме того, крестьяне сумели воспользоваться и совершенными во время революции громадными земельными перемещениями. Законодательство 1792—1793 гг., в первую очередь якобинский закон 10 июня 1793 г., удовлетворило требования мелких крестьян о возвращении общинных угодий. Их раздел открыл бедноте доступ к парцелле (мелкому участку земли). Крестьяне получили и долю земель из фонда национальных имуществ. Общая площадь проданных во время революции национальных владений составила от 1/7 до 1/8 всего земельного фонда Франции.
Наконец, крестьянам удалось приобщиться к земле еще одним путем. Немало семей дворянства и старой буржуазии, разоренных отменой сеньориальных прав, налоговых привилегий, должностей, а также инфляцией, были вынуждены распродать свои владения. Пользуясь падением цен на землю, крестьяне и здесь не упустили возможности кое-что приобрести.
В целом, заключает А. В. Адо, революция привела к укреплению и расширению позиций земельной собственности крестьян и их хозяйства. Но подтверждается ли вывод о том, что Французская революция оказалась фактором торможения в капиталистическом развитии Франции? Ответ историка однозначен: «Мы полагаем, что нет, ибо этот вывод вызывает возражения методологического и конкретно-исторического порядка».
Во-первых, суждения о негативной роли аграрных итогов Французской революции как бы подразумевают, что революция могла бы пойти другим, британским путем экспроприации крестьянства. Но, по мнению А. В. Адо, это было невозможно. Аграрные итоги революции были неизбежно связаны с теми долговременными тенденциями аграрного развития, которые укоренились на французской земле к концу «старого порядка». Ко времени революции крестьянство Франции владело не менее 40% всех земель. В конечном счете революция подтвердила движение Франции по тому же пути аграрно-капиталистического развития, по которому она шла и раньше.
А. В. Адо отчетливо дает понять, что ничего «катастрофического» в этом не было. В первой половине XIX в. рыночная конъюнктура была благоприятна для крестьян: цены на промышленные товары снижались в пять раз быстрее, чем цены на продовольствие. В этих условиях мелкое крестьянское хозяйство не только сохраняло жизнеспособность, но и довольно успешно конкурировало с крупным. Конечно, это было связано с непомерными трудовыми затратами крестьянской семьи. Но даже крестьяне среднего достатка применяли разные усовершенствования в скотоводстве (в частности, вводились в севооборот кормовые травы, «искусственные луга»), виноградарстве, выращивании технических культур. Заметный рост сельскохозяйственного производства, достигнутый во Франции в первой половине XIX в. (он составил с 1815 г. на начало 1850-х гг. 73—78%), расширение обрабатываемых площадей, обогащение ассортимента культур, рост урожайности были связаны с развитием не только фермерского, но и крестьянского хозяйства. Крестьянство составило в этот период и емкий рынок для французской промышленности.
Однако у того пути аграрно-капиталистического развития, по которому пошла Франция, имелась и негативная сторона, о которой А. В. Адо отнюдь не умалчивает. К середине XIX в. 37% крестьянских дворов (из общего числа 8 млн) были освобождены от уплаты налогов ввиду бедности. К началу 1850-х гг. 37,3% мельчайших крестьян имели земельную собственность, но их доходы от хозяйства были недостаточны для содержания семьи, поэтому им приходилось прирабатывать, нанимаясь за поденную плату к более зажиточным соседям. При этом 62,7% поденщиков были безземельными и существовали только за счет продажи своей рабочей силы.
Но уже во второй половине XIX в. появились признаки того, что мелкая крестьянская собственность исчерпала свои возможности. В 50—60-е гг. начался массовый исход из деревни сельской бедноты (численность ее сократилась на 30%), а к 80-м гг. начинает неуклонно сокращаться число мелких и средних крестьян-собственников. Через 90 лет после Французской революции в их руках осталось около 35% земли, свыше 64% ее сосредоточилось в руках капиталистических слоев деревни.
Таким образом, заключает А. В. Адо, Франция не избежала экспроприации мелких и средних крестьян, но по сравнению с Великобританией этот процесс протекал «сглаженным» темпом и выражался в более «мягких» по отношению к крестьянству формах.