Европейское равновесие. XVII—XVIII вв. § 27
Ш. И. де Сен-Пьер о Вестфальской системе
...Начнем с общего обзора нынешнего положения дел в Европе. Расположение гор, морей и рек, которые служат границами между населяющими ее народами, по-видимому, определило число и величие этих народов; можно сказать, что политическое устройство этой части света в известном отношении есть плод деятельности природы.
В самом деле, не следует думать, что это удостоившееся стольких похвал равновесие было кем-то установлено и что кто-либо прилагал усилия, чтобы его поддерживать. Равновесие существует, и те, кто не чувствует в себе достаточно веса, чтобы его нарушить, объясняют свои частные действия необходимостью его укреплять. Вне зависимости от того, помышляют о нем или нет, это равновесие сохраняется и нуждается лишь в самом себе для своего поддержания, обходясь без всякого вмешательства со стороны; едва только оно нарушилось бы в одном пункте, оно тотчас восстанавливалось бы в другом; так что, если государи, которых обвинили бы в стремлении создать всемирную монархию, действительно пожелали бы ее образовать, они проявили бы при этом больше заносчивости, чем ума. Как иначе можно отнестись к подобному замыслу, смехотворность которого тотчас бросается в глаза? Как не понять, что в Европе нет властелина, настолько превосходящего других, чтобы когда-либо стать их повелителем? Все завоеватели, которые совершали перемены в свете, всегда нападали или нежданно, или используя иноземные и более боеспособные войска; к тому же они нападали на такие народы, которые были либо безоружны, либо разобщены, либо недисциплинированны.
Но где сыскал бы любой европейский государь эту непредвиденную мощь, способную подавить всех остальных, коль скоро наиболее могущественный из государей являет собой весьма малую часть целого и все остальные государи проявляют весьма значительную бдительность? Может ли он иметь большее войско, нежели все они? Этого он не может, подобная армия в короткое время разорила бы его или же его войска были бы слабее сил противника ввиду их сравнительной многочисленности. Может ли он иметь более закаленных в боях солдат? Их у него будет относительно меньше. К тому же военная выучка повсюду примерно одна и та же или же уравнивается в короткое время. Будет ли у него больше денег? Но источники их одни и те же для всех, да никогда деньги и не совершали великих завоеваний. Может быть, он совершит внезапное вторжение? Но нужда в провианте и укрепления противника будут останавливать его на каждом шагу. Захочет ли он возвыситься мало-помалу? Тогда он даст неприятелю возможность сплотиться, чтобы противостоять ему; ему тотчас же станет недоставать времени, денег и людей. Разъединит ли он другие державы, чтобы их одолеть их же силами? Европейский опыт показывает тщетность такой политики, ибо самый ограниченный государь не попадется в подобную ловушку. Наконец, в силу того что ни одна из сторон не может получить особых ресурсов, сопротивление в конечном счете становится равным усилиям нападающего, а время быстро уравняет поражениями кратковременные удачи если и не каждого государя в отдельности, то по крайней мере всех их в целом.
Можно ли, наконец, представить себе соглашение двух или трех монархов, направленное на подавление остальных? Эти три властелина, кем бы они ни были, не составят вместе и половины Европы. Тогда другая ее часть, безусловно, объединится против них; им нужно будет победить более сильного противника, нежели они сами. Добавлю, что интересы одних слишком противоположны интересам других, чтобы подобный проект вообще мог осуществиться. И я скажу еще, что, если уж они замыслят нечто подобное и начнут осуществлять свой замысел, причем добьются известных успехов, сами эти удачи послужат семенами раздоров в стане вооруженных завоевателей, потому что немыслимо, чтобы их завоевания были поделены так, что каждый счел бы себя необделенным и менее удачливый немедленно не выступил бы против достижений других, которые по тем же самым причинам не замедлили бы тоже рассориться между собой. Я сомневаюсь, чтобы, с тех пор как существует мир, нашлись бы три или даже две тесно сплоченные великие державы, которые бы покорили другие, не повздорив при этом по поводу контингента войск или раздела завоеванного, и не придали бы слабой стороне новых сил благодаря своему неразумному поведению. Таким образом, какие бы предположения ни строить, невероятно, чтобы один государь или союз нескольких государей могли ныне существенно и надолго изменить существующее положение вещей.
Суть не в том, что Альпы, Рейн, море, Пиренеи — непреодолимые для тщеславия препятствия; эти препятствия подкреплены другими, которые их усиливают или водворяют государства в прежние границы, когда преходящие усилия раздвигают их переделы. Что действительно в определенной степени поддерживает европейскую систему, так это дипломатические переговоры, которые почти всегда взаимно уравновешивают друг друга; однако эта система имеет и другую, еще более солидную опору — совокупность германских государств, расположенных примерно в центре Европы, которая удерживает от соблазнов все остальные части ее и, может быть, в еще большей степени сдерживает своих соседей, чем своих собственных сочленов: эта внушающая чужеземцам страх группировка, сильная численностью и достоинствами своих народов, полезна благодаря своему устройству, которое лишает ее средств и воли к завоеваниям и в то же время является камнем преткновения для других завоевателей. Несмотря на изъяны в устройстве Империи, несомненно, что, пока эта группировка существует, равновесие в Европе не будет нарушено, что ни одному монарху нечего бояться быть свергнутым другим и что Вестфальский договор, пожалуй, всегда будет для нас основой политической системы.