Я обратилась к психиатрам в 17 лет. Поскольку я рассказала им о еде и рвоте, то вначале был поставлен диагноз расстройства питания. Когда же я начала говорить об изгнании духов, врачи мне не слишком поверили, так как я не очень соответствовала категории, к которой они меня отнесли. Затем я сделала ошибку, рассказав моему консультанту о Фрэде и змеях; он сказал: "О, это очень интересно, я знаю, о чем вы говорите", и повесил на меня ярлык шизофрении. Он проинформировал моих родителей, но тогда я об этом не знала. Помню, как он сказал: "У вас скрытая болезнь", но я не поняла, что он имел в виду.
В течение пяти лет, до 21 года, моя жизнь протекала таким образом: я поступала в больницу и выписывалась из нее; была амбулаторной больной; была стационарной больной; попадала в больницу из-за ранений, которые постоянно наносила себе. Фрэд присутствовал большую часть времени. Злой дух был еще на месте моего духа. Я чувствовала себя так, как будто была мертва. Как я могла быть живой, если не было моего духа в моем теле? Меня не существовало. Я начала причинять себе вред, так как чувствовала себя бессильной. Это было реакцией на лечение, которое я получала. Я резала себя, чтобы выразить мою боль и страх из-за явного крушения всех надежд, а также как способ освобождения от того, что происходило, включая Фрэда и змей. Ни дух, ни Фрэд никогда не приказывали мне делать это. Я поступала так по своей воле.
Примерно в этот же период я слышала и женский вопящий голос. Он был у моих ушей, вне головы. Это было похоже на две вопящие женские головы. Теперь я думаю, что это было выражением моего крика. Временами я не могла ни кричать, ни плакать. Я чувствовала, что не могу этого делать ни в больнице, ни даже вне больницы. Я думаю, что слышала собственные крики и резала себя вместо того, чтобы плакать. Потому что когда текла кровь, я воспринимала ее как слезы. Рана кричала за меня.
Очевидно, психиатрия не очень пошла мне на пользу. Когда у меня появились застывание и скованность, выраженные расстройства восприятия, врачи стали просто колоть мое тело. Лекарствами они добились изменения моего поведения. Было очень тяжело выполнять то, что мне велели, и не контролировать свою жизнь. Но я старалась вести себя так, как от меня ожидали. Поскольку со мной обращались, как с ребенком, я и вела себя, как ребенок. Этого от меня ждали, и я жила в соответствии с чужими ожиданиями.
Когда я выписалась из больницы и пришла в дневной стационар, меня заставляли делать инъекции транквилизаторов, но тогда я сказала "нет". Впервые я заняла определенную позицию, впервые была настойчивой и тогда же я решила уйти от психиатрии.
Общение с другими выжившими стало поворотной точкой в моей жизни. Тогда я начала понимать, через какой ад я прошла, пока не отошла от психиатрии, не перестала принимать лекарств, быть под контролем. Наконец я смогла оценить то, что со мной произошло. Когда я вошла в контакт с другими выжившими, у меня появилась возможность разговаривать о гневе и получить признание этого чувства. Я могла говорить о переживаниях, не боясь быть осужденной или услышать, что я тупая или больная. Это было таким облегчением! У меня тогда появилось двое друзей, которые приняли меня такой, какая я есть. Если я чувствовала, что появляются змеи, я уже не должна была удирать, а могла оставаться.
Когда возросло мое понимание того, что происходило, то и Фрэд оставил меня. Но не так, что я однажды проснулась и поняла, что Фрэда нет, его присутствие уменьшалось постепенно. Змеи же всегда оставались. Фрэд не насылает их, и я не знаю, почему они все еще пытаются беспокоить меня, но поступаю с ними теперь очень по-разному.
Вначале я не могла бы сказать, что происходит, пока это не кончалось. Но постепенно, когда это начиналось, я иногда пыталась предостеречь окружающих; я могла сказать другому человеку: "Змеи в комнате". Один из моих друзей даже сказал змеям: "Уходите, оставьте Луизу одну". Помогало, когда кто- нибудь верил мне. Некоторые принимали меня всерьез и пытались что-то предпринять. В результате помощи змеи не обязательно исчезали, но я не чувствовала себя совсем одинокой. Убеждать меня, что они нереальны, – бесполезно, потому что они есть. Нет смысла отрицать то, что случается со мной.
То, что партнер хорошо помогает мне справляться со змеями, дает мне чувство избавления. Если змея касается моего тела, я могу сказать ему: "Она на моей руке". Я могу сказать ему, какой она величины, и он поможет мне сбросить ее: физически снять змею и выбросить ее за входную дверь. Он может избавить меня от нее, пока я не способна сделать это самостоятельно.
Тем не менее моя способность справляться со змеями растет. Очень редко я бываю совершенно несостоятельной, да и то – только на несколько часов. Я знаю, что они уберутся в конце концов, и это помогает мне быть более уверенной в обращении с ними. На прошлой неделе они заняли всю кровать, но я сказала: "Сейчас же убирайтесь". Когда я злюсь на них, они убираются, даже если на это уходит вся ночь. В прошлом году, когда я была на конференции, там все фойе было покрыто змеями. Я обходила их, ступала между ними и совсем вышла из строя. Со мной были двое друзей, которые не оставляли меня всю ночь. Им ничего не надо было делать. Я не могла говорить о змеях до утра. Мои друзья оставались со мной всю ночь, что останавливало окружающих от мысли: "Эта женщина выглядит странно, нужно вызвать врача или карету "скорой помощи". Друзья ограждали меня от этого. Я работала среди змей. На это ушла вся ночь, но я сделала это. Я прошла через это.
Итак, насколько я справляюсь с ними, зависит от того, насколько я напряжена, что в это время происходит в моей жизни. Плохо, если я напряжена. Если я чувствую себя здоровой, то могу избавиться от них, просто сказав, чтобы они убирались. Но теперь я чувствую большую силу. Я знаю, что они могут появиться в любое время и кусать меня, и что эти укусы вредны, но я знаю также, что в какой-то момент они уберутся. Со временем я надеюсь достичь того, что они не смогут даже физически приблизиться ко мне, а я смогу отправить их прочь прежде, чем они зайдут так далеко. Я знаю, что приду к этому.
Мой собственный дух вернулся. Трудно указать точное время, когда это произошло. Но это было определенно в то время, когда я освобождалась от психиатрии. Мой дух периодически оставляет меня, но это теперь не столь катастрофично. Я не чувствую необходимости убивать себя каждый раз, когда он меня покидает. Я чувствую себя очень подавленной, если он не со мной, но знаю, что в какой-то момент он вернется.
Я научилась многому у моего партнера, поскольку у него самого было много переживаний с голосами и существами. С ним так легко разговаривать об этом; это его главное отличие от других окружающих. Я обрела собственное отношение к своим переживаниям и собственное мнение.
ДВЕНАДЦАТОЕ СООБЩЕНИЕ (A.L.)
A.L. 42 года, слышит голоса с 10 лет. Сейчас он приступил к развитию ряда стратегий, которые помогают ему справляться с голосами. Он координатор по развитию социальный навыков в Lambeth forum for Mental Health (Форум психического здоровья в Lambeth).
Я вспоминаю слышание голосов с очень раннего возраста, что всегда сопровождалось видением плавающего лица, казавшегося ухмыляющимся, но это теперь ушло. Мне было около десяти, когда голоса стали агрессивными и трудноуправляемыми. В продолжение моих детских и ранних юношеских лет я подвергался сексуальному насилию одним из членов моей семьи. Голоса всегда присутствовали при этом, и я помню их поддразнивание, запугивание и сплетничание. Я помню, что жил, погруженный в себя, и хотя пошел в школу, но казалось, был в стороне от школьной жизни. У меня был друг по имени Тревор, который знал о голосах и говорил, что это пугает его, но не отвергал меня, и мы были очень близки. Однако голоса начали овладевать мною до такой степени, что я сердился на них и проводил часы, возражая им.
В 14 лет меня показали детскому психиатру и направили в большую больницу, в которой было создано специальное отделение для детей. Но на самом деле меня поместили во взрослую мужскую палату. Здесь мои голоса пришли в сильное возбуждение. Мне поставили диагноз "шизофрения" и стали делать инъекции модеката. Это лишило меня способности справляться с голосами; эмоции стали вялыми, а разум не мог помочь мне воевать с голосами.
Меня переводили из одной больницы в другую. Ни разу меня не спросили, что я думал и чувствовал, но как только я говорил, что слышу голоса, мне либо предлагали взять себя в руки, либо давали химические коктейли. Мне кажется, что у психиатрии есть опасный обычай превращать обычные переживания в экстраординарные. Она овладевает вашим переживанием, затуманивает его, искажает, а затем возвращает его вам, ожидая благодарности. Ни разу никто не спросил меня о моей жизни дома. Казалось, вместо того чтобы обо мне заботиться, мною управляли и меня усмиряли. Я был лишь одним из многих на складе человеческих душ. Сексуальное бесчестье, которое я испытал, оставило физические, эмоциональные, душевные и психологические рубцы, и я полагаю, что эти четыре элемента связаны с моими четырьмя голосами.
Фактически проблемой были не мои голоса. Проблемой было отношение общества к ним и то, как на них реагировали. Стараясь спрятать голоса или изгнать духов медикаментозным лечением или электросудорожной терапией, они усиливали цикл оскорбления и подавления. Какое бы лечение или терапевтическое вмешательство ни применялось ко мне, голоса оставались. Психиатрическая система была бы рада, если бы я отрицал мои переживания. Процесс отрицания означает, что вы стали образцовым пациентом и играете по их правилам. Вы должны прятать любые неудобные чувства, душевные волнения или мысли, чтобы стать легко управляемым.