Это был, вероятно, последний случай, когда известный палестино-израильский интеллектуал предложил сосуществование двух культур в рамках единой плюралистической либеральной демократии. Негативная реакция израильского лево-сионистского лагеря, а также народная интифада, начавшаяся в декабре 1987 года, способствовали тому, что такого рода предложения стали раздаваться все реже. Правда, растущая солидарность израильских палестинцев с борьбой за национальное освобождение, ведущейся лишенными политических прав жителями оккупированных территорий, пока еще не породила требований о территориальном разделе Израиля по национальному признаку. Тем не менее, гордость за подавляемую палестинскую культуру и стремление сохранить ее любой ценой побудили многих из них требовать превращения Израиля либо в «консоциальную» (общинную[547]), либо в мультикультурную демократию. Эти интеллектуалы сходились в одном: для того чтобы они, в числе других, могли принадлежать государству Израиль, это государство должно принадлежать и им.
Проблема «еврейского государства» вскоре стала одной из самых животрепещущих. В 90-е годы, когда бурная постсионистская полемика охватила различные интеллектуальные круги, определение государства стало одной из главных обсуждаемых тем. Если раньше антисионизм воспринимался как отрицание права Израиля на существование, а программа-минимум всех сионистов сводилась к сохранению Израиля как государства, безраздельно принадлежащего всем евреям мира, то постсионизм, со своей стороны, безоговорочно поддерживая право Израиля на существование в границах 1967 года, однозначно требовал при этом превращения его в государство всех граждан.
В той же мере, в которой территориальный миф, объявляющий всю «Эрец-Исраэль» безраздельным достоянием еврейского народа, постепенно изжил себя (отчасти после соглашений Осло от 1993 года и в еще большей степени после начала второй интифады, вспыхнувшей в 2000 году), напротив, усилились требования о полной и абсолютной принадлежности государства Израиль еврейскому народу. В то самое время как значительная часть старого «территориалистского» правого лагеря медленно, но верно превращается в жестких, расистски настроенных этноцентристов, либерально-центристские круги закрепляются на сионистских позициях, стремясь дать им юридическую и философскую легитимацию.
В 1988 году Меир Шамгар, президент Верховного суда и лауреат Национальной премии Израиля, постановил, что «существование Израиля как государства еврейскою народа не вступает в противоречие с его демократическим характером, так же как французский характер Франции не мешает ей быть демократической страной»[548]. Это лишенное всякого смысла сравнение (как известно, все граждане Франции идентифицируются как французы, и, соответственно, ни один гражданин другого государства не имеет скрытой доли во французском суверенитете) стало началом законотворческого процесса, отразившего целую палитру колоритных идей.
В 1992 году были приняты два основных (конституционных) закона («Закон о достоинстве и свободе человека » и «Закон о свободе занятий»), которые однозначно устанавливали. что Израиль является «еврейским и демократическим государством». «Закон о партиях», принятый в том же году, также подчеркивал, что партия, отрицающая еврейский и демократический характер государства Израиль, будет отстранена от участия в выборах[549]. Отныне парадоксальным образом была законодательно пресечена всякая возможность превратить еврейское государство в израильскую демократию либерально-демократическими методами. Самым опасным в этом последнем законе было то обстоятельство, что он не определил, что именно превращает государство (то есть суверенную политическую структуру, назначение которой — служить всем своим гражданам) в «еврейское» и что конкретно может подорвать или аннулировать его «еврейский» характер.
Проблематичность и аномальность демократии, называющей себя «еврейской», были систематически проанализированы Сами Самохой, профессором социологии Хайфского университета. Еще в 1990 году он позаимствовал у Хуана Хосе Линца, политического социолога из Йельского университета, термин «этническая демократия» и применил его к Израилю[550]. На протяжении многих лет Самоха разрабатывал и совершенствовал свою новаторскую научную концепцию, в рамках которой Израиль оказывался на самой низкой ступени в иерархии демократических режимов. На основе всестороннего сопоставления с либеральными, республиканскими, консоциальными и мультикультурными демократиями он пришел к выводу, что Израиль не является ни одной из них. Вместе с такими государствами, как Эстония, Латвия и Словакия, Израиль попадает в категорию режимов, определяемых как «ущербная демократия» или «демократия низшего уровня».
Либеральная демократия выступает от имени всего общества, на которое распространяется, и обеспечивает абсолютное равноправие всех граждан, независимо от их происхождения и культурной принадлежности. Ее роль состоит преимущественно в контроле за обеспечением прав и соблюдением законов; ее вмешательство в культурную жизнь граждан сводится к минимуму. Большинство англосаксонских и скандинавских стран в той или иной степени близки к этой властной модели. Республиканская демократия сходна с либеральной в том, что касается полного равноправия между гражданами, однако она значительно активнее участвует в формировании культуры национального коллектива. Государства такого типа не столь терпимы к культурным самосознаниям меньшинств и стремятся интегрировать их в господствующей национальной метакультуре. Ярким примером такого государства является Франция. Консоциальная (общинная) демократия изначально (в том числе формально) признает существование различных культурно-языковых групп, следит за тем, чтобы все они получили пропорциональное представительство в органах власти, сохраняет за ними право вето в ходе принятия важных совместных решений, а также обеспечивает полную автономию каждой из них. Швейцария, Бельгия или современная Канада — прекрасные примеры такой демократической системы. Мультикультурная демократия, со своей стороны, уделяет гораздо меньше внимания формальной стороне защиты культурного многообразия, однако уважает и охраняет коллективные права меньшинств и не предпринимает попыток насадить единую культуру. Великобритания и Нидерланды - яркие примеры таких демократий. Важно подчеркнуть, что в любой из этих демократических систем государство представляет всех своих граждан, даже если господствующая культурно-языковая группа сосуществует в нем с культурными меньшинствами.
По мнению Сами Самохи, Израиль не входит ни в одну из перечисленных категорий уже потому, что не считает себя политическим выражением гражданского общества, живущего на его территории. Сионизм - это не только официальная идеология, на базе которой было в свое время создано еврейское государство, но и руководство к действию, которому его граждане должны следовать до конца времен. В пределах израильской юрисдикции (то есть внутри «зеленой черты») все же действует определенная форма демократии: жители имеют гражданские права, существует свобода слова и политических собраний, проводятся свободные парламентские выборы. Однако отсутствие базисного политического и гражданского равноправия радикально отличает Израиль от всех процветающих западных демократий.
Построенная Самохой модель в силу своей природы содержала радикальную критику характера израильского государства, хотя сам ученый всячески избегал нормативных высказываний. Тем не менее, политические выводы хайфского социолога оказались гораздо более умеренными, нежели можно было ожидать в свете его отважной аналитики. По мнению Самохи, вероятность того, что Израиль станет государством всех своих граждан, ничтожна. Перспектива «улучшенного» варианта этнической демократии, при котором масштабы дискриминации меньшинств уменьшаются, но вместе с тем сохраняется этноцентрическое ядро государственной системы, представляется ему более реальной: «Наилучшим политическим решением с точки зрения израильских арабов была бы консоциальная демократия, то есть двунациональное государство. Однако отказ евреев принять этот вариант, по сути упраздняющий еврейское государство, является абсолютным. Поэтому его реализация стала бы ужасной несправедливостью для большинства населения Израиля»[551].
Используемая Самохой терминология, безусловно, может быть оспорена — например, такая консоциальная демократия, как Швейцария, не является многонациональным государством. Не каждый согласится с тем, что прекращение дискриминации подвластного меньшинства - «ужасная несправедливость» в отношении господствующего большинства. Тем не менее, главное достижение хайфского исследователя неоспоримо: он был первым представителем израильской академии, решившимся «научно» открыть такой ящик Пандоры, как «политика идентичностей» в Израиле. Своими нестандартными критическими работами Самоха вторгся в теоретический вакуум, доселе царивший в этой области. Разумеется, его научный прорыв породил массу откликов как со стороны «национальных» интеллектуалов, так и со стороны постсионистских и палестино-израильских критических исследователей[552].
Теоретические замечания Самохи и (в еще большей степени) серия «еврейских» законов, принятых в начале 90-х годов, побудили целую плеяду крупнейших израильских интеллектуалов, как традиционалистов, так и либералов, взяться за перо и попытаться доказать, что израильское государство является нормативной демократией. Ниже представлены мнения некоторых известнейших исследователей, каждый из которых был (совсем не случайно) удостоен Национальной премии Израиля. Эту награду еврейское государство присуждает своей духовной и научной аристократии, тем самым подчеркивая значение ее взглядов. Лауреаты Национальной премии находятся в самом центре израильской культурной сцены, их взгляды представляют собой сердцевину национальной идеологии и ярко демонстрируют ее нынешнее состояние.