Но все совсем иначе у человека во второй половине жизни. Ему больше не нужно воспитывать волю - скорее, чтобы понять смысл своей индивидуальной жизни, нужен опыт собственной сущности. Социальная полезность уже не столь желанна, как раньше. Он воспринимает свою социально бесполезную творческую деятельность как работу и над собой, и личное благодеяние. Кроме того, она освобождает от болезненной зависимости, и пациент приобретает внутреннюю устойчивость и новое доверие к самому себе. Именно эти достижения, в свою очередь, благотворно сказываются на социальной жизни пациента. Ведь внутренне устойчивый и доверяющий самому себе человек справится со своими социальными задачами лучше, чем тот, у кого нелады с бессознательным.
Я старался не перегружать свой доклад теорией, поэтому многое осталось темным и непроясненным. Но чтобы научиться понимать картины пациентов, необходимо все же упомянуть некоторые теоретические положения. Все эти картины отличаются примитивным символизмом, ярко проявляющимся и в рисунке, и в красках. Кричащие цвета, архаические изображения - все указывает на природу лежащих в основе изобразительных сил. Это иррациональные символические тенденции столь древнего исторического характера, что им нетрудно найти параллели с аналогичными предметами археологии и истории религий. Поэтому можно предположить, что такие картины порождаются, главным образом, теми регионами психики, которые я обозначил как коллективное бессознательное. Этим термином я называю бессознательное общечеловеческое психическое функционирование, лежащее в основе как современных символических картин, так и подобных порождений человеческого прошлого. Такие картины вызываются естественной потребностью и удовлетворяют ее же. Дело обстоит так, словно наша уходящая корнями в древность психика выражает себя в этих картинах, получая возможность функционировать вместе с чужеродным для нее сознанием. Правда, необходимо добавить, что чисто изобразительная деятельность сама по себе недостаточна. Сверх этого нужно еще интеллектуальное и моральное понимание картин, благодаря чему они интегрируются в сознание. Их следует подвергнуть синтетической работе толкования. Несмотря на то, что я многократно прошел этот путь с отдельными пациентами, мне еще не удалось прояснить и опубликовать такой процесс во всех его деталях4.
Все это, конечно, весьма отрывочно. Но здесь мы находимся на абсолютной целине, где самое главное - накопить опыт. По очень важным причинам именно тут я не хотел бы допускать опрометчивых выводов. Ведь речь идет о жизненном процессе души вне сознания, который становится косвенно доступен наблюдению. И мы не знаем, в какие неизвестные глубины проникает при этом наш взгляд. Как я уже указывал, речь идет о чем-то вроде процесса центрирования - многие главные образы указывают в этом направлении; в ходе этого процесса то, что мы называем Я, уходит на периферию. Это изменение, по-видимому, вызвано тем, что историческая часть души выходит на передний план. Цель самого процесса поначалу непонятна. Мы можем лишь констатировать его сильное воздействие на сознание личности. Поскольку это повышает ощущение жизни и поддерживает ее поток, приходится заключить, что данному процессу присуща определенная целесообразность. Можно назвать это новой иллюзией. Но что такое иллюзия? С какой точки зрения мы можем говорить об иллюзии? Существуют ли иллюзии для души? Или они для нее важнейшая форма жизни, необходимость, как кислород для организма? То, что мы называем "иллюзией", возможно, есть исключительно важная психическая реальность. Душа вряд ли заботится о наших категориях действительности. Для нее, похоже, действительно то, что действует. Кто хочет исследовать душу, не должен путать ее с сознанием, или он скрывает предмет исследования от собственного взгляда. Напротив, чтобы познать душу, нужно понять, насколько она отлична от сознания. Вполне возможно, что наша иллюзия для нее действительность, и потому в высшей степени бессмысленно мерить психическую реальность реальностью сознания. Для психолога нет ничего глупее, чем миссионерская точка зрения, объявляющая иллюзией божества бедных язычников. Но к сожалению, мы все еще допускаем халтуру догм, как если бы наша так называемая реальность не была столь же иллюзорной. В психическом, как и повсюду в опыте, действующие вещи реальны, как бы человек их не называл. И речь идет как раз о том, чтобы по возможности понимать эту реальность как таковую, а не о том, чтобы навязывать ей другие имена. Дух остается для души духом, даже если назвать его сексуальностью.
Я должен повторить, что эти названия и изменения названий не имеют никакого отношения к сущности обрисованного процесса. Он, как и все сущее, не исчерпывается рациональными понятиями сознания - именно поэтому мои пациенты предпочитают символическое представление и интерпретацию как более адекватные и действенные.
Это, пожалуй, все, что я мог бы сказать о своих терапевтических планах и взглядах в рамках обзорного доклада. Может быть, это просто начало, и я буду вполне удовлетворен, если так и окажется.
1 Лейпциг, 1904-1913.
2 Ср. Психологические типы XI, раздел Функция.
3 Шиллер: Об эстетическом воспитании человека. Письмо 15
4 Этот недостаток с тех пор устранен. Ср. Zur Empirie cles Individuationprozes-ses (К вопросу об опыте процесса индивидуации), GW 9/1.
Некоторые принципиальные
соображения о практической психотерапии*
Доклад, прочитанный перед медицинским обществом в Цюрихе в 1935 г. Опубликован в Zentralblatt fur Psychotherapie, VIII, 1935, 2, р.66-82. GW 16.
28
К.Г.Юнг
Психотерапия - это область искусства врачевания, развившаяся и получившая известную самостоятельность лишь в последние пятьдесят лет. Взгляды в этой области очень изменились и дифференцировались, накопился опыт, допускающий самые разные толкования. Причина в том, что психотерапия -не простой и однозначный метод, как ее понимали поначалу. Постепенно оказалось, что она является (в определенном смысле), диалектическим процессом, т.е. диалогом между двумя людьми. Диалектика первоначально была в античной философии искусством убеждения, но довольно рано стала обозначать метод порождения новых обобщений Человек - это целостная психическая система, которая в процессе общения вступает во взаимодействие с другой системой психики. Современная формулировка психотерапевтических отношений врача и пациента далеко отошла от первоначального представления о том, что психотерапия - это метод, который кто угодно может стереотипно применять для достижения желаемого эффекта. Причиной этого неожиданного и, я бы сказал, нежелательного расширения были совсем не спекулятивные потребности, а суровая реальность. Сначала это была необходимость признания возможности разных толкований опытного материала. Возникли разные школы с диаметрально противоположными взглядами; вспомним французский метод суггестивной терапии Бергейма и Льебо, воспитание воли, убеждение (persuasion) по Бабински, рациональную психическую ортопедию Дюбуа, психоанализ Фрейда с подчеркиванием -сексуальности и бессознательного, методы (с упором на стремление к власти) индивидуальной психологии Адлера, аутогенную тренировку Шульца - и это только самые известные. Каждый из этих методов основывается на особых психологических предпосылках и порождает собственные результаты, которые чрезвычайно трудно сравнивать. Поэтому неудивительно, что представители различных точек зрения большей частью считали мнение других ошибочным, дабы упростить дело. Однако объективная оценка фактов показывает, что за каждым методом и теорией нельзя признать определенного права на существование, поскольку они имеют не только определенные успехи, но и подкреплены фактами, их доказывающими. Таким образом, в психотерапии мы сталкиваемся с ситуацией, которая сравнима с положением в современной физике, имеющей, например, две противоречащие друг другу теории света. И как физика не считает это чем-то непреодолимым, так и существование нескольких психологических точек зрения не следует считать поводом для предположения о том, что противоречия непримиримы, а взгляды субъективны и потому несопоставимы. Противоречия в какой-либо области науки доказывают лишь то, что предмет науки обладает свойствами, которые в настоящее время могут быть представлены лишь в виде антиномий (например, как волновая и корпускулярная природа света). Только природа психики бесконечно сложнее природы света, поэтому и нужны многочисленные антиномии, чтобы достаточно полно описать сущность психического. Одной из фундаментальных антиномий является положение: Психика зависит от тела, тело зависит от психики. Есть убедительные доказательства для обеих частей этой антиномии, так что объективное суждение ни в коем случае не может согласиться с преобладанием тезиса над антитезисом. Наличие противоречий указывает на трудность предмета исследования, и поэтому - по крайней мере пока - могут делаться лишь относительные утверждения. Любое утверждение действительно лишь постольку, поскольку указано, с какой психической системой соотносится его предмет. Таким образом, мы получаем диалектическую формулировку, которая не утверждает ничего кроме того что психическое воздействие есть взаимодействие двух психических систем. Так как существует бесконечное множество индивидуальных систем психики, то и суждения бесконечно разнообразны. Если бы индивидуальность была тотальным отличием, т.е. если бы индивид полностью отличался от каждого другого индивида, то психология как наука была бы невозможна - она состояла бы из хаоса субъективных мнений. Но так как любая индивидуальность относительна и компенсируется конформностью, то общезначимые суждения (научные констатации) возможны. Но эти суждения могут, естественно, относиться только к похожим, общим частям психики, но не к индивидуальному, уникальному в системе. Второе фундаментальное противоречие психологии гласит: Индивидуальное - ничто по сравнению с общим, общее - ничто по сравнению с индивидуальным. Как известно, нет слона вообще, есть только отдельные слоны. Но если бы не было общности при всегдашнем множестве слонов, то уникальный, индивидуальный слон был бы сверх всякой меры маловероятен.