Существует индивидуальная предрасположенность (в чем бы она ни состояла) не соблюдать каноны коллективных идей и конфликтовать из-за этого не только с социумом, но и с самим собой, поскольку супер-эго является атрибутом личности. В этом
Основные вопросы психотерапии
57
случае индивид становится невротичным, наступает диссоциация личности, которая при психопатической основе может привести к ее полному расщеплению (шизофрении). Этот гипотетический случай представляет собой модель невроза личности, лечение которого требует аналитических интерпретаций, устраняющих неверные субъективные заключения и решения. После коррекции искаженной установки пациент способен вновь интегрироваться в социум. Его болезнь была всего лишь продуктом врожденной или приобретенной "слабости". Было бы глубокой ошибкой в подобном случае пытаться что-то изменить в общей предпосылке, коллективных представлениях. Этим мы только углубили бы конфликт пациента с социумом, содействуя его патогенной слабости.
В клинических наблюдениях над шизофрениками выявляются признаки двух различных типов - астенического (отсюда французский термин "психастения") и напряженного, активно конфликтного. То же характерно и для неврозов. Первый тип приводит к неврозу, который можно объяснить как личностную дезадаптацию. В противоположность этому второй представлен индивидом, который мог бы адаптироваться без труда и доказал свою способность к этому. Он не может или не хочет приспосабливаться из убеждения, или не понимает, почему его "приспособленность" не позволяет жить нормальной жизнью, хотя это должно быть вполне возможно. Причиной невроза здесь является неиспользуемое, выходящее за рамки среднего уровня достоинство. В таких случаях можно ожидать сознательной (чаще бессознательной) критики мировоззренческих установок. Фрейд, видимо, натолкнулся на аналогичный опыт, иначе он вряд ли бы рискнул критиковать религию с позиции врача-психолога. В свете врачебного опыта это предприятие было вполне логичным, хотя есть разные мнения о способе его осуществления. Религия ведь не враг больного, но скорее психотерапевтическая система, как христианство или Ветхий Завет4.
Именно неврозы второго типа ставят перед врачом такие проблемы. Но есть немало пациентов, которые, не имея явно выраженного клинического невроза, обращаются к врачу по поводу душевных конфликтов и жизненных трудностей, предлагая ему проблемы, решение которых завязано на жизненные принципы. Такие люди четко знают (а невротик редко или никогда), что в их конфликтах речь идет о фундаментальной мировоззренческой проблеме, зависящей от религиозных, этических или философских принципов и убеждений. В этих случаях психотерапия выходит далеко за рамки соматической медицины и психиатрии и достигает областей, где в прежние времена подвизались священники и философы. А поскольку сегодня они этого не делают - или публика не верит в их способности - этот пробел приходится заполнять психотерапевту, хорошо понимающему, насколько забота о спасении души и философия отошли от жизни. Пастыря упрекают в том, что заранее известно, что он скажет, а философа - что он вообще ничего полезного не говорит. Как ни странно, обоим (за крайне редкими исключениями) абсолютно несимпатична психология и особенно психотерапия.
Положительное значение религии для мировоззрения не отменяет того, что исторические и социальные перемены снижают актуальность многих представлений и толкований - те просто устаревают. Мифологемы, на которых, в конечном счете, основываются все религии, являются выражением внутренних душевных событий и переживаний и делают возможной (благодаря культовому "анамнезу") постоянную связь сознания с бессознательным, воспроизводящему первообразы снова и снова. Посредством этих формул и картин бессознательные импульсы адекватно представлены в сознании, благодаря чему последнее никогда не отрывается от своих vis a tergo,* инстинктивных корней. Если же часть культовых форм устаревает, становится непонятной современному сознанию, акты выбора и принятия решений оказываются отрезанными от своих инстинктивных корней и возникает частичная дезориентация. Суждению при этом не хватает чувства определенности и надежности, а решению - эмоциональной устойчивости коллективных представлений, связывающих первобытного человека с жизнью предков или создателями первых времен, а для человека цивилизованного и религиозного образующих мостик к бессознательному миру божественной сущности. Он знает, что эти мостики частично разрушены, и не будет ставить в вину пациенту то, что вызвано вековыми изменениями психической истории. Перед лицом таких перемен отдельный человек бессилен.
Врач может лишь пытаться наблюдать и понимать, какие попытки исцеления и замены предпримет природа. Давно известно из опыта, что между сознанием и бессознательным существуют компенсаторные отношения, и бессознательное всегда
* Внутренние движущие силы (лат.) - Прим. ред.
Основные вопросы психотерапии
59
пытается дополнить до целого сознательную часть психики, предотвращая опасную потерю равновесия. В нашем случае бессознательное, как ему и положено, порождает компенсирующие символы, которые должны заменить рухнувшие мосты, но могут сделать это только с помощью сознания. Чтобы бессознательные символы были действенными, сознание должно их "понять", т.е. ассимилировать и интегрировать. Загадочный сон остается просто событием, понимание делает его переживанием.
Поэтому я считал своей главной задачей изучение форм бессознательного, дабы научиться понимать его язык. Но так как, с одной стороны, мировоззрение есть важнейший исторический фактор, а с другой бессознательная символика связана с архаичными функциями психики, то при этом необходимо охватить большой исторический материал, а не только собрать и обработать эмпирические наблюдения.
Практическая необходимость глубокого понимания продуктов бессознательного очевидна. При этом я продолжаю направление, заданное Фрейдом, пытаясь, правда, избежать предвзятых метафизических мнений. Вместо этого я стараюсь придерживаться непосредственного опыта и не заниматься метафизическими спорами. Я не считаю себя стоящим "над" или "по ту сторону" психики и судить о ней с некоей трансцендентальной архимедовой точки. Я отдаю себе отчет в том, что нахожусь внутри психе и не могу ничего другого, кроме как описывать то, что в ней есть. Например, исследуя мир сказок, трудно отделаться от впечатления, что их герои часто повторяются, хоть и в различных одеяниях. Из такого сравнения складывается то, что фольклористика называет изучением мотивов. Точно так же психология бессознательного поступает с образами сновидений, фантазий и бреда. В этой общей для психологии и мифологии области есть устойчивые мотивы, то есть типичные образы, корни которых можно проследить далеко в первобытную историю (т.наз. архетипы5).
Как мне кажется, они относятся к структуре человеческого бессознательного - иначе я не могу объяснить их универсальную и идентичную природу - будет ли Спасителем рыба, заяц, агнец, змея или человек. Это одна и та же фигура в разнообразных личинах. Из обширного опыта такого рода я сделал вывод, что самое индивидуальное в человеке - пожалуй, сознание, в отличие от которого тень - некий поверхностный слой бессознательного - уже менее уникальна, ибо человек отличается от себе подобных скорее добродетелями, чем пороками. Само же бессознательное в его основной и наиболее значимой форме может считаться коллективным, самотождественным феноменом, образуя некое примечательное единство, природа которого пока покрыта тьмой. К тому же сейчас появилась еще и парапсихология, объект изучения которой составляют явления, непосредственно связанные с бессознательным. К ним относятся прежде всего экстрасенсорные феномены6, которые медицинская психология не должна игнорировать. Если эти феномены что-то доказывают, то прежде всего некую психическую относительность пространства и времени, проливающую свет на единство коллективного бессознательного. На сегодняшний день несомненно установлены лишь две группы фактов: соответствие между индивидуальной и мифологической символикой и экстрасенсорным восприятием. Толкование этих феноменов -дело будущего.
1 О психологии бессознательного, парагр. 16-55.
2 Karl Kerenyi: Der gottliche Arzt. Studien uber Asklepios und seine Kultstatte, Basel 1948, p.84
3 Фрейд: Леонардо да Винчи и его воспоминание о детстве / КГ.Юнг, Э.Нойманн, "Психоанализ и искусство", М.,Рефл-бук, К., Ваклер, 1996, с. 250-298.
4 См., например, Псалмы, 147,3, Книга Иова 5,18.
5 Понятие архетипа является специально психологическим случаем того, что в биологии называют "pattern of behavior". [Поведенческие паттерны] Т. е. речь идет не об унаследованных представлениях, а о врожденных формах поведения.
6 J.B.Rhine: Extra-Sensory Perception, Boston 1934.
Практическое использование анализа сновидений*
Реферат на конгрессе Общего врачебного общества психотерапии (Allge-meine Arztlicheh/Gesellschaft fur Psychotherapie), Дрезден 1931, опубликован в отчете конгресса и в "Wirklichkeit der Seele", 3. Aufl., 1947, p. 68 ff. GW 16
Терапевтическая применимость анализа сновидений - все еще очень спорная тема. Многие считают анализ сновидений в лечении неврозов обязательным и тем самым поднимают сновидение до функции, эквивалентной по психической важности сознанию. Другие, напротив, оспаривают правомерность анализа сновидений и, следовательно, считают их маловажным, побочным психическим продуктом. Само собой разумеется, что всякая точка зрения, приписывающая бессознательному решающую роль в этиологии неврозов, одновременно признает важное практическое значение сновидений как непосредственного проявления бессознательного. Точно так же воззрения, отвергающие бессознательное или хотя бы считающие его этиологически незначимым, объявляют и анализ снов необязательным. Можно было бы посчитать достойным сожаления, что в лето Господне 1931, более чем через полстолетия после того, как Карус (Cams) предложил понятие бессознательного, более чем столетием после того, как Кант говорил о "неизмеримом поле темных представлений", почти через 200 лет после того, как Лейбниц постулировал бессознательное психическое, не говоря уже о достижениях Жане, Флурнуа (Flournoy) и многих других, - что после всего этого существование бессознательного еще может быть предметом противоречий. Но я не собираюсь здесь, когда речь идет исключительно о практическом вопросе, провозглашать апологию бессознательного, хотя специальная проблема анализа сновидений существует и рушится вместе с гипотезой бессознательного. Без нее сновидение всего лишь lusus naturae', бессмысленный конгломерат рассыпавшихся остатков дня. Если бы это действительно было так, то для дискуссии о применимости анализа сновидений не было бы оправдания. Мы вообще можем обсуждать эту тему, только признав бессознательное реальным, так как цель анализа сновидений - не некое умственное упражнение, но выявление и осознание бессознательных содержаний, представляющихся важными для объяснения или лечения невроза. Кому эта гипотеза представляется неприемлемой, для того не существует и вопроса применимости анализа сновидений.