Эти сформулированные лондонской школой экологической экономики (Д. Пирс, И. Уорфорд, X. Дэли) требования ставят довольно жесткие, трудно выполнимые на практике и трудно контролируемые условия. Тем не менее концепция «сильной» устойчивости заслуживает самого пристального внимания, так как ориентирует на поиск максимально эффективных в экологическом отношении технических решений. Однако обе теории («сильной» и «слабой» устойчивости) абстрагируются от весьма существенных для понимания данной проблемы социально-экономических, политических и ценностно-ориентационных аспектов устойчивого развития.
Убеждение в том, что для принятия мудрых решений в сфере экологических проблем необходимы прежде всего солидные технические знания, или в том, например, что во главе Агентства по охране окружающей среды в США должны стоять технократы, довольно распространено. «Такой подход, — пишет У. О. Дуглас, — свидетельствует лишь об ограниченности или недальновидности...» [2]. Технические специалисты в решении экологических вопросов, считает Дуглас, играют второстепенную роль — они лишь указывают путь к достижению поставленных целей.
В более общей постановке речь следует вести о необходимости в технических решениях (не только экологических, но и любых социально-экономических, нравственных и политических проблем), прежде всего, учитывать мнение тех широких слоев, чьи коренные интересы эти решения могут затрагивать. Именно такой философско-методологический подход соответствует принципам гуманизма и демократии. Вместе с тем следует четко понимать, что в решении подобных вопросов узкоспециальный, то есть технократический, взгляд профессионалов даже самого высокого класса чаще всего бывает явно недостаточным и требуется выход на ценностные и политические ориентиры, что за пределами узкой рациональности. К сожалению, это обстоятельство далеко не всегда учитывается в необходимой мере.
Президиум Петровской Академии наук и искусств, например, придавая первостепенное значение задаче перехода России на путь устойчивого развития и справедливо указывая на неоправданно затянувшуюся подготовку соответствующей национальной программы, представил проект, разработанный под руководством академика Е. П. Борисенкова. Однако в данном документе внимание уделено, в основном, чисто техническим вопросам охраны окружающей среды [З]. Академик ПАНИ, доктор экономических наук В. Волович совершенно справедливо ставит вопрос о том, что природная среда в целом как коллективно потребляемое благо должна стать объектом планирования с учетом диалектического единства природопотребления и природоохраны. Такой методологический комплексный подход противопоставляется стоимостному остаточно-затратному принципу, согласно которому оценивается не столько достигнутый экологический эффект конкретных практических мер, сколько объем вложенных и освоенных финансовых средств [4].
Вместе с тем следует подчеркнуть, что экологическая устойчивость может быть обеспечена только на основе устойчивого экономического развития, но отнюдь не за счет прекращения развития экономики и, тем более, ее низведения до примитивных форм хозяйствования. Более того, необходимо обеспечивать и социальную устойчивость общества, под которой понимается, во-первых, его способность противостоять воздействию внешних к внутренних факторов, негативно влияющих на благосостояние населения; во-вторых, консолидация и согласие членов общества, достаточные для эффективных коллективных действий, направленных на достижение общих, в том числе экологических, целей.
Группа новосибирских ученых под руководством профессора Г. М. Мкртчяна, предлагая так называемый «подход максмина», подчеркивает, что для обеспечения устойчивого развития необходимы не просто экономический рост и максимизация (улучшение положения) благосостояния отдельных индивидов, но, в соответствии с теорией справедливости Д. Ролза, максимизация самых последних, наименее обеспеченных, групп населения [5]. Согласно концепции, общество должно гарантировать одинаковые возможности для всех своих членов вне зависимости от того, к какой социальной, возрастной или этнической группе они принадлежат. В случаях фактических нарушений этого принципа программа устойчивого развития должна предусматривать постепенную его практическую реализацию. Программу экономического развития предлагается называть «равновесной», если гарантируется одинаковый объем потребления во все моменты времени. Необходимым и достаточным условием «равновесно-эффективной программы (программы эффективного и устойчивого эколого-экономического развития)» является, по мнению ученых, то, что она «гарантирует неуменьшающийся объем потребления для всех членов общества даже при росте народонаселения» [6].
Не отрицая правомерности и полезности такого подхода, следует, однако, признать его недостаточным, ибо даже экономическая сторона в его рамках рассматривается довольно односторонне — в аспекте потребления, тогда как для обеспечения социальной устойчивости и жизнеспособности общества не меньшее значение имеют вопросы занятости, возможности для каждого применять свои способности в общественно полезном труде, проявлять инициативу и творчество. Кроме того, методология обеспечения социальной устойчивости в отдельных странах и в глобальном масштабе, необходимой для согласованного решения задач равновесного природопользования, требует анализа и учета конкретных противоречий и соотношений противоборствующих сил, учета реальных столкновений диаметрально противоположных интересов, идеологических и ценностных ориентации, то есть социально-политического, в том числе геополитического и классового, подхода. Именно политический аспект, необходимо присутствующий в концепции устойчивого развития, служит объектом наиболее острых дискуссий.
Принятие идеологии ресурсосберегающего устойчивого развития, считает, например, И. Гительзон, может сделать будущее весьма драматичным, поскольку неизбежно возникнут трения и противоречия между государствами. «Конференция в Рио-де-Жанейро показала, что на пути становления квот и предельных нормативов согласия ожидать не стоит. Как распределить квоты на загрязнение — пропорционально численности населения или уровню промышленного производства? Борьба за право использования ограниченных ресурсов может принять форму мировой «холодной» войны. Новая война за передел мировых ресурсов заставила бы мировое сообщество тратить силы не на изменение технологий и выход из экологического кризиса, а на защиту прав на потребление» [7].
В. П. Казначеев отвергает концепцию устойчивого развития как «западную» и «политизированную», отражающую интересы «золотого миллиарда», то есть группы наиболее развитых стран, как концепцию, реализация которой «приведет к поляризации культур современных ноосферных волн и самоуничтожению планеты» [8]. В этом же духе выступают С. Кургинян, А. Кудинова и В. Репин, считающие, что устойчивое развитие «есть фактическая капитуляция перед геополитическим конкурентом», означающая геноцид населения России и большинства стран мира» [9]. Другие же оппоненты, например М. Рац, наоборот, полагают, что «устойчивое развитие не концепция, а голая идея, мало отличающаяся от коммунистической» [10]
Отмежевываясь от политики, понимаемой в качестве деятельности, направленной на защиту интересов определенных государств, классов или групп, В. П. Казначеев призывает переходить от известного сегодня геополитического уровня на уровень «космополитический» (в данном случае на уровень, связанный с «живым космическим пространством») в целях разрешения проблем глобальной стратегии выживания [11]. В последующих своих работах он, наоборот, выдвигает на первый план геополитику, понимая ее, правда, весьма своеобразно: как некоторую комплексную научно-прикладную дисциплину, «новое междисциплинарное поле науки, имеющее гуманитарно-исторические и естественно-научные аспекты» [12].
Однако необходимо предварительно решить методологический вопрос: четко определить специфику и сущность объекта, который призвана изучать данная наука. Политика, как следует из анализа теоретических источников, есть, прежде всего деятельность, направленная на защиту интересов определенных государств, классов, социальных групп, которые лишь частично совпадают, не совпадают и даже противоречат интересам других государств или же классов, социальных групп внутри данного общества. Она предполагает поиск точек соприкосновения различных интересов, соглашений участвующих в политическом процессе сторон на основе взаимоприемлемых компромиссов, но если преодоление противоречий таким способом оказывается невозможным, то политика переходит в явные формы силовой борьбы, в конечном счете — в войну, классическое определение которой: политика, проводимая другими (т. е. «неполитическими») средствами.
Специфический вид политики, проявившийся в развитой форме лишь в XIX-XX вв., — геополитика, сущность которой — борьба крупнейших держав за влияние и господство на всем пространстве земного шара, направленная в первую очередь на достижение целей, выражающих их долговременные специфические интересы. В современных условиях в этой борьбе первостепенное значение приобретают методы экономического, финансового и информационно-психологического давления, поскольку военные решения, когда у противников имеются средства массового уничтожения, оказываются все более взаимно неприемлемыми. Тем не менее побеждающая сторона, как показывают итоги холодной войны, успешно навязывает побежденным странам практически все выгодные для себя условия, которые прежде можно было продиктовать только после победы в «горячей» войне. Вместе с тем военное преимущество одной страны (группы стран) над другими, как показывают события последнего десятилетия в Ираке, Ливии, Югославии, все более склоняет «сильную» сторону прибегать к прямой агрессии, к методам «горячей» войны.