К.Г.Юнг осень 1945
1 Это не означает, что в подобных случаях никогда не бывает переноса. Отрицательная форма переноса, принимающая обличие сопротивления, неприязни или ненависти с самого начала наделяет другого человека большой значимостью, —даже если это значимость негативна, — и делает все от нее зависящее, дабы помешать положительному переносу. Как следствие, не может получить развитие столь характерный для последнего символизм синтеза противоположностей.
2 [Переведено в качестве т.14 в Collected Works (1963)].
ВВЕДЕНИЕ
ВеШса pax, vultus dulce, suave malutn. ("Воинственный мир, сладостная рана, нежное
зло.") f Джон Гауэр, Confessio amantis , II, р.35[10]
Тот факт, что идея мистического брака играет в алхимии столь важную роль, будет не столь уж удивителен, если мы вспомним, что наиболее часто употребляемый в связи с этим термин conlunctio[11] относился в первую очередь к тому, что мы сейчас называем химическим соединением, и что вещества или "тела", которые предстояло соединить, влекло друг к другу то, что мы назвали бы сродством. В давние времена люди использовали в таких случаях разнообразные термины, и все они обозначали человеческие, точнее - эротические взаимоотношения; эти термины - nuptiae, matrimonium, coniugium, amici-tia, attractio, adulatio[12] Соответственно, соединяемые тела представляли себе как agens et patiens[13], как vir[14] или mascu-lus[15] и как femina, mulier, femineus[16] или же описывали их более прич\дливо - как кобеля и суку1, коня (жеребца) и ослицу2, петуха и курицу3, а также как крылатого и бескрылого дракона4. Чем более антропоморфными и териоморфными становятся эти термины, тем очевиднее роль творческой фантазии, а следовательно, и бессознательного, и тем больше мы видим, как философы-естествоиспытатели прошлого, покуда их мысли были заняты изучением темных, неведомых свойств материи, испытывали искушение уклониться в сторону от строгого химического исследования и поддаться очарованию "мифа материи". Поскольку никто никогда не может быть абсолютно свободен от предрассудков, даже самый объективный и беспристрастный исследователь, вступая в область, где никогда не рассеивается тьма и где он ничего не в состоянии распознать, способен стать жертвой какого-либо бессознательного допущения. Это - не обязательно несчастье, ибо идея, предлагающая себя в таких случаях в качестве субститута неизвестного, ' принимает форму хотя и архаичной, но не всегда неуместной аналогии. Так, видение танцующих пар Кекуле5, которое впервые навело его на след структуры определенных соединений углерода, а именно - бензольных колец, несомненно, было видением coniunctio, совокупления, занимавшего умы алхимиков на протяжении семнадцати столетий. Именно этот образ всегда уводил разум исследователя в сторону от проблемы химии, назад к древнему мифу о царском или божественном браке; однако в видении Кекуле он в конце концов достиг своей химической цели и тем самым сослужил максимально возможную службу как нашему пониманию органических соединений, так и последующим беспрецедентным достижениям в области химической синтетики. Задним числом мы можем сказать, что алхимики проявили немалое чутье, сделав это arcanum acra-погит6[17], этот donum Dei et secretum altissimi7[18] эту глубочайшую тайну искусства получения золота вершиной своего делания. Последовавшее позже подтверждение другой центральной идеи получения золота - трансмутируемости химических элементов - также заняло достойное место в запоздалом триумфе алхимической мысли. Учитывая выдающееся практическое и теоретическое значение двух этих ключевых идей, мы вполне можем заключить, что они представляли собой интуитивные предвосхищения, завораживающая сила которых объяснима в свете происходившего в дальнейшем развития8. Мы, однако, обнаруживаем, что алхимия не просто превратилась а химию, постепенно выясняя, как ей избавиться от своих мифологических предпосылок; она также стала - или всегда была - своего рода мистической философией. С одной стороны, идея coniunctio помогла пролить свет на тайну химического соединения, с другой же стороны, она послужила символом unio mystica[19], поскольку в своем качестве мифологемы она дает выражение архетипу соединения противоположностей. Но архетипы не выступают представителями чего-либо внешнего, не-психического, хотя, конечно, и обязаны своей конкретной образностью впечатлениям, получаемым извне. Скорее уж они, независимо от принимаемых ими внешних форм и иногда даже в прямом противоречии с ними, репрезентируют жизнь индивидуальной психе, ее сущность. Хотя эта психе у каждого индивида является врожденной, сам он не в состоянии ни изменить ее, ни обладать ею личностным образом. Она одинакова и в индивиде, и в конце концов, в каждом человеке. Она - предварительное условие всякой индивидуальной психе, так же как море - носитель индивидуальных волн. Алхимический образ coniunctio, практическая важность которого была доказана на позднейшей стадии развития, в равной мере ценен и с психологической точки зрения: в исследовании темных глубин психе он играет ту же роль, что и в изучении загадки материи. В самом деле, он не смог бы столь действенно проявить себя в материальном мире, если бы уже до того не обладал способностью зачаровывать и, таким образом, фиксировать внимание исследователя в нужном направлении. Coniunctio представляет собой априори существующий образ, занимающий выдающееся место в истории психического развития человека. Если мы проследим эту идею вглубь, то обнаружим, что в алхимии она имеет два истока: один - христианский, другой - языческий. Христианский источник - это, безусловно, учение о Христе и Церкви, sponsus[20] и sponsa[21], где Христос берет на себя роль Солнца, а Церковь - роль луны9. Языческий источник - это, с одной стороны, иеро-гамия10, а с другой - брачный союз мистика с Богом11. Опыт такого рода психических переживаний и следы, оставленные ими в традиции, объясняют многое, что иначе оставалось бы совершенно непостижимым в странном мире алхимии и в ее тайном языке.
356 Как уже было сказано, образ coniunctio всегда занимал важное место в истории человеческой психики. Недавние достижения медицинской психологии с помощью наблюдений над психическими процессами, протекающими при неврозах и психозах, заставили нас все более тщательно исследовать ту основу психики, которую обычно называют бессознательным. Такие исследования необходимы прежде всего для психотерапии, ибо мы более не можем соглашаться с возможностью , объяснения психических расстройств исключительно теми изменениями, что происходят в теле или же в сознании; для объяснения требуется некий третий фактор, а именно, гипотетические бессознательные процессы12.
357 Практика анализа показала, что бессознательные содержания вначале неизменно проецируются на конкретных лиц и конкретные ситуации. Многие проекции могут быть в конце концов реинтегрированы индивидом, после того как он распознает их субъективное происхождение; другие же проекции сопротивляются интеграции и, будучи отделены от своих первоначальных объектов, оказываются перенесенными на личность врача. Особенно важная роль среди этих содержаний принадлежит отношению к лицу противоположного пола из числа родителей, то есть отношению сына к матери, дочери к отцу; важны также отношения брата и сестры13. Как правило, такой комплекс не может быть полностью интегрирован, поскольку врачу почти всегда отводится место отца, брата или даже матери (последнее, конечно, встречается реже). Опыт показал, что проекция такого рода удерживается во всей своей первоначальной интенсивности (которую Фрейд считал этиологической), тем самым создавая связь, во всех отношениях соответствующую исходному инфантильному отношению; при этом проявляется тенденция пересказать врачу все свои детские переживания. Другими словами, невротическая неприспособленность пациента теперь оказывается перенесенной на врача14. Фрейд, первым познакомившийся с данным феноменом и описавший его, предложил термин "невроз переноса"15.
358 Такая связь зачастую настолько интенсивна, что мы почти с полным правом может говорить о "соединении". Когда два химических вещества соединяются, оба претерпевают изменения. Именно так и получается при переносе. Фрейд верно распознал терапевтическую важность этой связи, состоящую в том, что благодаря ей возникает mixtiim compositum[22], составленное из собственного психического здоровья врача и неприспособленности пациента. Согласно фрейдовской технике, врач старается, насколько возможно, отстранить от себя перенос - что в достаточной мере понятно с человеческой точки зрения, хотя в определенных случаях это и может существенно ухудшить терапевтический эффект. Той или иной степени вовлеченности врача избежать невозможно; здоровье его собственной нервной системы при этом также может пострадать10. Он почти буквально "берет на себя" страдания своего пациента и делит их с ним. Тем самым он подвергает себя риску, и риск этот представляется чем-то вполне естественным17. То, что Фрейд придавал огромное значение феномену переноса, стало понятно мне во время первой же нашей личной встречи в 1907 году. Тогда мы говорили несколько часов подряд, а затем наступила пауза. Внезапно, он ни с того ни с сего спросил меня: "А что Вы думаете о переносе?" Я с глубочайшей убежденностью ответил, что это - альфа и омега аналитического метода; на что он заметил: "Ну что ж, самое главное Вы поняли".