Смекни!
smekni.com

К. Г. Юнг Психология переноса (стр. 16 из 60)

Бессознательное не демоническое чудовище, а индифферент­ная в моральном, эстетическом и интеллектуальном отношении естественная сущность, опасная только при безнадежно не­правильном сознательном отношении к ней. Опасность бессо­знательного возрастает по мере его вытеснения. Но в тот момент, когда пациент начинает ассимилировать свои бывшие неосоз­нанными содержания, уменьшается и опасность. Диссоциация личности, боязливое разделение дневной и ночной стороны пре­кращается с продвижением ассимиляции. То, чего опасается мой критик, затопление сознания бессознательным, случается всего ско­рее как раз тогда, когда бессознательное отрезается от участия в жизни вытеснением, ложным толкованием и недооценкой.

Основная ошибка по отношению к бессознательному заклю­чается, пожалуй, в распространенном предположении, что его содержания однозначны и имеют неизменное значение. По моему скромному разумению, это представление слишком наивно. Душа как саморегулирующаяся система сбалансирова­на, как и жизнь тела. Для всех эксцессов сразу же и неизбежно

Использование анализа сновидений

75

наступают компенсации, без них не было бы ни нормального обмена веществ, ни нормальной психики. В этом смысле теорию компенсации можно вообще объявить основным правилом психической жизни. Недостаток здесь вызывает избыток там. Поэтому и отношения между сознанием и бессознательным -также компенсаторные. Это одно из самых обоснованных рабочих правил толкования снов. В практическом толковании мы всегда с пользой можем задать вопрос: какая сознательная установка компенсируется этим сном?

Компенсация, как правило, не просто иллюзорное испол­нение желания, а реальность, которая становится тем сильнее, чем больше она вытесняется. Жажда, как известно, не про­ходит от того, что ее вытесняют. Поэтому содержание сна сле­дует воспринимать всерьез, как реальность, и включать ее в сознательную установку как один из определяющих факторов. Если человек не делает этого, то он остается в плену той эк­сцентричной, односторонне перекошенной сознательной уста­новки, которая и потребовала бессознательной компенсации. При этом нельзя представить себе, как достичь правильного представления о себе самом и сбалансированного поведения.

Если бы кому-нибудь пришло в голову поставить бессозна­тельное содержание на место сознательного (именно этого опа­саются мои критики), то оно, конечно же, вытеснило бы пос­леднее, и ранее сознательное содержание взяло бы на себя компенсаторную роль. При этом бессознательное полностью изменило бы облик и стало бы боязливо разумным в резком контрасте с предшествовавшим положением дел. Бессознатель­ное обычно не считают способным на такое, хотя это проис­ходит постоянно и является его исконной функцией. Каждый сон есть источник информации и контроля, а потому - эф­фективнейшее вспомогательное средство развития личности.

В бессознательном самом по себе нет взрывоопасных вещей, если только надменное или трусливое сознание не нагро­моздило их там. Тем больше оснований не проходить мимо без внимания!

По этим причинам я взял за правило задавать при каждом толковании вопрос: какая сознательная установка компенси­руется этим сновидением? То есть я ставлю сон в тесную взаимосвязь с состоянием сознания, я даже утверждаю, что без знания сознательной ситуации сон вообще нельзя истолковать сколь-нибудь надежно. Только руководствуясь сознательной установкой, можно определить, какой знак следует придать бес­сознательным содержаниям. Ведь сон не изолированное событие, отрезанное от дневной жизни и ее характера. Если он таким представляется, то это не более чем непонимание, субъ­ективная иллюзия. В действительности между сознанием и сновидением существует строжайшая причинная связь и тон­чайшая взаимозависимость.

Я хотел бы пояснить эту важную процедуру оценки бессо­знательных содержаний на примере. Молодой человек пред­ложил мне следующий сон: "Мой отец уезжает из дому на своей новой машине. Он едет очень неловко, и я волнуюсь из-за его очевидной глупости. Отец вкривь и вкось едет задним, ходом, подвергая опасности автомобиль, и наконец врезается в стену, сильно повреждая машину. Я в ярости кричу ему, чтобы он вел себя по-человечески. Тут отец сме­ется, и я вижу, что он совершенно пьян". У сновидения нет реальной основы в виде действительного события такого рода. Пациент уверен, что его отец, даже будучи пьян, никогда не повел бы себя так. Он сам автомобилист, очень умеренный в потреблении спиртного, особенно за рулем; он может сильно рассердиться из-за неумелого вождения и незначительных пов­реждений машины. Отношение к отцу положительное. Он восхищается им, потому что тот, по его словам, необыкновенно удачлив. Без особых ухищрений в толковании можно сказать, что сон рисует отца в крайне неблагоприятном свете. Как же надо ответить на вопрос о значении сновидения для сына? Воз­можно, его отношение к отцу только внешне хорошее, а в действительности состоит из гиперкомпенсированных сопро­тивлений? В этом случае содержанию сновидения следует приписать положительный знак, т.е. нужно было бы сказать: "Это Ваше истинное отношение к Вашему отцу". Но так как в реальном отношении сына к отцу нельзя найти ничего не­вротически двусмысленного, неоправданно обременять чувства молодого человека столь уничижительным выводом. Тера­певтически это было бы просто ошибкой.

Но если его отношение к отцу действительно хорошее, зачем тогда сновидению специально изобретать столь невероятную историю, чтобы дискредитировать отца? В бессознательном сновидца должна быть тенденция, породившая этот сон. Может быть, у него все же есть сопротивления - из зависти или по другим мотивам неполноценности? Прежде чем упрекать, что

Использование анализа сновидений

77

неоправданно и опасно, не лучше ли спросить - не почему, а зачем ему приснился такой сон? В этом случае ответ будет -его бессознательное, очевидно, хочет принизить отца. Если мы примем эту тенденцию как компенсаторный факт, то мы вы­нуждены сделать вывод, что его отношение к отцу не просто хорошее, но даже слишком хорошее. И действительно, он как раз тип, который французы называют fits a papa[2].

Отец в существенной мере гарантирует его жизнь, и снови­дец еще живет как бы "начерно", ожиданиями будущего. В этом заключается даже некоторая опасность: из-за отца он не видит своей собственной действительности; вот почему бессознатель­ное нарочно обращается к кощунству, чтобы принизить отца и, тем самым, возвысить сновидца. Конечно, аморальная процеду­ра! Неделикатный отец был бы возмущен, но это весьма целе­сообразная компенсация, ибо она заставляет сына противопос­тавить себя отцу, без чего он никогда не смог бы прийти к осознанию самого себя.

Это последнее толкование было правильным и потому подей­ствовало, т.е. вызвало спонтанное согласие сновидца, и при этом ни одна действительно существовавшая ценность не была задета ни у отца, ни у сына. Но это толкование стало возможным только при тщательном освещении всей сознательной фено­менологии отношений между отцом и сыном. Без знания сознатель­ной ситуации истинный смысл сна остался бы in suspense[3].

Для ассимиляции содержаний сновидения очень важно береж­но относиться к реальным ценностям сознательной личности, ведь иначе ассимиляция просто невозможна. Признание бессо­знательного - это не большевистский эксперимент, который ставит все с ног на голову и тем создает состояние, которое нужно исправить. Поэтому надо строго следить за тем, чтобы ценности сознательной личности были сохранены, ведь компен­сация эффективна только тогда, когда она взаимодействует с целостным сознанием. При ассимиляции речь никогда не идет об "или-или", а всегда об "и - и".

Как для толкования сна необходимо иметь точное знание со­ответствующей установки сознания, так в отношении симво­лики сновидения важно учитывать философские, религиозные и моральные убеждения. Практически полезнее рассматривать символику сна не семиотически, т.е. как знак или симптом постоянного характера, а как подлинный символ, т.е. выражение еще не распознанного сознанием и понятийно не сформулиро­ванного содержания, соотносящегося с определенной установ­кой сознания. Я говорю, что практически целесообразно дей­ствовать так, потому что теоретически есть сравнительно стабильные символы, при толковании которых, однако, не сле­дует соотносить их с содержательно известным и понятийно формулируемым. Если бы таких относительно постоянных символов не было, то о структуре бессознательного вообще ничего нельзя было бы сказать, поскольку не было бы ничего доступного выделению и обозначению.

Может показаться странным, что я придаю относительно постоянным символам неопределенный (в содержательном плане) характер. Если бы это было не так, то они были бы не символами, а знаками или симптомами. Как известно, фрейдов­ская школа предполагает постоянные сексуальные символы, т.е. в данном случае знаки, и придает им определенный харак­тер. К сожалению, как раз фрейдовское понятие сексуальности бесконечно растяжимо и до такой степени расплывчато, что в нем может поместиться почти все. Хоть слово и звучит знако­мо, но обозначаемое им содержание это X, который колеблет­ся, мерцающий и неопределенный, между крайностями физио­логической функции и самыми возвышенными озарениями духа. Поэтому я предпочитаю исходить из того, что символ обозначает неизвестную, трудно познаваемую и, в конечном счете, никогда полностью не известную величину. Не стоит до­гматически предполагать, что знакомое слово обозначает зна­комую вещь. Возьмем для примера так называемые фалли­ческие символы, которые, якобы, обозначают исключительно membrum virile[4]'.